Глава 2
Тайная экспедиция

Укьу-Гондэ, бухта Победы, пятый месяц двенадцатого года после прибытия чужеземных городов-кораблей (известный в Дара как первый год правления Четырех Безмятежных Морей)

Гозтан очнулась.

Перед глазами в воде плавали звезды.

Постепенно женщина поняла, что звезды находились вовсе не в воде, но сверкали в горячем воздухе. Искры трескучего костра светлячками взмывали в темное небо. В нос ударил аромат паленого кизяка и жареного мяса. В нем также чувствовались едкие нотки копченой тольусы, которую было принято есть только на пирах и празднествах.

Затылок болел так сильно, что Гозтан застонала.

До ее слуха внезапно донесся гипнотический напев:

 
– Меня послушайте, о воины льуку,
Тучны слова мои, как все стада пэкьу.
Пускай я здесь чужак, но много я видал
И красоту небес, как на ладони, брал^[1].
 

Некоторые обороты не оставляли сомнений в том, что язык льуку не являлся для сказителя родным, да и произношение было характерным для чужеземца. Брать красоту, как на ладони? Что за нелепица? Но в рифмах присутствовали некая прелесть и грация, а благодаря причудливым интонациям рассказчика перед глазами отчетливо вставали яркие выразительные образы, которые позволяли слушателям наслаждаться: это было сродни тому, как если бы жареные дикие кабачки приправили изысканным соком тольусы.

Голос и акцент показались Гозтан знакомыми, но она не смогла понять, кто говорит. Женщина попробовала повернуть голову в ту сторону и поняла, что связана по рукам и ногам прочными веревками из жил. Она была пленницей.

– …Вы все наверняка слышали старую басню о пастухе-агоне, который подобрал зимой тщедушного щенка и выкормил его молоком пастушьих собак. Когда щенок вырос, оказалось, что это волк. Однажды пастух застал волка с новорожденным ягненком в зубах. «Почему ты отплатил за мою доброту таким вредноломством?» – спросил пастух. «Не могу ничего поделать, – отвечал волк. – Такова моя природа».

Рассказ прервался смехом и громкими выкриками.

– И поделом ему!

– Тупой агон!

– У агонов даже молоко сук пропитано предательством и, как ты выразился, «вредноломством»!

Перед затуманенным взором Гозтан возникло детское лицо: пэкьу-тааса, чьи волосы в отблесках костра казались золотыми.

– За что? – прохрипела Гозтан.

Она зажмурилась и снова открыла глаза, надеясь, что зрение вернется в полной мере. Затылок отозвался болью. Лишь бы только кости были целы.

– Кто ты на самом деле? – нагнувшись, прошептала Вадьу ей на ухо.

– …В моей стране есть поговорка со схожим смыслом, но дорогими словами. У нас говорят: «Крубен родит крубена, диран родит дирана, а дочь осьминога может разом расколоть восемь устричных раковин».

Снова хохот и крики.

– Еще кьоффира!

– Еще тольусы!

– А я бы и сырого осьминога съел!

– Старик, ты, верно, хотел сказать «другими словами», да язык у тебя с костями!

– Тише вы! Раб лучше вашего языком чешет. Вам всем не мешало бы у него поучиться.

Никто не обращал внимания ни на связанную пленницу у костра, ни на допрашивающую ее девочку.

Гозтан не понимала, почему Вадьу задает ей вопрос, на который уже знает ответ. Несмотря на пульсирующую боль, ее мозг быстро заработал. Девочка почему-то была уверена, что Гозтан не та, за кого себя выдает, и представляет собой угрозу. Гозтан нужно было сменить тактику, пока не выяснятся причины столь странного поведения.

– А ты, видать, сильна. В одиночку меня сюда дотащила.

– Хотела, но ты оказалась для меня тяжеловата. – Девочка смущенно отвела взгляд. – Пришлось позвать на помощь нескольких наро. Мое появление стало для них неожиданностью, но я сказала, что отец якобы послал меня засвидетельствовать их отвагу. Они обрадовались, узнав, что по пути я захватила лазутчицу.

– А если твои помощники расскажут твоему отцу про Корву?

Вадьу усмехнулась:

– Рано утром они все уплывут на поиски северо-западного пути в Дара. С отцом увидятся в лучшем случае через несколько лет, а то и вовсе никогда.

Гозтан вытянула затекшую шею, чтобы посмотреть на море. В свете костра она различала на берегу громадные плоты – целую флотилию. Эти плоты были новым изобретением пэкьу. Их изготавливали, связывая вместе несколько традиционных округлых лодок из обтянутых шкурами костей и прикрепляя их к костяному каркасу с несколькими воздушными пузырями. Благодаря этим новым морским плотам льуку перестали зависеть от искусных кораблестроителей дара. Их грузоподъемность была значительно ниже, чем у городов-кораблей, и не позволяла переправлять через море войска, но для исследовательских экспедиций такие плоты вполне годились.

Гозтан наконец поняла, по какой причине область вокруг бухты нуждалась в охране и почему часовые отказывались ее пропускать. Пэкьу Тенрьо много лет был одержим навязчивой идеей отыскать путь в Дара, на родину городов-кораблей, чтобы захватить эту страну. Но далекие острова казались недостижимыми, а устрашающая Стена Бурь, описанная пленниками-чужеземцами, виделась непреодолимой преградой. Множество экспедиций отправлялись на поиски Дара, но большинство лодок никогда не возвращались, а команда одной из тех, что вернулась, была настолько ошеломлена увиденным в странствиях, что отчаянно уговаривала Тенрьо бросить свою безумную затею. Пэкьу приказал казнить их, дабы они не подрывали боевой дух льуку.

Время от времени могучее океаническое течение приносило к берегам останки неудавшихся экспедиций, и пэкьу заметил, что его начинание, которое постепенно начали считать настоящей авантюрой, пользуется в народе все меньшей поддержкой. Возможно, поэтому нынешнюю экспедицию, в отличие от предыдущих, держали в тайне, чтобы амбициозные таны и строптивые старейшины, чьи дети погибли в прошлых морских походах, не взбунтовались.

Гозтан огляделась, но не увидела юную самку гаринафина.

– Где Корва?

– Еще спит. Отсюда недалеко до загонов, поэтому она в безопасности. Не хочется оставлять ее одну, но сейчас гораздо важнее, чтобы шпионы вроде тебя не помешали отважным наро.

– Найди кого-нибудь из ветеранов, что сражались вместе со мной…

– Ха, этот номер у тебя не пройдет. Напрасно надеешься меня провести. Здесь все молодые: нет никого, кто участвовал в сражениях с варварами-дара и захватывал города-корабли. Ты ведь на это и рассчитывала, да? Прикинулась героиней из малоизвестного племени, которая почти не бывает в Татене, зная, что никто с точностью не опознает в тебе обманщицу.

«Ну разумеется, – подумала Гозтан, – только молодежь настолько глупа, чтобы добровольно отправиться на поиски далеких островов в бескрайнем море. Это столь же безумная затея, как спрыгнуть со спины гаринафина над степью и надеяться, что приземлишься в воду».

– Тогда сходи к Большому шатру…

– Мне не пять лет! Если я позову кого-нибудь из давних соратников отца, они сразу наткнутся на Корву…

– Так проведи их кружным путем, с другой стороны бухты…

– Ну да, чтобы ты успела тем временем сбежать и совершить задуманные злодеяния. Ничего, я выясню, в чем заключаются твои коварные планы.

Гозтан одновременно было и смешно, и так досадно, что хотелось кричать. Когда дети что-нибудь вобьют себе в голову, их невозможно переубедить.

– И что ты собираешься со мной делать?

Вадьу двумя пальцами указала на свои глаза, а затем на Гозтан. Вид у девочки был свирепый.

– И долго ты будешь меня сторожить?

– Пока флотилия не поднимет паруса, а Корва не отдохнет. Тогда… Тогда я возьму Корву и отведу тебя обратно в Татен. Меня не накажут, когда узнают, что я задержала опасную шпионку. Может, отец даже подарит мне Корву. Лучшего и придумать невозможно.

– …Сегодня пэкьу приказал мне рассказать о своем путешествии, чтобы во сне вы увидели путь кита. Я чужак и не могу общаться с вашими богами напрямик, как вы, но, быть может, боги изучат ваши сны и подскажут безопасную дорогу через открытое море. Позвольте же развлечь вас историями – как истинными, так и вероятными. Нет, я не скажу, которые из них какие, но знайте, что все они правдивы…

На этот раз слова рассказчика сопровождались лишь редкими смешками, которые быстро стихли. Публика умолкла. Певучие интонации сказителя зачаровывали толпу; люди гадали, а вдруг одна из историй, подобно яркой падающей звезде, действительно озарит темное море и направит их через неведомые просторы.

Девочке нельзя было отказать в отваге. План она, правда, придумала сумасшедший, однако он вполне мог сработать – если бы Гозтан и в самом деле была шпионкой.

Но стоит Вадьу привести Гозтан утром в Татен, как пэкьу настолько осерчает, что его пэкьу-тааса еще долго не сможет присесть на пятую точку, а о том, чтобы летать на гаринафинах, и говорить нечего. Как же приятно будет посмотреть на удивленное лицо Вадьу…

…Вот только если Вадьу продержит ее в плену всю ночь, то Гозтан пропустит встречу с пэкьу Тенрьо, которая должна состояться с первыми лучами солнца. И уж, конечно, Тенрьо не сочтет причину ее опоздания уважительной. Пэкьу не одобряет танов, не способных самостоятельно решить свои мелкие проблемы без его помощи; тан, которому не удалось сбежать от десятилетней девочки, наверняка заслужит его презрение, а вождь, которому не хватило находчивости, чтобы не выставить на посмешище любимую дочь Тенрьо, а заодно и его самого, несомненно, навлечет на себя гнев правителя. Гозтан могла навсегда попрощаться с надеждами получить для Пяти племен Рога разрешение пасти скот на берегах Чаши Алуро.

– …Путь кита неистовый и бурный, а чудеса, которые можно встретить на нем, несметны, как звезды на небосводе. Однажды, когда мы проходили по теплому течению, начался штиль, наши паруса затрепыхались и повисли. Оставалось только дрейфовать, позволяя океаническому течению нести нас вдаль от Дара, словно семена одуванчика по ветру. По правому борту проплыла стая дельфинов. Мы слышали, как эти дышащие воздухом морские животные переговариваются на своем веселом свистящем языке, и это немного развеяло скуку.

«Акула! Акула!» – вдруг закричал зоркий впередсмотрящий.

Мы помчались к планширу и увидели, что он прав. Одинокая рыбина выделялась среди прыгающих и пляшущих дельфинов, словно крыса среди мышей. Вместо гладкого, похожего на бутылочное горлышко носа у нее была широкая зубастая ухмылка, а вместо пары горизонтальных лопастей, способных изгибаться подобно человеческим ногам, – кривой вертикальный хвост, извивавшийся, как хвостовой плавник. Вместо отверстия на голове, из которого у дельфинов выходил влажный пар, рядом со щеками акулы находились жабры, пропускавшие через себя соленую воду…

Боль и головокружение почти прошли, и Гозтан нашла силы повернуться к Вадьу, не чувствуя при этом тошноту. Нужно было убедить девочку отпустить ее.

– А что, если ты ошибаешься и я действительно та, за кого себя выдаю? Почему ты так уверена, что я шпионка?

– Ну-ка, повтори еще раз свою родословную, – надменно приказала Вадьу.

– Я Гозтан Рьото, дочь Дайу Рьото, сына Пэфира Вагапэ. Я служу пэкьу в качестве тана…

– Лжешь! – перебила ее Вадьу. – Ты меня почти провела. Почти. Но ты как тот волчонок из басни. Тебе не скрыть свою природу.

Женщина пришла в недоумение.

– Ты ошиба…

– А помнишь, когда Корва уснула, ты сказала, что твоя мать якобы была таном до тебя?

– Да, так оно и есть.

– А теперь в родословной ты называешь не ее, а отца, – ликующе заявила Вадьу. – Либо ты плохо подготовившаяся самозванка, либо узурпаторша. Мой отец не потерпит узурпаторов на месте его верных танов.

– …Мы ожидали, что сейчас начнется кровопролитие, что дельфины всем скопом набросятся на рыбу-убийцу, давнего врага китообразных. Но драки не было, никто не обижал незваную гостью. Громадная серая акула, в два раза крупнее самого большого дельфина, вела себя как член стаи. Она не могла грациозно прыгать, подобно дельфинам, но ныряла и помогала себе мощными движениями хвоста, чтобы выбросить тело из воды, подражая своему неродному семейству. Когда она падала обратно в океан, дельфины радостно свистели и одобрительно пищали: они хвалили акулу, как будто та была их избалованным ребенком…

Гозтан не сдержала смешок. Учитывая, каким образом сам пэкьу Тенрьо пришел к власти, его нетерпимость к узурпаторам выглядела откровенно нелепой. Но она сомневалась, что познания пэкьу-тааса об окружающем мире достаточно велики, чтобы понять причину ее «лжи».

– Прекрати! Что я такого смешного сказала?

– Ты и в самом деле ошибаешься. Сейчас попробую объяснить. Эх, даже и не знаю, с чего начать…

Тут слова застряли у нее в горле, потому что Гозтан наконец-то заметила жестикулирующую фигуру рассказчика у костра и поняла, почему его голос показался ей таким знакомым.