2

Изнуряющая жара, которая давила на нас, медленно спадала. Как только на камне, где лежала Джоба, ничего не осталось и была произнесена тихая молитва Сол, все жрецы, кроме одного, молча удалились в храм, а богиня поднялась выше, возвращаясь к себе на небеса.

Возможно, богиня солнца давала передышку, оставив его в качестве жреца, избранного, чтобы сопроводить меня в дюны.

Киран был моим другом.

Узнай кто-нибудь об этом, даже права и привилегии, связанные с его должностью, не смогли бы спасти парня от отцовского гнева, но Киран отказывался разрывать нашу дружбу только из-за обязательств жреца. А мне не хватало сил отказаться от его доброты и поддержки.

Длинные волосы Кирана были зачесаны назад и аккуратно завязаны на затылке. Он встал, держа в руках тяжелую урну, и терпеливо ждал меня, как сделал бы любой из жрецов. Я направилась к нему, и наши взгляды встретились, но ни один из нас не осмелился заговорить. Не здесь.

Когда Киран посмотрел на мою губу и теперь уже засохшую кровь на моем подбородке, его челюсть сжалась. Кроме этого крошечного намека, ничто не выдавало его чувств. Он оправдывал ожидания других – притворялся доброжелательным, скромным жрецом.

Тем не менее Киран был единственным из служителей, который, как я боялась, однажды обвинит Атона во всех его грехах. День, когда он это сделает, станет для него последним. Я говорила ему об этом много раз. Я бы не смогла прожить эту жизнь без него. Я говорила правду прямо в лицо Кирану, отказываясь что-либо утаивать в те несколько украденных мгновений, когда нам удавалось поговорить. Моменты, которые выпадали все реже по мере того, как мы с сестрами становились старше. С возрастом мои обязанности как Атены и его как жреца продолжали расти, жадно поглощая наше свободное время.

Я взяла тяжелую горячую урну из рук Кирана, заметив волдыри на его ладонях, появившиеся от прикосновения к сосуду. Огонь вредил жрецам, но ненадолго. Киран исцелится еще до того, как мы доберемся до нижней ступеньки. Но Сол не избавила их от временной боли и последствий ее жара. Жрецы были выбраны богиней, но каким образом, я не знала. Было много секретов, которые Киран не мог мне раскрыть, потому что дал клятву Сол.

По центру каждой из четырех стен храма спускалась широкая лестница. Киран последовал за мной вниз по ступеням, противоположным тем, по которым ушла моя семья. Подальше от моего дома. Лестница, по которой мы спустились, не вела ни к каменной дорожке, ни в город. Когда наши ноги оторвались от резного камня, они не нашли ничего, кроме выжженного оранжевого песка, простиравшегося так далеко, что ничего другого просто не было видно. Здесь вздымались дюны, похожие на обугленные волны морей, которые когда-то украшали эти близлежащие земли. Моря, о которых теперь можно было прочитать разве что в больших старинных книгах.

Неужели Сол так ненавидела океаны, что выжгла их, превратив в красные пески, на которых мы построили наш дом?

Я замедлила свой шаг, когда Киран остановился на нижней ступеньке и ловко обернул ноги светлыми полосками ткани. Войди он в дюны босиком, его ноги покрылись бы такими волдырями, что мне пришлось бы нести его обратно на руках. Хотя я и не была слишком хрупкой, мне бы не хватило сил протащить Кирана на то расстояние, которое требовалось, чтобы найти помощь.

Чисто выбритый, с кожей глубокого оливкового оттенка, присущего всем гелиоанцам, он был на несколько дюймов выше меня. Волосы Кирана были обычного темно-каштанового цвета, почти черными. Сосредоточенный на своей задаче, он сжал губы в тонкую линию.

Киран, как и все остальные жрецы, надел золотой килт в честь Сол. Только они не украшали себя так, как это делал отец. Он также настаивал, чтобы мы с сестрами тщательно выбирали наряды. Единственным золотым украшением, которое носил Киран, была манжета на бицепсе, выкованная самой Сол и подаренная ему, когда он принял свои обеты. Отец украл эту идею и стал использовать ее для своих невест. Интересно, значило ли это, что он считал себя таким же важным, как сама богиня солнца?

Я старалась не обращать внимания на то, как изменилось тело Кирана за последний год или около того. То, как он превратился из мальчика в мужчину. На жрецов нельзя было засматриваться. Но даже зная это, осознавая, как это опасно, я на мгновение задумалась, что было бы, если бы Сол не сделала Кирана жрецом и выбрала мою сестру в качестве своего Атона…

Поспешно я прогнала подобные мысли прочь.

Это ничего бы не изменило, – сказала я себе. Киран был сильным, так что, если бы Сол не выбрала его жрецом, парня бы отправили в гвардию и я бы больше никогда его не увидела.

Кроме того, отец мог убить Кирана или использовать его против меня только потому, что мы были друзьями. Что бы он сделал, если бы Киран и я стали чем-то бо́льшим? Оно того не стоило. Мне нужно было поблагодарить Сол за то, что своим поступком она сохранила Кирана в моей жизни, и не желать большего.

Киран выпрямился, довольный тем, как крепко обвязаны его ноги. Мы не разговаривали, пока я вела его. Наши ноги едва оставляли следы на песке, что тонким слоем покрывал основание храма Сол.

Впрочем, вскоре песок сгустился. Ноги глубоко погружались в оранжево-красные песчинки. Мы с трудом пробирались в дюны, взбираясь по их шатким склонам на вершины, где было легче идти.

Их гребни затвердели; нам с Кираном пришлось пробивать ногами дыры в покрытом коркой слое, выжженном поверх вздымающихся песчаных волн.

Ветра, которые развевали одежду моей семьи и килты жрецов, когда те покидали храм, теперь обдували нас.

Когда мы оказались достаточно далеко от храма, полностью поглощенные пустыней, Киран наконец заговорил:

– Ты в порядке?

У меня болела губа.

– Конечно, в порядке.

Чтобы освободить руку, я передвинула урну набок, подпирая ее бедром, и прижала несколько пальцев ко рту, оценивая повреждение.

– Тебе не следовало говорить с ним так смело, – тихо сказал он.

Я пронзила Кирана свирепым взглядом. Он знал, что лучше не винить меня в действиях отца. Сколько раз я говорила ему, что Ситали поступает именно так?

Киран поднял вверх ладони:

– Я его не защищаю, Нур. Я стараюсь защитить тебя или, что более важно, побудить тебя дать ему отпор. Хотел бы я что-нибудь сделать, чтобы избавить тебя от него навсегда, – сокрушался Киран.

Мы оба знали, что с этим ничего нельзя поделать. Я освобожусь от отца, только когда он или я уйдем из этого мира в следующий.

– Сегодня он угрожал убить тебя на глазах у всех. Он никогда не делал подобного раньше. Боюсь, на этот раз ты зашла слишком далеко. – Киран протянул руки, будто хотел освободить меня от тяжести урны, даже если при этом придется обжечь свои ладони. Но я не позволила. В ответ на мое упрямство он закатил глаза.

– Нур, – сказал Киран, уставившись на урну. Он бросил быстрый взгляд на мое лицо. – А что, если он и правда попытается?

– Будь моя жизнь в опасности, я бы точно дала отпор.

Отец тоже знал, что так я и сделаю. Возможно, он надеялся спровоцировать гневную вспышку, чтобы избавиться от меня.

– Тогда у меня не было бы другого выбора, кроме как сражаться вместе с тобой, – решительно сказал Киран, поднимая глаза на Сол, словно извиняясь за правду, сорвавшуюся с его губ. Сол уже знала. Она знала наши сердца, умы и души. Хорошее и плохое.

– Я не хочу, чтобы ты делал это, – сказала я, и правда так думая. – Помни свою клятву, Киран. Ты жрец, и твой долг – служить Сол, а не Атону и уж точно не одному из его наследников. Ты мне ничего не должен.

– Это неправда, – слабо запротестовал Киран, прежде чем закрыть глаза и сделать глубокий вдох.

Когда взгляд парня снова сфокусировался на мне, песчаная буря в его глазах улеглась, и меня захлестнуло облегчение. Их оттенок был таким знакомым. Сол зачерпнула оранжево-красный песок под нашими ногами и просеяла его в глаза Кирана вместе с теплом, что хранилось внутри.

Эти красно-оранжевые маяки светились с той злостью, которую я помнила, но теперь редко видела.

– Поскольку ты все еще жива, я должен сказать, что выражение его лица, когда ты заметила лопнувшие сосуды в глазах Джобы, стоило всего золота Гелиоса.

Я попыталась улыбнуться, но вес этих слов давил на мои плечи.

Сосуды глаз моей матери тоже лопнули. Зрелище, которое преследует меня по сей день. Иногда это было единственное, что я видела, когда закрывала глаза перед сном.

В течение многих лет я задавалась вопросом, почему они так покраснели. Я перестала удивляться, когда узнала, что вызвало такой эффект. Однажды, заболев, я спросила своего целителя, что могло спровоцировать такую реакцию, и он, хоть и неловко, сказал – сосуды часто лопаются, когда у человека прерывается дыхание и повышается давление в голове.

Я спросила его, может ли что-то еще стать причиной подобного, но у целителя не было ответа. Существовал единственный вариант.

И сегодня я сорвалась. Я не могла снова уйти, не намекнув публично на то, что все и так знали. Самое главное – я убедилась, что Сол услышала меня на вершине своего храма, среди своих жрецов, рядом со своим Атоном. Каждое слово, которое я произнесла, было возмездием за каждую секунду, когда отец держал мою мать за горло, не желая отпускать, пока свет не исчез из ее золотых глаз. Глаз, которые были так похожи на мои.

Я хотела, чтобы жрецы знали, что их подозрения верны; человек, которому они кланялись, человек, стоящий перед ними, был недостоин благословения Сол. Я желала, чтобы отец знал – однажды я вырежу пепел, который мама оставила в нем, и закончу то, что она начала, или умру, пытаясь.

Рано или поздно последнее может оказаться правдой. Отец не позволил бы этому случиться.

Приятное тепло поселилось в моей груди, когда я вспомнила его удивленное, испуганное выражение лица. Киран прав. Это зрелище стоило всего золота Гелиоса.

Я посмотрела на огромный горящий диск над головой и удивилась, почему богиня не сожгла его вместе с Джобой, почему она не наказала отца за убийство других женщин.

Почему?

Возможно, Сол удержала жрецов от того, чтобы лишить его титула и обязанностей Атона. Возможно, богиня восхищалась темной противоположностью ее пламени, манящей тенью, сквозь которую даже она не могла проникнуть. Тенью, царящей в сосуде из костей, где лежало пепельное сердце отца.

Конечно, отец не имел власти над богиней, которая выбрала его.

Не говоря больше ни слова, я повела Кирана дальше в дюны, к тому месту, куда отнесла всех остальных жен Атона. Когда мы приблизились, ветер стих. Даже дыхание Кирана успокоилось. Казалось, он не дышал, пока я выполняла свою задачу.

Можно было почти услышать, как пылающая корона Сол вспыхивает и успокаивается, только чтобы снова с ревом ожить. Это было священное место. Никем не тронутое. Песок остался таким же, каким был неделю назад. Можно было даже рассмотреть мои следы. Я не могла не задаться вопросом, почему Сол сохранила это место для меня, но не защитила меня от своего Атона. Хотя я должна была поблагодарить ее за небольшую милость – она оставляла ушедших в том виде, в каком я их приносила. Так у меня была возможность отличить свою мать от остальных, провести рядом с ней немного времени.

Ни одна часть моей матери не была для меня нежеланной. Пока она была в моей жизни, я любила ее без остатка. И даже сейчас, после ее смерти, я любила ее так же всецело. Я скучала по ней с болью в сердце, которую даже Сол не могла унять или сжечь.

Через самую высокую дюну в море песка останки моей матери вели к ряду останков других женщин. Каждая маленькая кучка пепла и костей напоминала позвонки огромного зверя, который, как я надеялась, однажды воскреснет, чтобы поглотить своего убийцу.

Я опустилась на колени на почтительном расстоянии от останков седьмой жены отца и сняла крышку с урны Джобы. После чего я потрясла урну, чтобы опустошить ее, пока Киран шептал Сол принять Джобу назад, в песок, из которого она была сделана.

Киран молчал, когда я подошла к матери и села рядом с ней на изрезанный песок, который всегда успокаивал меня. Мне было интересно, слышит ли она меня. Видела ли она то, что произошло, пересекла ли небо, чтобы найти свет Джобы и утешить ее, приветствуя в загробной жизни.

Хотя Киран и боролся с этим, но раскаленный песок все равно начал причинять боль его ногам. Парень поочередно приподнимал то одну ступню, то другую. Прежде чем взять пустую урну, я пообещала маме, что вернусь, как только смогу.

– Пойдем, пока ткань не сгорела, – сказала я Кирану.