Глава 6

1

В день накануне свадьбы Элисон Маккей призвали к королеве Франции.

Когда стало известно, что ее зовут, Элисон была с невестой, Марией Стюарт, королевой Шотландии. Занималась она тем, что тщательно выбривала Марии подмышки – и ухитрилась проделать это, ни разу ни оцарапав кожу своей госпожи и подруги. Она как раз принялась втирать в кожу масло, чтобы смягчить раздражение, когда в дверь постучали и вошла одна из фрейлин Марии, Вероник де Гиз, девица шестнадцати лет от роду; она приходилась королеве дальней родственницей и потому с нею не слишком считались, однако она восполняла такое пренебрежение своею красотой, надменностью и умением очаровывать мужчин.

– Королева Екатерина прислала пажа, – сказала Вероник, обращаясь к Элисон. – Ее величество желает видеть тебя, прямо сейчас.

Элисон извинилась перед Марией и торопливым шагом двинулась сквозь угрюмые помещения старого дворца Турнель к покоям Екатерины. Вероник следовала за нею.

– Как думаешь, что от тебя понадобилось ее величеству? – спросила она.

– Даже не догадываюсь, – ответила Элисон. Она не спешила откровенничать – Вероник могла просто проявлять любопытство, а могла и наушничать могущественным дядьям Марии, что было бы плохо, очень плохо.

– Ты нравишься Екатерине, – сказала Вероник.

– Ей нравятся все, кто добр с беднягой Франциском, – откликнулась Элисон, которую терзали мрачные предчувствия. Венценосные особы не отличались постоянством, так что за королевским приглашением могли скрываться и хорошие, и дурные новости.

В одной из зал их остановил молодой мужчина, которого Элисон не узнала. Он отвесил глубокой поклон и сказал Вероник:

– Сколь приятно встретиться с вами, мадемуазель де Гиз! Вы словно луч света в этом унылом дворце.

Элисон уверилась, что никогда не встречала этого мужчину прежде, иначе наверняка бы запомнила, с его-то длинными золотистыми кудрями. Он был воистину хорош, в своем зеленом с золотом дублете, воистину неотразим, пусть и смотрел больше на Вероник, чем на Элисон.

– К вашим услугам, мадемуазель, – продолжал незнакомец. – Скажите, могу ли чем-то быть вам полезен?

– Благодарю вас, но нет. – В голосе Вероник прозвучала нотка нетерпения.

Мужчина повернулся к Элисон и снова поклонился.

– Счастлив видеть вас, мисс Маккей. Меня зовут Пьер Оман. Имею честь служить дядюшке мадемуазель де Гиз, Шарлю, кардиналу Лотарингскому.

– Неужели? – отозвалась Элисон. – И в каком качестве, позвольте узнать?

– Помогаю вести переписку. Она у кардинала весьма обильная.

Значит, этот Пьер – простой писец? Тогда с его стороны чрезвычайно самонадеянно положить глаз на Вероник де Гиз. Но недаром говорят, что удача любит смелых; уж в чем, а в смелости Пьеру Оману не откажешь.

Элисон воспользовалась возможностью избавиться от спутницы.

– Не могу заставлять ее величество ждать. До свидания, Вероник.

И девушка устремилась дальше прежде, чем Вероник успела ответить.

Королеву Екатерину она нашла возлежавшей на кушетке. Рядом, на полу, резвились с полдюжины котят, потешно гоняясь за розовой ленточкой, которой Екатерина их дразнила. Вот королева подняла голову и дружески улыбнулась Элисон. Девушка мысленно перевела дух: по счастью, неприятностей как будто не предвиделось.

Даже в молодости никто не назвал бы королеву Екатерину красавицей, а теперь, на сороковом году жизни, она вдобавок изрядно растолстела. Но это нисколько не мешало королеве носить броские наряды; сегодня она облачилась в черное платье, расшитое огромными жемчужинами, безвкусное, однако сразу приковывавшее взор. Екатерина похлопала ладонью по кушетке; Элисон послушно присела, а котята сразу очутились между ними. Девушку это порадовало. Она подобрала одного крошечного котенка, черного с белым, и тот сперва облизал бриллиант в кольце на пальце Элисон, а потом осторожно прикусил сам палец. Крохотные зубки были острыми, но сам котенок был еще слишком мал для того, чтобы его укус мог причинить настоящую боль.

– Как себя чувствует невеста? – осведомилась Екатерина.

– Она на удивление спокойна, ваше величество, – ответила Элисон, поглаживая котенка. – Волнуется, конечно, но ждет не дождется завтрашнего дня.

– Она знает, что ей предстоит лишиться девственности на глазах у свидетелей?

– Знает, ваше величество. Она смущена, но справится, вот увидите.

Если только справится твой Франциск, молча прибавила Элисон. Вслух она этого произносить не стала, чтобы не оскорбить королеву.

Впрочем, Екатерина и сама подумала о том же.

– Увы, мы не в силах предсказать, будет ли состоятелен бедняжка Франциск.

Элисон промолчала, опасаясь так или иначе уязвить чувства королевы.

Екатерина подалась вперед и заговорила, понизив голос.

– Послушай меня, – сказала она настойчиво. – Что бы на самом деле ни случилось, Мария должна притвориться, что брак состоялся как положено.

Элисон ощутила себя польщенной – кому еще выпадало вести столь откровенные, столь доверительные беседы с королевой Франции? Но сейчас важнее другое…

– Это может оказаться непросто.

– Сама понимаешь, свидетелям покажут не все.

– Да, но… – Элисон заметила, что котенок, которого она гладила, задремал.

– Франциск должен взобраться на Марию и поиметь ее – или притвориться, что поимел.

Девушку потрясла грубость королевы, но она быстро сообразила, что та чересчур обеспокоена, чтобы разговаривать обиняками.

– Кто объяснит Франциску, что нужно делать? – уточнила она столь же деловито.

– Ему объясню я. А ты потолкуй с Марией. Она тебе доверяет.

Элисон испытала прилив гордости: надо же, сама королева это заметила.

– Что мне ей сказать?

– Она должна громко и прилюдно объявить, что лишилась девственности.

– А если потребуют позвать доктора, чтобы тот подтвердил?

– Об этом мы позаботимся заранее, потому я тебя и позвала. – Екатерина достала из кармана платья маленький мешочек. – Вот, взгляни-ка.

Она протянула мешочек Элисон. Тот был совсем крохотным, не больше оконечности пальца; сшитый, казалось, из мягкой кожи, мешочек имел узкую горловину, перехваченную тонкой шелковой нитью.

– Что там?

– Это мочевой пузырь лебедя.

Элисон недоуменно посмотрела на королеву.

– Сейчас он пустой. Завтра вечером, когда я передам его тебе, в нем будет кровь. Ниточку завяжем покрепче, чтобы не протекло раньше времени. Пусть Мария спрячет мешочек под ночной рубашкой. Когда Франциск ее поимеет, взаправду или понарошку, пусть она дернет за нитку; кровь выльется на простыню, и все должны увидеть это пятно.

Элисон кивнула. Звучало разумно. Кровь на простыне после брачной ночи считалась главным признаком успешного соития. Все, кто увидит пятно, поймут, что за этим стоит, и всяким подозрениям будет положен конец.

Вот как женщины, подобные Екатерине, добиваются власти и располагают ею, с восхищением подумала девушка. Они действуют хитроумно и скрытно, прячась от посторонних взглядов, управляют событиями, пока мужчины воображают, что это они повелевают всем на свете.

– Мария справится? – озабоченно спросила Екатерина.

– Конечно. – Элисон ничуть не сомневалась, ведь отваги Марии было не занимать. – Но… Но что, если кто-то заметит мешочек?

– Когда кровь прольется, пусть Мария засунет его себе в дырку, как можно глубже, и не вынимает, покуда не останется одна и не сможет его выкинуть.

– Надеюсь, он не вывалится.

– Не вывалится, уж я-то знаю. – Екатерина невесело усмехнулась. – Мария далеко не первая, кто прибегнет к такой хитрости.

– Ясно.

Екатерина забрала у Элисон дремлющего котенка, и тот немедленно открыл глаза.

– Скажи честно, ты все поняла?

– Да, ваше величество, – ответила Элисон, вставая. – Все просто. Нужно только решиться, но решимости у Марии хватит на десятерых. Поверьте, она вас не подведет.

Екатерина улыбнулась.

– Отлично. Спасибо тебе.

Элисон вдруг пришла в голову мысль, заставившая нахмуриться.

– Кровь ведь должна быть свежей. Где вы ее возьмете?

– Пока не знаю. – Королева завязала розовую ленточку в бантик на шейке черно-белого котенка. – Но я что-нибудь придумаю.

2

Пьер намеренно выбрал день королевской свадьбы, чтобы попросить у грозного папаши Сильви Пало руки его ненаглядной доченьки.

Все в Париже в этот день, 24 апреля 1558 года, нарядились в свои лучшие одежды. Пьер выбрал синий дублет с прорезями, сквозь которые проглядывала белая шелковая подкладка. Он знал, что Сильви нравится этот его наряд. В нем Пьер выглядел куда пышнее и даже величественнее, чем позволяло себе здравомыслящее до скаредности окружение родителей девушки. Юноша подозревал, что Сильви отчасти тянется к нему из-за его манеры одеваться.

Пьер вышел из коллежа на левом берегу реки, в Университетском квартале, и двинулся на север, в направлении острова Ситэ. Узкие и заполненные людьми улицы словно заполняло предвкушение праздника. Торговцы имбирными пряниками, устрицами, апельсинами и вином расставляли повсюду свои лотки, торопясь воспользоваться гуляньями и пополнить мошну. Какой-то тип попытался продать Пьеру восьмистраничный печатный памфлет, посвященный свадьбе; гравюра на первой странице изображала, должно быть, счастливую королевскую пару, однако сходство было весьма приблизительным. Попрошайки, шлюхи и уличные музыканты шагали в том же направлении, что и Пьер. Что ж, Париж обожал праздники.

Сам юноша сознавал значимость свадьбы, особенно для семейства де Гизов. Дядья Марии, Меченый и кардинал Шарль, и без того, конечно, были могущественными людьми, однако у них имелись достойные соперники, а состоявшие в родстве семейства Монморанси и Бурбонов и вовсе приходились врагами. Свадьба вознесет де Гизов над прочими знатными родами, ведь в назначенный срок Мария, племянница Франсуа и Шарля, станет королевой Франции, а сами де Гизы сделаются частью королевской семьи.

Пьеру не терпелось разделить их могущество. Для этого ему следовало выполнить поручение кардинала Шарля. Он уже успел выяснить имена немалого числа парижских протестантов, среди которых многие были друзьями и приятелями семьи Сильви. Все имена он записывал в книжечку в кожаном переплете – этот переплет, по стечению обстоятельств, был черным, и будто сама судьба предназначила книжечку для имен тех, кому предстояло сгореть заживо. Но больше всего Шарль желал знать, где протестанты проводят свои службы, а Пьеру пока, несмотря на все усилия, так и не удалось установить хотя бы одно место тайных сборищ.

Он даже начал приходить в отчаяние. Кардинал щедро расплатился с ним за имена, но обещал гораздо больше за указание места молений. И дело было не только в деньгах, хотя юноша постоянно нуждался в средствах. Пьер достоверно знал, что на Шарля трудятся другие лазутчики – сколько именно, не имело значения; юноша не желал быть одним из многих, он мечтал выделиться, стать лучшим из лучших, не просто полезным, а незаменимым для кардинала.

Сильви исчезала, заодно со своими родичами, каждое воскресенье. Наверняка они отправлялись на ту самую тайную протестантскую службу, однако – и это безмерно раздражало – Жиль Пало до сих пор не удосужился позвать Пьера с ними, сколько бы юноша ему ни намекал, все более прямо. Поэтому Пьер замыслил решительный шаг. Он попросит руки Сильви. Если семья Пало примет его как жениха своей дочери, уж тогда-то он попадет на службу.

Он уже позаботился спросить Сильви, согласна ли та, и девушка ответила, что выйдет за него замуж завтра. Но вот с ее отцом договориться будет нелегко. Потому Пьер и выбрал сегодняшний день для разговора с Жилем: накануне королевского бракосочетания все парижане подобрели и сделались благодушными – возможно, и Жиль тоже.

Разумеется, Пьер отнюдь не собирался и вправду жениться на Сильви. Жена из протестантов покончит со всякими надеждами добиться успеха в жизни под покровительством де Гизов. Кроме того, Сильви ему вообще не нравилась – слишком уж она серьезная. Нет, ему нужна такая жена, которая обеспечит признание в обществе. Поэтому Пьер приглядывался к Вероник де Гиз, которая принадлежала к одной из побочных ветвей рода и была способна, как казалось Пьеру, оценить его высокие порывы. Что ж, если сегодня получится заключить помолвку с Сильви, потом придется изобрести убедительный предлог для откладывания свадьбы. Но это ерунда, он что-нибудь да придумает.

Внутренний голос настойчиво твердил юноше, что он разобьет сердце честной и милой девушке, а это жестоко и грешно. Предыдущие жертвы, вроде вдовы Бошен, сами более или менее напрашивались на то, чтобы их обманули, но Сильви не сделала ничего, чтобы заслужить такое обращение с собой. Она просто-напросто влюбилась в человека, каким умело притворялся перед нею Пьер.

Этот внутренний голос не умолкал, но Пьер к нему не прислушивался. Он вступил на торную дорогу к величию и власти, а подобные досадные помехи на пути ничего не значили. Голос ехидно заметил, что многое, мол, изменилось с тех пор, как юноша покинул Тоннанс-ле-Жуанвиль и отправился в Париж; более того, Пьер, похоже, стал другим человеком. Надеюсь, что так, подумалось юноше; прежде я был всего-навсего незаконнорожденным сыном полунищего сельского священника, а намереваюсь стать достойной особой.

Пьер пересек Малый мост и очутился на острове Ситэ посреди Сены; на этом острове высился громадный собор Нотр-Дам, на площади перед западным фасадом которого завтра должны были пожениться принц Франциск и королева Шотландии. Для торжеств на площади установили гигантский помост: дюжину футов высотой, он тянулся через площадь, от архиепископского дворца до самых врат собора; парижане смогут увидеть церемонию, но не смогут дотянуться ни до новобрачных, ни до гостей. Близ помоста уже толпились зеваки, выбирая местечко, с которого открывался бы наилучший вид. Возле собора над помостом натянули раздуваемое ветром полотнище, изготовленное из голубого шелка и расшитое королевскими лилиями^[23], чтобы спрятать новобрачных от солнца. Прикинув, сколько могла стоить этакая работа, Пьер содрогнулся.

По помосту расхаживал Меченый, то бишь герцог де Гиз, которому поручили заведовать церемонией. Он как будто спорил с какими-то дворянами, что явились, похоже, сильно заранее и заняли места поближе к балдахину. Пьер низко поклонился герцогу, но тот, увлеченный спором, не обратил на него внимания.

Юноша направился к веренице домов, что расположилась севернее собора. Книжная лавка Жиля Пало была закрыта, как и полагалось по субботам, дверь заперли на засов, но Пьер знал, что сзади есть другой вход.

Стоило ему войти, как Сильви тут же сбежала вниз по лестнице. Эта встреча подарила им несколько мгновений наедине в пустой мастерской. Девушка обвила руками шею Пьера и жадно приникла к его рту своими губами.

Юноша вдруг понял, что ему чертовски трудно притворяться. Но следовало изобразить, будто поцелуй и вправду его воспламенил. Он страстно ответил на поцелуй, сжал тугую грудь Сильви под лифом платья, но на самом деле не ощутил ни малейшего признака возбуждения.

Девушка отстранилась и взволнованно прошептала:

– Он сегодня добрый! Пойдем!

Пьер поднялся следом за Сильви в жилые помещения наверху. Жиль и его жена Изабель сидели за столом – вместе с тем типом, которого Пьер знал как Гийома.

Жиль, широкоплечий и могучий, смахивал на быка. Чудилось, что этакий силач способен поднять на плечах целый дом. По обмолвкам Сильви Пьер знал, что за Жилем водилась привычка поколачивать под горячую руку родных и подмастерьев. Что случится, если Жиль вдруг узнает, что Пьера подослали католики? Нет, об этом лучше не думать.

Пьер поклонился Жилю, выказывая подобающее уважение главе семьи, и сказал:

– Доброе утро, мсье Пало. Надеюсь, вы в добром здравии.

Жиль в ответ что-то неразборчиво проворчал. В этом не было ничего обидного – так печатник здоровался со всеми.

Изабель Пало была более податливой к обаянию Пьера. Она улыбнулась, когда юноша поцеловал ей руку, и пригласила его присесть. Дочь унаследовала от нее прямой нос и выпяченный подбородок – черты, говорившие о силе воли. Пожалуй, Изабель можно было назвать миловидной, хотя красавицей она точно не была, и Пьеру не составляло труда вообразить ее обольстительницей, в подходящем расположении духа. Словом, мать и дочь были схожи нравом, решительностью и отвагой.

Что касается Гийома, тот оставался для Пьера загадкой. Бледный и худой, лет двадцати пяти на вид, он всегда выглядел сосредоточенным, что ли. Он пришел в лавку в тот же день, когда туда заглянул Пьер, и его немедленно провели в жилые помещения наверху. Пальцы у него вечно были в чернилах; Изабель мимоходом упомянула, что он студент, однако этот Гийом не числился ни в одном из коллежей Сорбонны, и Пьер ни разу не встречал его на занятиях. Он поселился у Пало то ли как гость, то ли как жилец, плативший за проживание. В беседах с Пьером он держался настороженно и больше отмалчивался. Пьеру очень хотелось как следует его расспросить, но этого следовало избегать, чтобы не вызвать ненужных подозрений.

Едва Пьер вошел в комнату, Гийом закрыл книгу, которую держал в руках. Он постарался сделать это вполне естественно, однако попытка вышла не слишком убедительной. Теперь книга лежала на столе, накрытая ладонью Гийома, который словно твердо вознамерился не позволить никому открыть ее снова. Наверное, перед приходом Пьера он читал книгу вслух семье Пало. Чутье подсказывало Пьеру, что эта книга – очередное запрещенное протестантское сочинение. Юноша притворился, что книга нисколько его не занимает.

Когда все поздоровались, Сильви сказала:

– Папа, Пьер хотел с тобой поговорить.

Такая прямота была для нее обычным делом.

– Вот он я, паренек, – пробурчал Жиль. – Валяй, выкладывай.

Пьер терпеть не мог, когда его назвали «пареньком» или как-то еще в том же духе, но сейчас не стоило выказывать раздражение.

– Быть может, вам лучше поговорить наедине? – спросила Сильви.

– С чего бы это? – не понял Жиль.

Пьер предпочел бы разговор один на один, но сделал вид, что ему все равно.

– Мне нечего скрывать. Я буду рад, если меня послушают все.

– Говори, коли так, – буркнул Жиль. Привставший было из-за стола Гийом снова опустился на табурет.

– Мсье Пало, – произнес Пьер, – смиренно прошу руки вашей дочери Сильви.

Изабель негромко вскрикнула – не от удивления, нет, она наверняка успела сообразить, зачем Пьер пришел. Возможно, это был возглас одобрения. Пьер перехватил изумленный взгляд Гийома; неужто тот лелеял какие-то мечты насчет Сильви? А вот Жиль смотрел так, будто эти слова испортили ему воскресный отдых.

Печатник тяжело вздохнул, почти не потрудившись скрыть этот вздох, и приступил к делу, то есть взялся расспрашивать Пьера.

– Ты ведь студент, – сказал он снисходительно. – Тебе ли заговаривать о женитьбе?