Интервент

Они снова расстались на тротуаре посреди большого города, и он снова смотрел, как она удаляется, но происшествие в кафе выбило его из колеи. Сейчас он более обычного уязвим для некоторых вещей, потому что его личная и финансовая жизнь находится в тотальном и безоговорочным беспорядке в отсутствие женского общества. Стресс не способствует ясному мышлению, а человек нуждается в том, чтобы осознавать происходящее. Это все равно, что разгуливать с треклятой мишенью на треклятой спине, заключил он и на десять минут опоздал к дочери в школу.

Школа располагалась рядом с яхтенным причалом и выходила окнами на залив. Подходя к кораллового цвета зданиям, Шанс обнаружил, что ветер крепчает, вихрясь под пролетом моста Золотые Ворота, залив покрылся барашками, а вдалеке виднеется Алькатрас. При виде этой старой тюрьмы Шанс сразу подумал о полицейских, которые пошли по кривой дорожке, и серо-стальных глазах детектива Блэкстоуна.

Дочь, Николь, в одиночестве ждала его под деревом. Заметив его машину, она пошла навстречу, будто осужденная, двумя руками прижимая к груди блокнот. Так она давала понять, что жена сообщила ей о смене школы. Шанс мог только представить, в какой форме Карла подала эту новость. Николь открыла дверь машины и села. Девочка недавно плакала. Они постояли минутку, мимо ехали автомобили, ветер с залива швырял в лобовое стекло мелкие капли. Дочь явно решила стоически переносить невзгоды.

– Прости, Никки, – сказал наконец Шанс. – Если бы можно было найти другой способ…

– Как насчет того, чтобы остаться с мамой?

Шанс вздохнул. Он считал дурным тоном рассказывать, что именно мама все затеяла, и тем самым возложить на нее вину, хотя, в сущности, развод действительно был идеей Карлы. Интересно, подумал он, неужели Николь до сих пор не знала о тренере-дислексике, и решил, что возможно все.

– Тут все непросто, Николь. Ты можешь не знать всех деталей, но наверняка понимаешь, что тут все непросто.

Дочь закусила губу и уставилась в окно.

– Я знаю, как ты любишь «Хэвенвуд». Но есть же и другие хорошие школы…

– «Марина Саут» отстой.

Так называлась государственная школа неподалеку от дома, где они раньше жили.

– Да, – сказал Шанс, – «Марина Саут» действительно отстой. Я все проверил, изучил вопрос и знаю это. Но я сейчас говорю о том, что хорошие школы есть на другой стороне залива, в Беркли.

– Мы живем не в Беркли.

– Это сейчас мы живем не в Беркли. Но я присматриваюсь к тем местам. Если я найду где-то там квартиру…

– Найди лучше квартиру где-то здесь.

Казалось, она беседует с деревьями за окном и с той самой минуты, как села в автомобиль, очень старается не смотреть на Шанса. Он накрыл рукой ее ладошку и сказал:

– Николь, – потом дождался, когда дочь на него посмотрит. – Это тяжело. Это тяжело для каждого из нас. Но в жизни иногда так бывает. И я хочу, чтобы ты знала, что я делаю для тебя все, что могу, и всегда буду делать. Я очень тебя люблю.

На ее глаза опять навернулись слезы, и она отвернулась.

– Я знаю. – Голосок звучал слабо.

Неестественно слабо, мог бы подумать кто-то посторонний, но Шанс знал, что она искренна и в своей боли, и в своем стоицизме.

– Мы со всем справимся, – сказал он ей. – Все решим. Вот увидишь.

Она кивнула. Шанс слегка сжал ее ладонь, и дочь ответила тем же.

– Я знаю, – опять сказала она еще тише, чем раньше.

Шанс выпустил ее руку и переключил передачу. Он всем сердцем тянулся к ней. Мир, каким она его знала, разрушался прямо у нее на глазах. Он где-то читал, что семья – это орудие горя, и вот настали времена, когда, похоже, так оно и было, и Шанс еще раз взглянул на казавшуюся призрачной старую тюрьму на продуваемой всеми ветрами скале.

Он высадил дочь возле своего бывшего дома, посмотрел за тем, как она вошла внутрь. На углу участка послеполуденный ветер трепал выставленный риелтором транспарант. Оттуда Шанс снова поехал прямо к себе в офис. Тут все уже было закрыто. Он прошел знакомыми лестницами и коридорами, открыл свой кабинет и некоторое время рылся в бумагах, пока не нашел карточку Жаклин Блэкстоун. Среди всего прочего в ней был опросник, который она заполнила во время своего первого посещения, с ее нынешним адресом и номером телефона. Забрав карточку, Шанс ушел, обменявшись любезностями с охранником в холле здания, с полным ощущением того, что избежал возмездия за какой-то проступок.

Вечером он в одиночестве сидел у себя в квартире. Это уже становилось нормой. Он думал закончить заключение по доку Билли, ведь орегонский родственник торопил, и ожидалось, что дело до конца лета поступит в суд, но никак не мог собраться с силами. Вместо этого Шанс сидел со ставшей уже традиционной бутылкой вина, смотрел, как за окном на улице клубится туман, и размышлял над проблемами Жаклин Блэкстоун.

Если, невзирая на паранойю женщины, все-таки принять на веру ее слова, ситуация больше походила на лабиринт, в котором на каждом повороте упираешься в тупик. В своем первоначальном отчете он не мог не отметить, что она принимает нейролептики – кто-то прописал ей трилафон. Тогда он оставил комментарий: «От употребления допамин-блокатора перфеназина у больной возможен побочный эффект в виде акатизии» ^[23]. Сейчас замечание предстало в новом свете. Тогда его беспокоило, что акатизию могут ошибочно принять за повышение тревожности, в результате увеличат дозу блокаторов допамина и только ухудшат ситуацию (во всяком случае, в том, что касается тревожности и паранойи), усилив тот самый страх, который ей нужно преодолеть, чтобы освободиться от мужа-хищника. Но потом он навестил ее в больнице. Сотрясение мозга вовсе не было фантазией. Как и сломанная кость вместе с защемленной мышцей. Не исключено, что она постоянно подвергалась насилию. На протяжении своей жизни он каждый день видел таких людей – сломленных созданий, кружащихся на карусели когнитивной и медикаментозной терапии, страдающих потерей памяти и галлюцинациями. В конце концов, благодаря им он зарабатывал на жизнь. Он еще раз открыл карточку Жаклин, перечитывая записи, сделанные после ее первого посещения. «Я считаю важным, – отмечал он тогда, – чтобы отвергаемый аспект ее натуры был проработан и в идеале интегрирован в основную личность». Итак, она постаралась, следуя его совету, это сделать и в качестве вознаграждения получила койку в отделении травматологии и медицинские счета, которые теперь будут преследовать ее долгие годы.

Потом на глаза Шансу попался один фрагмент: «Нельзя исключать, что в ее отношениях с мужем присутствуют черты мазохизма». Это могло быть и правдой. Но она решила прекратить отношения всего после недели психотерапии. Больным тут был муж. Шанс сам сталкивался с этим монстром и оказался не на высоте. Он еще раз подумал о том, как она пришла на первый прием и почти без эмоций описала раскол собственной личности. Жизнь редко, заключил он, подкидывает ему такие сюжеты. Достаточно сказать, что большинство людей, которых он видел во время своей практики, объединяло то, что они уже добрались до точки, из которой нет возврата. А Жаклин и, раз уж на то пошло, Мариэлла Франко и еще буквально несколько людей будили в нем веру, что время еще есть, что та или иная форма вмешательства все еще возможна. И хотя в основном, за исключением одного-единственного случая, все его чувства на этом благополучно заканчивались, Жаклин Блэкстоун влекла его куда-то глубже. Возможно, сыграло роль ее появление у него в кабинете, биение ее пульса, которое он чувствовал своей ладонью, потому что… вопреки обычной сдержанности, сомнениям, у него начал формироваться настоящий, и даже в чем-то вполне реальный план действий. Его следовало бы обдумать поутру, просто для уверенности, но Шанс был слегка навеселе и горел желанием поделиться своей идеей. И к тому же у него был ее телефон. Она ответила после второго гудка.

– Мы можем поговорить? – спросил Шанс.

Джолли

Бернард Джолли, девятнадцать лет, белый, правша, до своего недавнего ареста и взятия под стражу проживал в доме Аманды Джолли, тетки по материнской линии, в южном Сан-Франциско. Его родители не были женаты, и он утверждает, что никогда не знал отца. Мать бросила его, когда ему было шесть лет, с тех пор он жил с ее сестрой, которую теперь описывает как сумасшедшую жирную женщину. На момент первой беседы уже три года страдал от посттравматического синдрома (последствия перелома основания черепа и внутримозговой гематомы, полученных в результате ДТП, когда его, ехавшего на велосипеде, сбил автомобиль). Сообщает, что ДТП произошло на углу станции «Джуда и Сансет», и последнее его воспоминание – случайно замеченный красный грузовой пикап с мексиканцем-садовником за рулем, неожиданно возникший слева. Был обнаружен на месте происшествия и доставлен в пункт оказания первой помощи при университете, где при осмотре очнулся, оставаясь в помраченном сознании.

После госпитализации гемотакрит ^[24] упал с сорока пяти почти до двадцати, и была выявлена забрюшинная гематома. Пациент был стабилизирован двумя

единицами эритроцитарной массы. Повторная компьютерная томограмма показала уменьшение отека мозга, кровоизлияние в левой височной доле и небольшую эпидуральную гематому в правом полушарии.

Поскольку у пациента держалась температура, был начат курс ванкомицина и цефтизоксима от предполагаемого бактериального менингита. Температура спала, и на четырнадцатый день пребывания в больнице больной был в состоянии взаимодействовать с докторами. Выписан два дня спустя.

Пациент заявляет, что с момента выписки подвержен зрительным и обонятельным галлюцинациям. Наиболее частая зрительная галлюцинация – сбивший пациента мексиканец-садовник (при этом мистера Джолли поставили в известность об отъезде последнего из страны). До недавнего ареста пациент неоднократно преследовал посторонних людей и вступал с ними в контакт, принимая их за того мексиканца. Наиболее серьезный инцидент произошел, когда он, будучи за рулем автомобиля, умышленно сбил пешехода, приняв его за мексиканца. Пешеход выжил, однако получил серьезные ранения. Арестованный на месте происшествия мистер Джолли провел четыре месяца в психиатрической больнице штата. Обонятельные галлюцинации включают в себя запахи сена, ладана, марихуаны и «запахи всяких существ».

Семья Джолли попала к нему не по одному из обычных каналов. На самом деле, Шанс сам их нашел. В деле Жаклин Блэкстоун, заключил он, им нужен хотя бы один друг, занимающий выгодное положение. Именно с этой целью он позвонил в прокуратуру Окленда и вызвался без гонорара провести одну-другую психиатрическую экспертизу. Так он решил затесаться в ведомство. Пусть Жаклин и не до конца убедила Шанса в том, что ее муж почти всеведущ, избиения и его собственной последующей встречи с этим человеком было достаточно, чтобы принять меры предосторожности. Такому нельзя предъявить обвинения просто так, с налета. Слишком многое стоит на кону. Он поговорил с адвокатом, который специализировался на делах, связанных с угрозами и насилием. Последовательность событий всегда была одной и той же. Человек подает судебную жалобу. Человек получает запретительное постановление. В общем, решительный или безумный хищник всегда мог достать свою добычу. А закон достанет его только потом, когда будет поздно. К тому же Жаклин утверждает, что Реймонд не из тех, кто станет сам пачкать руки… и что он может устроить так, чтобы дело было сделано.

– Так что же, он продажный? – недавно спросил ее Шанс.

Она тихо засмеялась в ответ, словно какой-то понятной лишь своим шутке.

– Он всякий, – сказала она ему.

Что ж, может, и так, и, может, это и есть решение. Если Шанс сможет завести знакомства в прокуратуре, возможно, найдется способ сообщить, что в их среду затесался «плохой коп». Может, именно так проще всего достать Реймонда Блэкстоуна, поймать его на чем-то еще, чтобы Жаклин с дочерью остались в стороне, потому что тот, кто плох в одном, будет плох и в другом. Поймали же Аль Капоне на уклонении от уплаты налогов! От Блэкстоуна нужно было избавиться. Как именно, значения не имело. Процесс мог затянуться, поэтому столь же важно было изобрести способ, при помощи которого Жаклин сможет продолжать психотерапию. Именно с этой целью он оторвался от написания отчета по Берни Джолли, мелкого преступника, теперь обвинявшегося в изнасиловании двенадцатилетней девочки, и пешком отправился на встречу с Дженис Сильвер в кафе на Маркет-стрит, неподалеку от магазина Аллана и мебели самого Шанса.

По сравнению с последней прогулкой в эту часть города, атмосфера тут несколько улучшилась, хотя до сих пор там и тут еще попадались прохожие в хирургических масках. В последнее время Шанс стал без особой причины считать их. Дженис сидела за одним из уличных столиков под небольшим платаном.

– Я беру тебя в союзники, – сказал он, устраиваясь напротив.

– Да уж вижу.

Она была миниатюрной женщиной средних лет с одеждой и манерами как у многих калифорнийских лесбиянок, хотя, строго говоря, даже после многолетнего знакомства ее сексуальная ориентация оставалось для него тайной. Они познакомились, когда работали в больнице при университете, и с тех самых пор дружили. За эти годы она стала для него чем-то вроде психотерапевта и одним из немногих людей, которому он мог доверить некоторые аспекты своего прошлого.

Их телефонный разговор был коротким. Он не сказал ей почти ничего, кроме причины предстоящей встречи. Она смахнула пепел, упавший возле тарелки с печеньем. Мимо по улице проехал мотоциклист в маске.

– Глупо было тут встречаться? – Вопрос исходил от Шанса.

– Не знаю. А что, глупо?

– Ну, я имею в виду, на улице. Уже несколько недель прошло.

– Да, я знаю и понятия не имею, почему так. Говорят, надо избегать физических нагрузок. Не думаю, что это считается. – Она посмотрела в небо. – Будем ждать дождя. А теперь расскажи мне про свой план. По телефону ты говорил загадками.

Шанс посмотрел, как велосипедист исчезает в дымке, заказал официантке ледяной чай и переключился на сидящую перед ним женщину, отметив, что с их последней встречи у нее в волосах прибавилось седины. Ну, подумал он, она вроде меня. Время летит, когда тебе хорошо.

– У нее нет шансов, – сказал он наконец. – Пока в ее жизни присутствует этот мужчина, нет.

– И все же она остается здесь, в его городе.

– Она говорит, что он найдет ее, если она уедет.

– И ты в это веришь?

– Мы уже видели, на что он способен.

– Да, – сказала она, – видели.

– И потом, она не должна уезжать. Ее жизнь тут. Ты знаешь, что у нее есть дочь?

– Да, она мне сказала.

Шанс счел это хорошим признаком, который хоть как-то развеял опасения из-за признания Жаклин в кафе. Дженис ждала, когда он продолжит.

– Ей нужны две вещи, – сказал Шанс.

– Всего две?

– Ей нужно в какой-то форме продолжить терапию, и ей нужен друг.

– Похоже, один друг у нее уже есть.

– Эй, ну хватит. Я думал, мы на одной стороне.

– Если ты о том, что мы оба считаем парня, за которым она замужем, чудовищем, а еще считаем, что у нее должен быть шанс проработать бардак в собственной голове и разобраться с ним, то да, мы на одной стороне. Но мне думается, тут есть нечто еще. Разреши, я перефразирую. Я боюсь, что тут может быть нечто еще. Почему бы тебе не развеять мои страхи?

Он рассказал ей о своих попытках стать своим в оклендской прокуратуре и о теории нужных знакомств. Она молчала дольше, чем ему бы хотелось.

– Ты меня разыгрываешь? – спросил она наконец. – Я имею в виду, если все, что она говорит, правда… то он узнает, что ты где-то там ошиваешься.

– Это огромный департамент. Я буду иметь дело непосредственно с прокуратурой. Блэкстоун не может знать о каждой мелочи, которая там происходит. К тому же он детектив убойного отдела. А от меня требуются характеристики и оценки по поводу завещательной дееспособности. Дела там самые разнообразные. Среди них может и не оказаться связанных с убийствами.

– Так ты уже начал!

– Пока я лишь сделал один телефонный звонок да отправил пару писем по электронной почте, пара часов на все про все. Они там не то чтобы тонут в экспертизах.

Он рассказал о первом деле, для которого требовалось его освидетельствование, о деле Бернарда Джолли.

– Бедный мальчик, – сказала она.

Он решил, что она имеет в виду не его, а Бернарда.

– Ну, – наконец протянула Дженис, – как знаешь. Только не говори потом, что я тебя не предупреждала. Меня сильнее беспокоит то, насколько ты во все это впутался. Мне кажется, все это нелучший вариант для вас обоих.

Она была из тех, кто говорит без обиняков, и ему это в ней нравилось, но все же он был настроен задиристо.

– Конечно, – сказал он. – Впутался – дурное слово. Подразумевает, что кому-то надерут задницу.

– Я имею в виду другое, и тебе это ясно.

– Дженис, все очень просто: либо мы что-то предпринимаем, либо нет.

Повисла пауза. Она смотрела на улицу.

– Итак… ты собираешься найти ей друга. В первую очередь.

– Жаклин – репетитор, преподает математику детям в возрасте Никки. Я думаю, что мог бы приглашать ее к себе. Ты бы тоже приходила, и вы продолжали бы терапию.

– Она рассказала тебе, как нашла свою дочь?

Шанса удивил это вопрос.

– Она сказала только, что они снова стали видеться.

– Ее нашел муж. То есть, прости, коп.

Шанс ничего не ответил.

– Это было закрытое дело. Отдавая ребенка на удочерение, она подписала согласие никогда не пытаться вступить с ним в контакт.

– Ей было семнадцать лет.

– Да, и тогда закрытые дела такого типа случались чаще, чем сейчас. И еще… ты знаешь, как она познакомилась со своим копом? Ее преследовал один мужик, видимо, из тех, с кем она встречалась раньше. Она вызвала полицию. Догадываешься, кто приехал?

– Она не первая женщина, сменившая одного абьюзера на другого.

– Может, тут речь скорее о спасителе. Когда один мужчина спасает ее от другого. Может, она добивается именно этого, сознательно или подсознательно.

– Может, тут-то и появляется Джекки Блэк.

– Если угодно. Ты когда-нибудь встречал ее, эту Джекки Блэк?

– Насколько мне известно, нет.

– Это звучит неубедительно, но я тоже с нею не встречалась, а многие скажут, что ты не можешь диагностировать подлинное раздвоение личности, не вступив при этом в контакт с по меньшей мере одним альтер эго.

– Так ты сомневаешься в ее истории?

– Я пока не знаю. Она непростая. И история у нее нетипичная… старовата она для развития диссоциативного расстройства личности, если, конечно, это действительно оно. И, конечно, если ты на самом деле намерен влезть в это дело, то вполне возможно, есть и другие… личности, о существовании которых она даже не знает, более ранние стратегии поведения, возникшие в результате насилия, которые пока еще не вылезли на свет божий.

– Ну, есть в ней еще сколько-то личностей или нет, не могу представить, чтобы какая-то из них мечтала получать колотушки и дальше.

– Думаю, это зависит от того, насколько она больна.

Шанс ничего не сказал.

Дженис немного смягчилась: