Цитаты из книг автора «Кэй Джеймисон»

Депрессия — это утрата способности наслаждаться жизнью, невозможность нормально гулять, болтать, думать. Это изнуренность, ночные кошмары, дневные кошмары. Про нее нельзя сказать ничего хорошего, за единственным исключением — депрессия дает тебе на собственной шкуре узнать, каково это: жить без блеска и гармонии, быть старым, быть тяжелобольным. Опыт депрессии ужасен, это опыт человека, который уже умирал, а пока был жив — существовал с помутненным рассудком, без божьей искры, когда все вокруг было отвратительным. Этот недуг лишает веры в возможности, которые дарует жизнь, отнимает восторги секса, волшебство музыки, способность смеяться и заражать смехом других. Люди полагают, что знают, что значить страдать от депрессии, если они прошли через расставание, развод, потерю работы. Но все эти испытания у них сопровождаются чувствами. Депрессия же — это отсутствие чувств, гулкая, невыносимая пустота. А еще она скучна, она утомляет до изнурения. Люди будут вас сторониться. Иногда они могут решить, что это их долг — выносить вас и в таком состоянии. Они могут даже пытаться с вами взаимодействовать, но все равно и они, и вы знаете, что вы скучны и утомительны вне всякой меры. Вы раздражительны, склонны к паранойе и критике всего и всех, вас оставило чувство юмора, вы безжизненны, вы требовательны

«Вселенная под этими звездами полна порхающих монстров», — писал Герман Мелвилл.

Годы и годы жизни с регулярными приступами маниа­кально-депрессивного заболевания приучили меня смотреть на вещи философски. Сражаясь с недугом, я поневоле нарастила броню и научилась обращаться с постоянными перепадами настроения и энергии. В конце концов, я позволила себе принимать пониженные дозы лития. Я совершенно согласна с екклезиастовым убеждением Элиота о том, что всему свое время — время строить и «время ветру трясти расхлябанное окно». И это значит, что теперь я увереннее пробираюсь через бурлящие потоки энергии, идей и воодушевления, которые не оставляют меня в покое. Мой разум снова и снова озаряется многоголосьем шумов и смеха, превращаясь в целый карнавал вспышек и возможностей. В такие минуты меня наполняют непринужденность, хохот, восторги, все это выплескивается наружу, затапливает окружающих, несется вокруг меня. Эти вспышки, эти восхитительные часы остаются со мной недолго, но рано или поздно они исчезают. Мое несущееся без тормозов настроение и раздутые надежды, молниеносно прогарцевав на самой верхушке чертова колеса, сгинут и обернутся серо-черным увядшим прахом так же мгновенно, как и пришли.

фантомная тяжесть, отпечатки буйств настроений в душе.

жизнь мало-помалу превращается в элегию утраченным настроениям. Я скучаю по потерянной глубине и напряженности бытия и иногда тайком, неосознанно, пытаюсь вновь найти к ним тропинку, подобно тому, как все еще пытаюсь нащупать и откинуть назад тяжелый каскад длинных густых волос, которых у меня больше нет.

с горькой радостью осознаю, что променяла свое беспокойное, но насыщенное вчера на уравновешенное и благополучное сегодня.

были ли эти аномалии причиной или следствием болезни, могут ли они с годами увеличиваться, в каких именно отделах мозга возникают. Могут ли они быть винов­ны в проблемах с узнаванием лиц и ориентированием в пространстве, которые испытываю я и многие другие больные? Будут ли такие нарушения в мозге у детей, чьи родители страдали маниакально-депрессивным психозом?

Но разделение аффективных расстройств на биполярные и униполярные подразумевает принципиальное различие между депрессией и маниакально-депрессивным заболеванием, которое ни клинически, ни этиологически не очевидно. Также это название подразумевает, что депрессия и мания существуют отдельно друг от друга, никак не пересекаясь. Эта поляризация клинических состояний вступает в противоречие со всем, что мы знаем о переменчивой, лихорадочной природе маниакально-депрессивного психоза. Она игнорирует важный вопрос — является ли мания лишь экстремальной формой депрессии — и приуменьшает значимость смешанных состояний, которые довольно распространены, крайне важны для лечения заболевания и лежат в основе многих теоретических аспектов его изучения.

Донн, она не так чиста и абстрактна, как мы представляем, но она терпит, и она растет.

Но любовь если и не панацея, то очень сильное лекарство. Как писал Джон