Ветреная дева

Она стояла за забором и внимательно смотрела на меня, пока я шел мимо, по дороге. Потом она сказала: «Привет», а я ответил: «Здрасьте» и резко остановился.

Признаюсь честно, встреча эта не была случайной. В прошлое воскресенье я увидел ее в церкви и после службы выяснил, кто эта незнакомка, и где живет тетя, у которой она остановилась. Этим утром понадобился доброволец, чтобы отнести записку в дом священника. Неожиданно для самого себя я вдруг выступил вперед, в то время как все остальные оказались очень заняты или просто незаметно улизнули. Никакого плана у меня не было, просто я вспомнил, что дорога к дому священника проходит как раз мимо сада ее тетушки.

Девочка первая начала разговор, я же с притворной небрежностью прыгал через канаву туда и обратно.

– Я видела тебя в церкви в воскресенье, – сказала она, – только ты выглядел по-другому. Ты был такой нарядный, волосы у тебя были расчесаны на прямой пробор и так блестели! Ты, наверняка, злишься, когда тебя так причесывают.

Не дожидаясь ответа, она продолжала:

– А как скрипели твои ботинки, когда ты шел по проходу! Когда у меня скрипят ботинки, я захожу во все лужи подряд, и они перестают скрипеть. Пожалуй, я перелезу к тебе.

И она, со всей серьезностью, принялась за дело, я же стоял, засунув руки в карманы, и молча наблюдал за ней. Так разглядывают невиданного, необычного зверька.

– Я работала в саду, – объяснила девочка, после того, как перелезла через забор, – но мне это занятие совсем не нравится. Столько червяков сегодня. Ненавижу червяков. Лучше б они не попадались мне, когда я копаю.

– А я очень люблю червяков, особенно когда копаю, – искренне ответил я. – С ними жизнь кажется веселей.

Девочка задумалась.

– Мне бы они тоже нравились, если бы были теплыми и сухими, – сказала она, – но…

Тут она содрогнулась, и я почему-то почувствовал к ней нежность, пусть даже готов был, в тот же момент, рассмеяться над ее страхами.

От червяков мы естественным образом перешли к лягушкам, потом к свиньям, к тетушкам, садовникам, лошадкам-качалкам и другим согражданам нашего королевства. За пять минут мы поведали друг другу обо всем на свете, и мне казалось уже, что я знаю ее всю жизнь. С ней почему-то было легко говорить о себе, хотя обычно я стеснялся общаться на эту тему. Возможно потому, что она была незнакомкой без прошлого.

– Я видела, как ты шел по дороге, – снова заговорила она. – Ты опустил голову, руки держал в карманах, не кидался камнями и даже не подпрыгивал. Я решила, что тебя за что-то отругали, или у тебя живот болит.

– Нет, – застенчиво ответил я, – ничего такого. Просто я… часто… но это секрет.

Тут я совершил тактическую ошибку. После волшебного слова «секрет» девочка начала пританцовывать вокруг меня. Она молила и повелевала одновременно.

– Ой, расскажи мне! – кричала она. – Ты должен мне рассказать! Никто больше об этом не узнает, клянусь тебе!

Она вся дрожала от волнения и умоляюще глядела на меня, и даже подпрыгивала от нетерпения. Ее волосы красиво рассыпались по плечам, а отсутствие переднего зуба, довольно странное для ее возраста, придавало необъяснимую пикантность ее лицу.

– Тебе это покажется скучным, – нерешительно сказал я. – К тому же, это трудно объяснить. Думаю, лучше не стоит.

Однако, я уже знал, что мне придется ей все рассказать.

– Нет, мне очень интересно, – жалобно захныкала девочка. – Не думала, что ты такой злой!

Уголки ее рта поползли вниз. Я слишком хорошо знал, чему это предшествует, чтобы допустить подобное.

– Ну, слушай, – запинаясь, начал я. – Эта часть дороги… до самого поворота… она жутко скучная. Мне так часто приходится ходить по ней, что я уже выучил ее наизусть. Поэтому, всякий раз, когда я дохожу до поворота, я… просто… я оказываюсь в другом месте.

– В каком месте? – спросила она и посмотрела вокруг с серьезным видом.

– Я воображаю его себе, это место, – торопливо объяснил я, – но это прекраснейшее место на земле. Я всегда там, когда я в церкви или на уроках географии.

– Вряд ли там лучше, чем у меня дома, – патриотично заявила девочка. – Тебе обязательно надо побывать у меня в гостях, там так хорошо. У нас…

– Нет, мое место намного лучше, – перебил я. – То есть… конечно, я не сомневаюсь, что у тебя прекрасный дом, но мое место лучше, потому что там достаточно чего-то пожелать, чтобы получить сразу!

– Это, конечно, здорово, – пробормотала она. – Расскажи еще, расскажи, как ты туда добираешься.

– Не знаю точно… – ответил я, – просто добираюсь. Хотя обычно… обычно плыву в лодке вверх по широкой, прозрачной реке. А по бокам, с обеих сторон, прекрасные луга, а воды в реке столько, что она почти выливается на эти луга. Люди там косят сено, играют во что-то или просто гуляют; они кричат мне что-то с берега, а я кричу им в ответ, а еще они угощают меня едой, которая у них с собой, в корзинках, и дают попить из бутылок. Некоторые из этих людей те самые, о которых я читал в книгах. Потом я подплываю к дворцовым ступеням, они спускаются к самой воде. У этих ступеней пришвартовано множество лодок: шхуны, плоскодонки, шлюпки и небольшой военный корабль. Можно выбрать любое судно, какое захочешь, и грести на нем или поднимать паруса, или отталкиваться шестом от дна!

– Я поплыву под парусами, – решительно заявила девочка. – И буду сама править кораблем. Нет, ты будешь у штурвала, а я буду сидеть на палубе. Хотя нет, лучше я буду грести, или ты будешь грести, а я укажу тебе направление. А потом… Нет! Я знаю, что мы сделаем! Мы залезем в плоскодонку и будем брызгаться.

– Конечно, сделаем так, как ты захочешь.

Я решил проявить гостеприимство, хотя меня охватило неприятное чувство. Требовательная гостья, которую я опрометчиво впустил в Святая Святых, уже диктует мне свои правила.

– Нет, лучше вообще не полезем в лодку, – решила она, в конце концов, – в них всегда так качает. А куда ты идешь дальше?

– Я поднимаюсь по ступеням, – рассказывал я, – захожу внутрь и сразу же оказываюсь в Шоколадной комнате!

Девочка оживилась при этих словах и удовлетворенно забормотала: «Шоколадная комната»!

– В ней все виды шоколада, какие только существуют, – говорил я. – Мягкий шоколад с тягучей начинкой, белой и розовой. Его так любят девчонки. Твердый блестящий шоколад, который хрустит, когда откусываешь. Его можно долго-долго рассасывать!

– Мне мягкий больше нравится, – сказала девочка, – мягкого можно съесть намного больше!

Это был необычный для меня взгляд на вопрос, так что я посмотрел на подругу с интересом и уважением. Для нас шоколад не был каждодневным лакомством и, всякий раз, когда нам доводилось попробовать его, мы прибегали к различным ухищрениям, чтобы продлить удовольствие. Но мы слышали рассказы о детях, которые периодически получали столько шоколада, сколько могли съесть. И вот, передо мной, судя по всему, одна из этих счастливиц.

– Ты можешь съесть все шоколадки с начинкой, – великодушно разрешил я, – а я съем твердый шоколад, мне он нравится больше.

– Ни в коем случае! – пылко вскричала она. – Ты должен есть то же, что и я! Это не вежливо есть что-то другое. Давай так. Ты отдашь мне весь шоколад, а я потом поделюсь с тобой, когда захочу!

– Ладно, – хмуро пробурчал я.

Не особенно приятно, когда кто-то командует в придуманной тобой Шоколадной комнате.

– В следующей комнате, – продолжил я, – можно попить шипучки! Там по всей комнате мраморные раковины с серебряными краниками. Отворачиваешь нужный тебе кран, и из него льется шипучка.

– А какие там шипучки? – поинтересовалась девочка.

– Разные, – быстро ответил я.

(Она итак уже следит за тем, что я ем, не хватало только, чтобы она запретила мне пить шипучку.)

– Потом я иду по коридору к задней части дворца и выхожу в большой парк, великолепный парк. Там гуляют пони, на которых можно покататься, ездят кареты, повозки и даже есть маленькая железная дорога с паровозом и вагоном караульной службы. Можно сесть в вагон первого класса или караульной службы, а можно забраться в паровоз, куда угодно, одним словом.

– Я бы забралась в паровоз, – мечтательно пробормотала девочка. Или нет, я бы…

– А еще там множество солдат, – влез я.

Всему есть предел. Я не мог позволить обычной девчонке разрушить мою железную дорогу, перевернуть в ней все вверх тормашками.

– Солдат там сколько захочешь, и все они мои. Вдоль террасы выставлены в ряд латунные пушки! И каждый раз я приказываю им, и они палят из орудий!

– Ни в коем случае, – поспешно перебила девочка. – Я не хочу, чтобы они стреляли. Ты должен приказать им не стрелять. Ненавижу пушки. Если они начнут палить, я сразу убегу!

– Но… что же им еще делать? – ошеломленно возразил я.

– Не знаю, – ответила она, – но стрелять нельзя. Они могут погулять со мной, побеседовать, понести какие-нибудь мои вещи. Но стрелять из пушек я им запрещаю.

В этот момент я с грустью осознал, что из хозяина прекрасного дворца, в котором я имел обыкновение куражиться и вести себя весьма легкомысленно, я превращаюсь в обычного постояльца. Только подумать! Мои прекрасные солдаты должны будут нести для нее «какие-нибудь вещи»! Я решил не раскрывать перед подругой новые секреты, хотя их было еще предостаточно.

– А есть там другие мальчики? – небрежно спросила девочка через какое-то время.

– Конечно, – неосторожно ответил я. – Славные ребята. Мы с ними…

Тут я взял себя в руки.

– Мы будем, конечно, играть все вместе, но ты ведь моя подруга. Мы сядем в одну лодку, а потом вместе покатаемся в вагоне караульной службы, и я прикажу солдатам не стрелять!

Но девочка капризно смотрела в сторону, и я не смог добиться от нее ответа.

Тут бой деревенских часов пробудил во мне мысль о баранине, ожидавшей меня в полумиле отсюда, и о строгостях и наказаниях, полагавшихся за опоздание к обеду. Я торопливо попрощался с подругой, но, прежде чем уйти, вынудил ее признаться, что она будет еще работать в саду сегодня днем, если, конечно, червяки ей позволят.

– Не забудь, – сказал я на прощанье, – ты обещала никому ничего не рассказывать.

Она как будто колебалась, лениво покачивала ногой и наблюдала за мной, полуприкрыв глаза.

– Это смертельная тайна, – схитрил я. – Наша тайна. И никто больше не должен о ней знать!

Тогда она пообещала. Девочка энергично кивнула, распахнув от восторга глаза, и поджав губы. Удовольствие посплетничать и блаженство хранить чей-то секрет – равнозначны друг другу, но второе, иногда, перевешивает.

Я покончил с бараниной и наслаждался теплым рисовым пудингом, прежде чем нашел в себе силы остановиться и оглядеться по сторонам. Один взгляд в сторону окна и… огромное разочарование постигло меня. Шел сильный дождь. Это не сулило ничего хорошего, даже если со временем проясниться, червяки, я знал это по собственному опыту, будут оскорбительно многочисленны и весьма игривы. Я угрюмо произнес благодарственную молитву и поднялся вместе с остальными в классную комнату. Оставалось лишь одно: достать коробку с красками и предаться рисованию, которым я часто пренебрегал в последнее время. Гарольд раздобыл лист бумаги и карандаш и устроился в уголке за столом, он сосредоточенно растопырил локти и высунул язык. Литература всегда была его способом художественного самовыражения.

Селина пребывала в беспокойном настроении вследствие неутешительной погоды, и вместо того, чтобы найти себе занятие по душе, крутилась вокруг и надоедала нам, художникам, своими критическими замечаниями. Она долго разглядывала мой рисунок, прежде чем я это обнаружил, иначе бы я принял меры.

– Видимо ты считаешь, что это похоже на корабль, – презрительно заметила она. – Только разве бывают розовые корабли? Ха!

Я сдержался, потому что понимал, что не стоит терять самообладания, если хочешь дать отпор противнику.

– Бывают розовые корабли, – заметил я с притворным спокойствием. – В витрине магазина игрушек, например. Можешь пойти и посмотреть, если не веришь. Думаешь, ты лучше разбираешься в кораблях, чем люди, которые их делают?

Селина растерялась на секунду, но быстро взяла себя в руки.

– Вот еще смешно, – продолжила она, – это, скорей всего, деревья, но они синие.

– Да, это деревья, – свирепо ответил я. – Они синие. Им приходится быть синими, потому что на прошлой неделе ты украла у меня желтый, и теперь я не могу смешать его с синим, чтобы получился зеленый.