Цитаты из книг автора «Кэй Джеймисон»

Когда беспокойство выплескивалось в гнев, психоз или даже насилие, Ричарду, как и любому человеку, было трудно видеть во мне болезнь, а не жестокость, неадекватность и тяжесть характера. То, что я была не в силах контролировать, для окружающих выглядело пугающе.

Крайности моих настроений были выражены гораздо слабее, чем раньше, но становилось ясно, что ненадежная импульсивная нестабильность — неотъемлемая часть меня. Теперь, спустя многие годы, я убедила себя, что некоторое равновесие ума не только желательно, но и необходимо.

ужаса, который внушала эта сцена. Мой подопечный услышал шаги, поднялся и включил свет. Это был один из тех моментов ясности, когда ты осознаешь, как мало знаешь о мире другого человека. Когда я сама постепенно вернулась в мир стабильных настроений и предсказуемости, я начала понимать, что почти ничего не знала о нем и даже не представляла, каково в нем жить. Я оказалась чужестранкой в нормальном мире.

Будучи студенткой, я помогала одному слепому однокурснику со статистикой. Каждую неделю он приходил вместе со своей собакой-поводырем в маленький кабинет на первом этаже факультета психологии. Общение с ним произвело на меня очень сильное впечатление. Я видела, с каким трудом ему даются обыденные для меня вещи; как трогательна его дружба с колли, которая, проводив его до кабинета, немедленно сворачивалась у ног и засыпала до конца занятия. Со временем мне стало проще спрашивать его о том, каково это — быть слепым студентом в Калифорнийском университете, так сильно зависеть в жизни и учебе от помощи других. Через несколько месяцев я была уверена, что составила какое-то представление о его жизни. Пока однажды он не попросил меня провести занятие не в кабинете, а в читальном зале библиотеки для слепых. Я не сразу нашла этот зал. И когда открыла дверь, с ужасом обнаружила, что в нем царят абсолютная темнота и мертвая тишина: ни одной лампы; пять-шесть студентов сидят, склонившись над книгами или прослушивая аудиозаписи лекций. По моей коже пробежали мурашки от суеверного

стала очень постепенно сокращать дозу лития. Результат был впечатляющим. Будто с моих глаз после многих лет сняли шоры. Через несколько дней после уменьшения дозы я гуляла в Гайд-парке вдоль галереи Серпентайн и вдруг осознала, что мои шаги стали упругими, я услышала и увидела все то, что раньше не пробивалось сквозь густой туман, обволакивающий мое сознание. Даже кряканье уток казалось звонче и громче, а неровности тропы — заметнее.

Это была безумная, но насыщенная жизнь: чудесная, страшная, невыносимо трудная и головокружительно простая, сплошное удовольствие и непрекращающийся кошмар.

Как море, я жила от прилива к отливу. Когда я была в депрессии, мир не мог до меня достучаться и я ничего не приносила в этот мир. Когда приходила мания, даже относительно мягкая, я писала по статье в день, меня переполняли идеи, я придумывала новые проекты, разгребала почту

Благодаря собственному опыту я отлично понимала, насколько важна бывает психотерапия. Она помогает обрести смысл среди страдания, дожить до улучшения и преодолеть сопротивление принятию лекарств, когда осознаешь последствия отказа от них.

Люди более склонны понимать и прощать гнев и раздражительность в мужчинах.

Но обратная сторона восторженности — вспыльчивость. Пылкость и страстность (по крайней мере поначалу) не казались чем-то ужасным. Они здорово помогли мне в карьере, не говоря уже о том, что добавляли пикантности в мою личную жизнь. Эти стороны моего характера вдохновляли, побуждали меня писать, исследовать, выступать. Благодаря им я стремилась сделать мир лучше. Из-за них мне было мало того, что есть вокруг, я неугомонно стремилась к большему. Но тревожность со временем нарастала, и нетерпеливость и воодушевление, хлеща через край, вскипали в гнев. Я не умещалась в рамки, предписанные благовоспитанной женщине из хорошей семьи, не соответствовала образу, которым меня приучили восхищаться — и которым я восхищаюсь до сих пор.