Я повернулась и, все еще испытывая легкое головокружение, медленно обошла комнату. Чувствовала, что все присутствующие за мной наблюдают и ждут каких-то слов. Я дотрагивалась то до одной вещи, то до другой, словно прикосновение могло их оживить. Тряпичная кукла с выдавленными глазами, в грязном клетчатом платье, неловко восседавшая на кипе книг; ваза с цветами, на вид мертвыми, но странным образом сохранившими аромат. Комическая маска и младенческая распашонка – после прикосновения к ним пальцы у меня покрылись белой пудрой. Медная фигура с расправленными крыльями, слишком тяжелая, чтобы поднять, хотя ее основание вполне уместилось бы у меня на ладони; ваза из дутого стекла, выцветшая до ровного землисто-серого цвета; четыре оленьих головы с рогами длинными и острыми, похожими на вытянутые руки.

– Не стесняйся, чувствуй себя как дома, – заговорила наконец Робин. Она развалилась в кресле, закинув на стол ноги (на колготках стрелки) и потягивая виски из бутылки, которую она предусмотрительно засунула за подкладку блейзера. – Не желаешь? – Она протянула бутылку мне.

– Спасибо, воздержусь, – робко улыбнулась я. С меня хватило подъема по лестнице. Перспектива спуска пугала меня и в трезвом состоянии.

Внизу что-то дернулось, заскрипело, и лифт с натугой пришел в движение. Я вопросительно посмотрела на Робин.

– Я думала, он сломан. – Она пожала плечами. – В любом случае неплохо потренировались, верно?

Я почувствовала, что заливаюсь краской, и повернулась к полкам, нервно прикасаясь пальцами к белому лицу фарфоровой куклы.

Снаружи донесся уверенный стук каблуков по каменным плитам пола. Вновь заскрипела дверь, потянуло холодным воздухом из лифтовой шахты, сквозняк засвистел в щелях кирпичной кладки. В проеме двери, высокая и величественная, стояла Аннабел с двумя книгами под мышкой. Она по очереди, словно оценивая, оглядела нас четверых. Я почему-то почувствовал себя незащищенной, когда она посмотрела на меня и на одно краткое мгновение ее брови нахмурились. В конце концов Аннабел улыбнулась, правда, глаза ее все равно оставались пустыми и холодными.

– Итак, наконец нас снова пятеро. Как насчет чая?

– Прошу извинить, – заговорила она, опустившись в кресло и скрестив ноги, – но раз у нас новенькая, мне хотелось бы начать с повторения кое-каких вещей, о которых уже шла речь. Вы, дамы, не против? – Она посмотрела на Робин, Алекс и Грейс. Все трое молча кивнули.

Аннабел повернулась ко мне: глаза у нее были маленькие, как у птички, черные, окруженные желтоватыми кругами.

– Итак, Вайолет, добро пожаловать в нашу маленькую компанию. – Она улыбнулась, и стали заметны крохотные щели между передними зубами, похожими на кладбищенские надгробья; мне стало тепло, кукла оживала у меня в руках. – Что тебе успели рассказать девушки?

– Ничего. То есть пока ничего. – Я посмотрела на Робин; сняв колпачок, она принялась чертить что-то перьевой ручкой на полях книги.

– Вот и хорошо. – Не сводя с нас взгляда, Аннабел сделала глоток чая. – Мы собираемся каждый четверг, в шесть пятнадцать, на два часа. Если не будешь успевать, можешь согласовать свое расписание со мной, но об этих занятиях и о том, что на них происходит, ни слова за пределами этих четырех стен. Это понятно?

Я кивнула. Глаза у Аннабел оставались мертвенно-холодными.

– Насколько я понимаю, с историей этой школы ты знакома?

Интересно, подумала я, почему все учителя задают мне этот вопрос и почему каждый думает, что мне все известно?

– Разве что чуть-чуть, – робко ответила я.

– В таком случае имеет смысл начать сначала. – Аннабел поставила на стол кружку, от которой поднимался пар. – Школу основала в тысяча шестьсот четвертом году мисс Маргарет Баучер. Сначала в ней было всего четыре ученика, сироты либо дети родителей, которые не могли обеспечить им должный уход. Закон о бедных, согласно которому дети нищих получали право учиться, облегчал мисс Баучер ее работу. В то время открытие специальной школы для девочек могло показаться всего лишь причудой, поскольку в местности, где жила мисс Баучер, и для мальчиков-то школ было наперечет, но ей удалось убедить заинтересованных лиц в том, что в ее школе будут учить юных девиц хорошим манерам, правилам этикета и тому подобному.

Аннабел вытащила из волос шпильку и повертела ее, кончики ее пальцев были в белой глине.

– Разумеется, в действительности все было далеко не так. Мисс Баучер можно было назвать ученым, иное дело, что в то время таким, как она, молодым и образованным, нелегко было применить свои знания на практике. Она любила греческие и римские трагедии; обожала народные легенды и мифы, изучала их едва ли не со скрупулезностью антрополога. Читала пьесы и стихи, жадно поглощала все, что попадало в руки, и регулярно ездила в Лондон на спектакли по пьесам Шекспира и Марло, да и других, ныне забытых драматургов. Три месяца провела в Италии, вдоль и поперек в одиночку исходив Рим и Флоренцию, только чтобы своими глазами увидеть великие работы Микеланджело и других мастеров Возрождения. Так что, сама понимаешь, вряд ли она была так уж расположена учить своих подопечных тому, как правильно пользоваться ножом и вилкой. – Аннабел криво усмехнулась и тут же, словно спохватившись, закусила губу. – Вскоре в школе обучались уже шестьдесят учениц, затем сто; матери охотно отправляли сюда своих дочерей, подделывая документы о смерти родителей, в надежде на то, что их девочек ждет лучшая доля, чем та, что светит, останься они дома.

По небу плыли облака, лунный свет постепенно перемещался с восточного циферблата в сторону северного.

– Но в тысяча шестьсот пятнадцатом году до этих краев докатилась волна охоты на ведьм. Женщин вытаскивали из постелей и сжигали на кострах или бросали в море, связанными, с камнями на ногах. Соседи оговаривали соседей ради награды, обещанной за разоблачение ведьм. Так называемое добропорядочное общество впало в безумие, обвинения в безбожии сыпались одно за другим. Оставалось только молиться за судьбу женщины, которая как-то выделялась из общего ряда и вызывала подозрение своим поведением… Не сомневаюсь, ты и сама понимаешь, чем все это было чревато для мисс Баучер, чья школа стала к этому времени объектом зависти и злобы тех, кто считал, что на женщин можно только смотреть, а слушать их не обязательно. Ее обвинили в черной магии, бесовщине, обучении своих воспитанниц мерзкому искусству ведовства и, соответственно, приговорили к смертной казни.

Она потянулась кружке и, убедившись, что чай достаточно остыл, сделала глоток. Повисла тяжелая тишина.

– Какой ужас, – сказала я наконец, ожидая продолжения.

– Погоди, еще не то услышишь, – бросила Робин.

Аннабел метнула на нее упреждающий взгляд.

– Однако, насколько нам известно, ее обвинители – при всех своих грехах – были не так уж не правы, хотя сами об этом, естественно, не догадывались. В те времена обвинения в ведьмовстве могли базироваться практически на чем угодно. Ей просто не повезло. Один местный фермер заявил, что она навела порчу на его поля, в результате чего злые духи уничтожили урожай на корню. Его слово против ее – и, разумеется, он победил.

Но дело в том, что мисс Баучер действительно имела глубокий интерес к оккультизму. Она знала таинства, древние ритуалы, греческую мифологию, кельтские заклинания, знала главным образом как ученый, но такое знание порождает определенные соблазны. Не только же читать, можно и попробовать. Ну вот, по слухам, она и пыталась, хоть нечасто, воспроизводить эти ритуалы. Для нее это был научный интерес, и, насколько можно судить, до суда никаких особых успехов у нее не было.

По легенде, события развивались следующим образом. В ночь накануне казни она пригласила четырех своих учениц, каждой было шестнадцать лет, на прощальный ужин в башне. Сюда, в эту самую комнату, где мы сейчас находимся.

Я невольно вздрогнула и посмотрела на Грейс. Та слабо улыбнулась, наверняка вспомнив, как сама впервые услышала эту историю.

– Они поужинали, выпили вина, поговорили об учебных делах. Все выглядело совершенно обыденно, но ведь на следующий день мисс Баучер предстояло умереть. Затем, в девять вечера, она совершила ритуал: вызвала эриний – греческих богинь мести, или фурий, как они назывались у римлян. Они стояли перед дрожащими девушками, одетые в черные меха, высокие и величественные; в волосах их пробегали языки пламени, шевелились змеи, с кончиков пальцев капала кровь. В глазах светились самые глубины души человеческой – самые темные, какие только можно вообразить, страсти, роковые и безумные, отражаясь, проникали в сознание тех, кто наблюдал за ними.

«Эринии, – воззвала мисс Баучер, – возьмите себе души этих девушек и помогите им сберечь это место. Они будут вашим тайными посланницами, вашими физическими воплощениями; они уничтожат разврат и покончат со злом, да, они это свершат, нужно только одарить их данной вам силой». И эринии повиновались. Они соединили руки и потянулись к девушкам, те, дрожа всем телом, сделали шаг им навстречу, ведь они всецело доверяли своей наставнице, пусть даже им было страшно при виде призраков. Если бы только я могла добиться такого почитания от своих учеников, – с кривой усмешкой добавила Аннабел.

Мы дружно рассмеялись нервным смехом. Алекс и Грейс переглянулись, Робин, водя пером по воздуху прямо над книгой, пристально посмотрела на Аннабел.

– На следующий день ее сожгли на костре посреди школьного двора, там, где сейчас растут вязы. Но присутствующие клялись, будто видели, что приговоренную окружали три фигуры, уберегавшие ее от пламени. Большинство учениц заперли в их комнатах, чтобы они не видели того ужаса, что происходит во дворе школы – ведь для большинства из них это был единственный дом, а мисс Баучер в отсутствие родной матери – самым близким существом, той, кто уберег от предназначенной им горестной судьбы.

Но те четверо, которых она пригласила на ужин, были здесь, в башне, и видели костер и его жертву. И они, одаренные ныне силой эриний, поклялись отмстить людям за творимое ими зло. – Аннабел замолчала, слегка наклонившись вперед. Взгляд ее был устремлен на меня, и она не отводила его, пока я сама не отвернулась. Тут она засмеялась, мягко и негромко. – Все это, конечно, легенда. Но история интересная. И в основе своей правдивая.

– В какой основе? – Я подняла голову.

Она снова улыбнулась и потеребила черную подвеску у себя на шее.

– А вот какой: в ночь накануне казни мисс Баучер было учреждено некое общество. Общество, которое существует и поныне и новыми членами которого теперь являетесь вы четверо. Я тоже в него входила, как и мать Алекс, как и другие, чьи имена тебе, несомненно, известны, но, поскольку мы умеем хранить секреты, я их тебе не назову. Сама узнаешь, если потребуется.

– И вы занимаетесь… магией.

Аннабел рассмеялась.

– О господи, разумеется, нет. Некоторые время от времени балуются старыми обрядами и ритуалами, но все это наша внутренняя мифология, спектакль, который расцвечивает былые легенды. – Она сложила руки на коленях. – Ну а так мы занимаемся историей жизни великих женщин, оставивших след в живописи и литературе, изучаем основы эстетического опыта – то, что в наши дни, увы, забыто и исключено из программы школьного обучения. По существу, мы занимаемся тем, чему хотела бы научить школьниц мисс Баучер, – чтим ее знания и любовь к просвещению.

– Ясно. – Я ощутила легкий укол разочарования. – Но почему именно мы?

– А почему нет? – Глаза у нее сделались похожими на мутные лужицы.

– Ну… не знаю. – Я почувствовала на себе взгляды других девушек и вдруг возникшую между нами близость.

Выдержав длившуюся, казалось, целую вечность паузу, Аннабел поудобнее уселась в кресле и взяла со стола книгу.

– Ну что, начинаем с того места, на котором остановились? – предложила она, поворачиваясь к Робин, Грейс и Алекс. Как будто меня здесь нет и никогда не было. Робин открыла книгу на нужной странице и сочувственно посмотрела на меня. Аннабел начала читать. Черные стрелки часов ползли по циферблату. «Итак, женщины обладали огромной властью, – бездумно, механически чиркала я у себя в блокноте, не понимая, что за отрывок она читает или каких именно женщин имеет в виду, – но за эту власть пришлось дорого заплатить».

Это был тот мягкий и тихий час, какие бывают только в осенние вечера, когда запах догорающего костра смешивается с соленым запахом моря и на мгновение листья перестают опадать, точно застыв в испуге. Слышны были лишь наши шаги да шуршание листвы по асфальту, мокрому от недолгого дождя, барабанившего по башенным часам, пока Аннабел смотрела нам вслед.

Спустившись с лестницы, Робин раскурила сигарету и протянула ее мне. Мы стояли под арками и курили в ожидании остальных, чьи шаги глухо доносились с верхних лестничных пролетов. Когда они наконец спустились, я последовала за всей троицей по длинной подъездной дорожке в сторону (как я считала) автобусной остановки. Там я остановилась, всматриваясь в выцветшее расписание. Робин оглянулась и удивленно вздернула брови.

– Ты что, не идешь? – спросила она, поглядывая на стоявших рядом Алекс и Грейс.

– Куда? – спросила я, замирая от счастья. «Только не дергайся», – скомандовала я себе, словно сама понимала, что это значит.

– В церковь, – сказала она, всем своим видом показывая, что это и без слов ясно.

Мы шли пустыми полями, мимо старого моста, перепрыгивая через рельсы и попадающиеся время от времени барсучьи норы. Углубились в рощу, заросли ежевики царапали лодыжки и открытые части рук, наверху копошились какие-то лесные существа, под ногами шуршала палая листва. Шагавшая впереди Робин насвистывала какую-то песенку, которую я вроде знала, но не могла вспомнить названия, Алекс и Грейс перешептывались, крепко держась за руки.

На опушке мы остановились. Поросшая травой насыпь вела вниз, к рельсам – железная дорога, уходившая от города в Лондон и дальше – в большой мир. Наверху гудели провода, за рельсами – ограда, увитая выцветшими искусственными цветами в память о ком-то, чье имя давно стерло время, и дальше – старая церковь, силуэт которой вырисовывался при свете луны. Робин пнула пучок травы, села лицом к рельсам, подняла голову и указала мне на место рядом с собой.

– Мы слишком рано, – сказала она, и я послушно опустилась на землю.

Она вытащила из сумки бутылку вина, и я узнала марку: крепкое дешевое вино, пустые бутылки из-под которого теснились у меня дома на кухне, оставляя под собой красные кружки́, которые ни мама, ни я даже не думали стирать. Робин отвинтила железную крышку, сделала большой глоток и передала за моей спиной бутылку Грейс, та тоже сделала глоток и передала ее дальше. Отхлебнув, Алекс повернулась ко мне.

– Выпей.

– Пей, не помешает, – добавила Робин.

Я взяла бутылку: стекло мокрое от пролившейся жидкости, запах терпкий, отдающий медью. Я набралась храбрости, глубоко вдохнула, сделала глоток, поморщилась, затем – еще один, чувствуя, как по всему телу разливается тепло.

Робин улыбнулась и забрала у меня бутылку. Я почувствовала, что щеки разгораются и меня словно обволакивают коконом, чьи-то теплые руки ложатся на плечи. Стало понятно, почему маме так нравилось это вино.

– Ну?.. Ты как, с нами?

– С нами – где? – Я посмотрела на нее.

– В клубе, дура, – бросила она, вдавливая костяшки пальцев мне в руку. – А то я уж подумала, старушка Аннабел до смерти запугала тебя. Хотя смотри, и в самом деле убьет, если почует слабину.

– Ничего не запугала, – возразила я, краснея от самого этого подозрения. «Я не слабачка», – подумала я, так, будто стоит выговорить эти слова, и впрямь станешь героиней. – Я с вами.

По правде говоря, мне трудно было определить свое состояние. Сомневаюсь, что я поверила всему услышанному, пусть даже рассказ Аннабел звучал настолько убедительно, что усомниться в его правдивости было невозможно. «Но так или иначе, думала я, что плохого? Быть с ними в любом случае лучше, чем оставаться одной». И все же стоило произнести про себя эти слова, как меня сразу же охватило неясное чувство: теперь, задним числом, его можно назвать интуицией, хотя в тот момент это больше походило на страх.

– Обещаешь? – Робин округлила брови.

– Ну-у…

– Говори, – усмехнулась она.

– Обещаю.

За спиной у меня щелкнула зажигалка, и в воздухе разлился сладковатый аромат конопли. Робин протянула руку назад, взяла у Алекс самокрутку и снова повернулась ко мне.

– Тебе еще предстоит многому научиться.

– Например? – рассмеялась я.

– Всему свое время. – Она покачала головой и глубоко затянулась. Город оранжево мерцал вдали, огни гасли один за другим. Грейс рассеянно перебирала волосы, выискивая в полутьме посекшиеся кончики. Алекс потянулась за вином, но порыв ветра опрокинул бутылку на землю.

– Становится холодно, – заметила она, не обращаясь ни к кому в отдельности.

На востоке послышалось какое-то громыхание.

– Похоже, пора, – сказала Робин и, перевернувшись, встала на колени.

Я посмотрела на небо, ожидая, что вот-вот вспыхнет молния, но небо было ясным. Шум нарастал, превращаясь в непрерывный гул. Робин схватила меня за руку и рывком подняла на ноги.