Глава 4

– Да вы сейчас разреветесь! – с тревогой воскликнул доктор Лонгхерст, бросив на нее озабоченный взгляд.

– Нет, я не буду плакать, – сделав глубокий вдох, произнесла Имоджен. Она не могла оторвать глаз от перевязанной культи герцога. – Но как все это произошло? Кто искалечил лорда Тренвита?

Герцог пошевелился и пробормотал что-то нечленораздельное. Наклонившись, Имоджен поправила простыню, заботливо укрыв пациента.

– Думаю, это сделали турки, – понизив голос так, словно их мог кто-то подслушать, сказал Лонгхерст и огляделся по сторонам. – А теперь помогите мне открыть окна. Последние исследования показали, что свежий, чистый воздух помогает бороться с лихорадкой. Особенно когда жаропонижающие средства оказываются бесполезными.

Чувства Имоджен все еще находились в смятении. Тем не менее она послушно последовала примеру доктора и стала открывать окна, хотя ей не хотелось отходить от постели герцога.

– Вы действительно думаете, что это турки? – спросила Имоджен. Она уже слышала сегодня эту версию. – Вы тоже читаете американские газеты?

Лонгхерст как-то странно посмотрел на нее.

– Нет, но я долгое время жил бок о бок с персами и турками, когда изучал восточную медицину и фармакологию. Я проникся уважением к этим народам, но вместе с тем я видел, как они поступают со своими врагами. Вы когда-нибудь слышали о законах шариата?

– К сожалению, нет.

– Если человека в некоторых общинах уличают в воровстве, то ему отрубают руку.

– Какое варварство! – поморщившись, воскликнула Имоджен.

– Они не больше варвары, чем мы, западные люди, поверьте мне.

Имоджен прижала руку к груди. Неужели Тренвит действительно попал в плен к туркам? Неужели он участвовал в апрельском восстании? И все это время его держали в застенках? Целый год… Сколько же страданий он перенес! Она даже представить не могла, какие испытания выпали ему на долю.

– Я хочу открыть окно. Как вы думаете, доктор Фаулер не будет против? – спросила девушка.

Ей отчаянно хотелось вернуться в разговоре к привычным обыденным вещам, чтобы успокоиться. Имоджен боялась, что Лонгхерст заметит, как сильно она переживает, и поймет, что она испытывает к Тренвиту нежные чувства.

Она открыла окно, и в комнату ворвался свежий, весенний воздух. Он принес сладкий запах печеной кукурузы и корицы, булочки с которой продавали уличные торговцы. Этот аромат перебивал неприятные запахи города – дыма, конского навоза и вони, доносившейся с Темзы.

– Пусть Фаулер заткнется, – заявил Лонгхерст. – В медицинских журналах написано, что надо чаще проветривать помещения. А Фаулер не верит научным изысканиям, он ретроград.

Молча согласившись с молодым доктором, Имоджен вернулась к постели Коула и просмотрела его лечебную карту. Ему прописали всевозможные лекарства и процедуры, которые были положены пациенту, находившемуся в подобном состоянии. Ничего не было упущено. Однако холодные ванны, микстуры и травяные чаи пока не произвели лечебного эффекта.

– Что еще мы можем сделать для нашего пациента, доктор Лонгхерст? – с дрожью в голосе спросила Имоджен.

К ее удивлению, врач положил руку ей на плечо.

– Все, что мы можем сейчас сделать, это обеспечить лорду Тренвиту покой. И еще – молиться за него. Впрочем, вам при этом не следует пренебрегать своими обязанностями. Нужно регулярно делать перевязки.

– Я готова помогать вам во всем… – начала было девушка, но Лонгхерст ее перебил.

– Не хочу показаться грубым или бесчувственным, сестра Причард, но, в отличие от вас, у меня никогда не было тифа. Чем меньше времени я проведу в этой палате, тем лучше. Для моих пациентов и для меня. Поэтому львиная доля ухода за пациентом ляжет на ваши плечи.

Имоджен бросило в жар от мысли, что она останется наедине с Тренвитом.

– О, доктор Лонгхерст, я все понимаю. Если вам не трудно, распорядитесь, чтобы Уильям принес сюда бинты, лед и воду.

Лонгхерст кивнул, бросив на нее пристальный взгляд.

– Если состояние больного изменится, немедленно позовите меня.

– Хорошо, сэр.

Она не заметила, как он ушел. Ее сердце сжималось от тревоги за Коула. Он был на грани жизни и смерти. Долго так продолжаться не могло. Коул в ближайшее время должен был или пойти на поправку, или… умереть.

Имоджен отогнала тяжелые мысли. Ей нельзя было раскисать. Склонившись над больным, она положила ладонь ему на лоб. Это прикосновение вызвало в ее душе бурю эмоций.

Лоб был невероятно горячим, как будто раскаленным. Ее страх быть опозоренной, лишиться доброго имени улетучился сразу же, как только она увидела Коула. Да, он мог узнать ее, назвать проституткой, мог рассказать окружающим о том, где она работает по ночам, но теперь все это было неважно. Да, Имоджен сразу же уволят, если станет известно о ее работе в «Голой киске», но почему-то теперь ее это не пугало.

Она боялась только одного – смерти Коула. Она должна была спасти его от костлявой старухи с косой. Герцог был святым и грешным человеком, мерзавцем и героем, грубым и одновременно нежным любовником.

И теперь он нуждался в ее помощи, заботе, уходе. Имоджен откинула с высокого лба герцога влажную от пота прядку волос. Ее переполняли нежные чувства к нему.

– Ты будешь жить, Коул, – прошептала она. – Я все сделаю для того, чтобы ты выздоровел.

Тиф, эту опасную болезнь, в народе называли тюремной лихорадкой. Ею болели обычно заключенные и городская беднота. Она поражала тех, кто жил в нищете и пил гнилую воду. Инфекция распространялась быстро и превращалась в эпидемию. Имоджен заразилась тифом, когда жила в трущобах, но ей посчастливилось выздороветь.

Такие люди, как Тренвит, редко заражались тифом, поскольку жили в роскоши, были крепкими и хорошо питались. В каких же нечеловеческих условиях пришлось целый год жить Тренвиту?! Имоджен благодарила Бога за то, что его все-таки освободили и доставили в Англию, где сохранялся шанс на его спасение.

Вскоре явился Уильям со всем необходимым для ухода за пациентом, и Имоджен приступила к работе. Ей необходимо было обтереть тело герцога льдом, чтобы сбить температуру.

– Может быть, ему нужно справить нужду, медсестра Причард? – спросил Уильям. – Он не ходил на горшок с тех пор, как его привезли.

Имоджен нахмурилась.

– Нет, пока ничего не надо, – сказала она. – Я позвоню, если понадобится ваша помощь.

Отказавшись от услуг Уильяма, она дождалась, когда за ним закроется дверь, и сняла с Тренвита влажную от пота простыню.

Стараясь сохранять спокойствие и не впускать в душу отчаяние, девушка обмакнула мягкую тряпку в ледяную воду, выжала ее и вытерла высокий лоб герцога. Он вздрогнул от прикосновения холодной ткани, но потом повернул голову к Имоджен так, как будто ее действия приносили ему облегчение.

В памяти Имоджен запечатлелся прежний облик Тренвита. Это был невероятно красивый мужчина, его физические данные едва ли не достигали совершенства. Часто, по выходным, гуляя по Гайд-парку, она останавливалась у статуи Ахиллеса. Сходство этого древнегреческого героя и Тренвита было очевидным.

Теперь же тело герцога представляло собой жалкое зрелище. Он походил на скелет, обтянутый кожей. Голод превратил его в живую мумию. Имоджен обтерла шею Коула и верхнюю часть груди. Она обнаружила на ней еще не заживший рубец, который тянулся от ключицы к плечу. Его не было год назад.

Не было на его коже и странных отметин, похожих на следы впившейся в тело гальки. Что это могло быть? У Тренвита было многих других ран и порезов, которые еще не успели зажить.

Губы Тренвита высохли и потрескались, из его груди вырывались стоны. Он тяжело дышал и бредил. Имоджен не могла разобрать слов, которые он бормотал в полузабытьи. Однако вслушавшись в его речь, она услышала: «Марш… штыки… копайте…» – и похолодела.

Какие кошмарные видения недавнего прошлого терзали его?

Имоджен еще раз окунула тряпку в ледяную воду и протерла тело герцога. По его телу пробежала судорога, он застонал, а потом вдруг расслабился. Ледяная вода принесла его разгоряченному телу вожделенную прохладу.

– Прости, что беспокою тебя, Коул, – прошептала Имоджен, проверяя бинты на его бицепсе.

Герцогу нужно было сделать перевязку. Сняв бинты, Имоджен аккуратно смазала йодом шов и наложила чистую повязку.

– Я делаю все это потому, что хочу, чтобы ты остался жив. Я знаю, что причиняю тебе неудобства, но потерпи немного. Ты должен бороться за свою жизнь так, как борюсь за нее я.

– Джинни? – вдруг отчетливо услышала она и в ужасе замерла.

Так Имоджен звали только в «Голой киске». Она невольно огляделась по сторонам. В ее душе боролись страх и радость. Радость от того, что Тренвит говорит. Он узнал ее голос после года разлуки, после всех суровых испытаний, через которые прошел.

Имоджен встала и отошла от постели. Однако Тренвит начал беспокойно метаться, вертя головой в разные стороны. Он как будто искал знакомое лицо и не находил. Из его груди вырвались всхлипы. Тренвит был в отчаянье. Его искалеченная рука без кисти свесилась с кровати.

Звуки, которые издавал Тренвит, разрывали Имоджен сердце.

– Джинни, – позвал он снова, на этот раз громче, и она не могла не ответить ему.

– Я здесь, Коул, – сказала Имоджен и снова присела на краешек кровати. – Я здесь. Ты помнишь меня?

Она взяла из хрустальной вазочки кусочек льда и положила его в рот раненого. Тренвит пососал лед, и это принесло ему облегчение.

Имоджен снова взялась за тряпку и окунула ее в тазик с холодной водой.

– Джинни. – Герцог зарыл правую руку в складки ее юбки, и Имоджен удивилась, что у него на это хватило сил. – Все вокруг было объято огнем, Джинни, – простонал он. – И я решил, что нахожусь в аду.

– Я знаю, – прошептала она, снова убирая с пылающего лба упавшую прядь непослушных влажных волос.

Имоджен, конечно же, ничего не поняла из его слов, но хотела успокоить Коула, вселить в него уверенность в том, что она сочувствует ему всем сердцем.

– Но там был снег. Снег… – снова заговорил Коул. – Ад – это не огонь, Джинни, это лед.

– Тс, – произнесла она, видя, как сильно он разволновался. К ее горлу подкатил комок, и она боялась, что расплачется. Она не знала, что сказать, чем утешить раненого. – Успокойся, теперь ты в безопасности.

Имоджен засомневалась в правильности своих действий. Если ужасные переживания герцога были как-то связаны с холодом, со льдом, то обтирания были для него сейчас сродни пытки. Но как еще она могла сбить высокую температуру?

– Прости, – прошептала она, чувствуя, что на ее глаза набегают слезы.

И все же она продолжила обтирать его тело, перейдя к ногам. Тренвит застонал и снова произнес ее имя. Затем у него перехватило дыхание, и мышцы напряглись.

Имоджен беспомощно наблюдала, как его посиневшее тело бьется в конвульсиях. Если бы он не был так слаб, то в эту минуту, пожалуй, мог бы пнуть ее ногой. Слава богу, у герцога не было сыпи на теле. Когда Имоджен болела тифом, ее постоянно мучило ощущение мурашек, бегающих по всему телу, словно докучливые муравьи. Это было очень неприятное чувство. Ей казалось, что муравьи медленно пожирают ее плоть.

Тренвиту повезло, он был избавлен от столь неприятных ощущений.

Тихо напевая, Имоджен положила ему на нижнюю губу кусочек льда. Он начал таять, и в рот герцога закапала вода. Похоже, раненому это понравилось. Он вздохнул с облегчением, и девушка поднесла к его губам еще один кусочек.

– Ты мне снилась, – прошептал Тренвит. – Мне снилась кровь. И ты.

– Ты тоже снился мне, – призналась Имоджен, положив ладонь на его лоб.

Лоб горел огнем, температура не спадала.

– Проклятье, – пробормотала она и встала.

– Нет, не уходи… – слабым голосом запротестовал Тренвит и с удивительной силой уцепился за ее юбку.

– Тише, Коул, тише, – попыталась она успокоить пациента, разжимая его пальцы.

Когда Коул произносил ее имя, его голос звучал нежно, и у Имоджен таяло сердце. Сама она понижала голос до интимного шепота, когда называла его по имени. Вообще-то ей следовало обращаться к герцогу «ваша светлость», но учитывая сложившиеся обстоятельства, фамильярность была простительным грехом.

– Я сделаю перевязку, – продолжала Имоджен, – а потом ты поешь немного бульона и выпьешь чая.

Девушка уселась на край кровати у ног раненого, положила его левую руку себе на колени и взяла ножницы, чтобы разрезать бинты на культе. Но как только ножницы коснулись его кожи, Тренвит сильно дернулся и застонал. Если бы у Имоджен была плохая реакция, Тренвит поранился бы.

Тогда она решила размотать бинты на культе. Сделать это было не так-то просто, потому что Тренвит сильно вздрагивал и дергался при малейшем давлении на рану.

Имоджен всегда считала себя опытной медсестрой, которую трудно вывести из равновесия видом ран. Однако она ахнула от ужаса, когда увидела изувеченное запястье Тренвита.

Рана уже начала затягиваться. На нее наложили бессистемные швы. Деформированная форма культи свидетельствовала о том, что герцогу оказали помощь не сразу после увечья и что он долго не получал должного лечения.

Борясь с накатившими на нее чувствами, Имоджен смазала рану йодом. При этом герцог начал брыкаться, и Имоджен едва успела увернуться от удара ногой. Тренвит кричал от боли, метался в постели. Девушка беспомощно уставилась на него. Однако тут в ее душу начали закрадываться сомнения.

Жар, бледность кожных покровов, бред и судороги… Все это были симптомы тифа. Но таких симптомов этой опасной болезни, как сыпь и надсадный, сухой кашель, у герцога не наблюдалось. Да, его дыхание было поверхностным, пульс – слабым… Уильям к тому же сказал, что пациент ни разу не помочился и не опорожнился с тех пор, как был доставлен в больницу Святой Маргариты.

Вскочив с места, Имоджен выбежала из комнаты и бросилась на поиски доктора Фаулера. Она поняла, что Тренвит страдал не тифом, однако его болезнь была не менее опасной.