– Череда, а вдруг он помер? – высказал тревожную догадку кожевенник. – За все время, что мы тут, он даже не шелохнулся.

Староста еще раз поднял очи к вжавшемуся в ствол сосны Цвету и замотал головой:

– Нет, я отсюда вижу, как его веки смыкаются.

– И то верно, – с облегчением выдохнул кожевенных дел мастер, тоже узрев нечастое моргание.

– Но вот то, что парень рехнулся, боюсь, правда.

– Станет теперича, как Гедка-юродивый, по селу летать… Что?

Староста одарил мужика укоризненным взглядом:

– Ты только кузнецу подобного не сказывай. Не то познакомится твоя деревянная башка с его молотом – даже я охранить не сумею.

Кожевенник резко побагровел и потупился.

– О, кажись подмога едет! – радостно воскликнул Череда. Кожевенник также устремил лик в сторону села. И хоть поворот еще никого не дозволил узреть, усиливающийся топот копыт, нещадно вздыбливавших дорогу, заранее оповестил о приближении всадников.

Скоро показались трое пеших – кожевенник, Щекарь да Вит, молодой чернявый мельник, что нес в крепких руках скрученную веревку. Доносившееся нервное ржание лошадей, благоразумно оставленных за поворотом, подтверждало, что животина чуяла неладное.

– Быстро ж вы, – похвалил мужиков Череда.

– Как он? – взволнованно спросил кузнец.

– По-прежнему, – ответил староста, на всякий случай поглядев на кожевенника. Но тот и виду не подал, что даже памятует о своих недавних соображениях.

– Кто полезет? – спросил возвратившийся близнец.

– Я! – разом ответили кузнец да Вит, коему пару весен тому назад довелось унаследовать от батьки мельницу и немалое подворье. Даром что молодой, а хозяин он был добрый: ни мышь, ни даже крохотная букашка не отваживались поселиться в добре новоиспеченного мельника. И это притом, что редкий человек на деревне веровал, что молодец сдюжит с таким наследством в одиночку. Ан нет, не сплошал, не убоялся. Да так справно к делу подошел, что одним из самых видных женихов на селе сделался. С ним разве что Алесь, сын и наследник старосты, посоперничать и мог.

– Погодь, кузнец, – удержал Череда Щекаря, рвущегося на подмогу сыну. – Пускай Вит лезет. Он легче тебя, а в силе не уступит. А мы отсюда подсобим.

Не поспели прочие оглянуться, как мельник накинул на шею моток скрученной веревки, уцепился за ствол и полез вверх. Братья-кожевенники только диву давались его ловкости. Ни отсутствие веток, на кои можно было бы опереться, ни хрупкая кора, что кусками срывалась и падала на мох от малейшего давления, нисколечко не умаляли проворности Вита. Он в считаные мгновения добрался до сына кузнеца и закрепил веревку за ветку, подле которой тот сидел. Один конец сбросил вниз, а другим обвязал все еще недвижимого от пережитого молодого мастера.

– Готовы?

– Готовы! – откликнулись мужики, крепко стискивая веревку.

Вит понял, что договориться с напуганным до смерти Цветом – гиблое дело, тот лишь с безумным видом хлопал веками, даже не пытаясь хоть что-то произнести. Оттого, не предупреждая, стал отрывать впившиеся в ствол руки молодца. Но это оказалось не так просто – ладони точно превратились в сучья, а тело упорно не желало покидать насиженное место, точно птица гнездо.

– Ну, чего ты там возишься? – крикнул один из близнецов.

Щекарь не сводил взволнованного взгляда с кроны.

– Сейчас! – Вит со всей мочи рванул кисти молодого мастера в стороны от ствола и тут же ощутил, как тело молодца внезапно обмякло и стало заваливаться на бок. Мельник направил парня в нужную сторону. – Давайте!

Мужики осторожно стали приспускать веревку, плавно опуская Цвета. Наконец сын кузнеца оказался на земле.

– Сынок, – покликал Щекарь, поглаживая абсолютно белесую шевелюру. Молодец не шевелился.

– Давайте-ка вернемся в деревню, – предложил Череда, настороженно поглядывая в сторону болот. – Кто ведает, что тут случилось и как далече это лихо гуляет.

Близнецы закивали, их испуганные лики стали еще более одинаковыми, ежели такое вообще мнилось возможным.

– А как быть с ними? – спросил Вит, очертив пальцем в воздухе мертвые изуродованные тела. – Неужто так и бросим, не посыпав землицей? Не дай-то боги, науськает болотная нечисть – они уже к ночи в деревню явятся.

Братья-кожевенники побледнели пуще прежнего: не то от отвращения перед захоронением разодранных останков, не то от страха перед ожившими мертвяками.

– Хоронить надобно, – одобрил староста. – Но, насколько мне ведомо, по их вере усопших не земле предают, а огню жалуют. Да, – почесал голову Череда, – еще надобно весточку в Рогачев послать. Но сперва Цвета в деревню доставим, а там поболе народу соберем и снова сюда вернемся – погребальный костер разложим. И давайте не будем мешкать: надобно все это до наступления ночи поспеть.

Мужики понимающе переглянулись, подхватили сына кузнеца под руки и заспешили к лошадям.

* * *

– Куда это ты так спешишь, почтенный Рафал? – окликнула седобородого лекаря Доморадовна. Врачеватель лишь на несколько шагов поспел удалиться от хаты старосты. Но, услыхав зов, остановился, слегка склонившись в знак приветствия. Женщина выглядывала из-за приоткрытой калитки, точно кого-то опасалась. Под мышкой она удерживала любимого петуха. Птица орала и дергалась, но морщинистая рука крепко сжимала самую значимую драгоценность в хозяйстве.

– Сыну старосты нездоровится, – уклончиво пояснил старец.

– А что с ним? – Глазки Доморадовны превратились в узкие щелочки.

– Пока толком сам не уразумею, – озабоченно пояснил Рафал.

– Надобно проведать молодца. Ведь Хохлатый лишь благодаря смекалке Алеся наконец за дело принялся! – гордо возвестила Доморадовна, с нежностью поглядев на своего петуха. Только вот птица такого проявления чувств хозяйки не разделяла, продолжая рваться на волю.

– Нет, не ходи! – громче, чем дозволено, воскликнул врачеватель.

– Это еще почему? – бабуся так и впилась в Рафала глазами. Хохлатый присмирел.

– Э-э-э, – замешкался старец, но уже уразумел, что сам себя выдал. И надобно ж было ему именно на Доморадовну наткнуться! Эта так просто не отстанет.

– А-а-а! – вдруг заорала баба. Пернатый стервец все ж таки принялся за старое – длинный клюв воткнулся в мягкую морщинистую плоть. – Твое счастье, что куры так добре несутся, а не то б я тебе башку прямо сейчас скрутила!

В сердцах она выкинула Хохлатого к себе в подворье. Петух, потерявший в вынужденном полете пару перьев, но не гордость, приземлился удачно. Выпрямился, кукарекнул и с важным видом удалился в курятник. – Вот же падла пернатая! – Доморадовна потерла ушибленное место, проводив петуха гневным взглядом.

– Покажи-ка, – дядька Рафал подошел ближе. Теперича ему уж точно деваться было некуда – покуда станет руку лечить, Доморадовна все из него выведает. Ну, поди оно и лучше. Чем скорее вся деревня о хворобе узнает, тем скорее осторожничать начнут, стало быть, хворь далече не расползется.

– Ничего. Тут всего-то подорожник приложить – и ранки как не бывало. У меня как раз он в суме имеется.

– Пройдем в хату, почтенный Рафал, – пригласила Доморадовна, мысленно потирая руки в предвкушении увлекательного рассказа. Старец, вздохнув, поплелся следом за вмиг оживившейся хозяйкой.

* * *

– На сбор! На сбор! – орали во всех концах села мальчишки-глашатаи, добровольно вызвавшиеся оповестить каждого жителя деревни.

Хотя о кровавой расправе, что постигла целый обоз на дороге у болот, мало кто не ведал. И все ж причесать в умах селян все, что случилось за последнее время, стоило. Люд тут жил хоть и мирный, а все ж на расправу бывал скор. Потому растолковать надобно. Да и, чем нечистик не шалит, авось кто чего видел иль слыхал.

Староста с самым невозмутимым видом ожидал, пока соберется вся деревня. Но чего ему стоило это спокойствие, ведали лишь боги. Он не памятовал, чтобы на веку его батьки и даже деда зараз случалось столько недоброго. Растерзанный обоз, захворавший невесть каким недугом сын… И хоть не желал он признаваться вслух, но про себя уже в который раз вертался к красивому лику Милавы.

Солнце сидело аккурат в самой середке небосклона, щедро даруя земле свои золотистые лучи. Те немногие селяне, что уже пришли на сбор, не без усмешек наблюдали за выкрутасами Гедки, сына вдовицы Домны. Долговязый босоногий паренек с нечесаной копной русых волос блаженно плескался в луже. Он с упоением размазывал черные комья по льняной рубахе и штанам. Люд только посмеивался, когда Гедка принялся объяснять, что это месиво вовсе не грязь, а самая что ни на есть целебная жижа. А после купальской ночи она и вовсе благословенной богами сделалась. Но лишь только Гедка стал окроплять «святыней» соседей, как беззлобный хохот сменился недовольством, а затем и негодованием. Кое-кто из мужиков успел схватить юродивого за вороток и даже занес кулак.

– А ну стой! – крикнул староста, вовремя подоспевший на выручку. – Оставь мальца в покое.

– Да ты погляди, Череда, что он с моей рубахой сотворил! – крупный палец с черной лентой под ногтем указал на два свежих пятна.

– Отпусти! – велел староста. – Твоя рубаха ненамного стала грязнее.

– Девять годков стукнуло, а голова пустая, что закрома у разгильдяя, – пробурчал побагровевший мужик под общий хохот и нехотя ослабил хватку. Юркий малец снова плюхнулся в лужу.

– Гедка, – куда мягче покликал паренька Череда. Взъерошенный, аки воробей, постреленок поднял на старосту глаза. Череда в который раз подивился их глубочайшей синеве. – Подь сюда!

Паренек послушно запрыгал к старосте на левой ноге.

– Ты зачем одежку мараешь – мамке лишних забот подкидываешь?

– Так я ведь теперича целый год хворать не стану! – радостно известил Гедка и с разбегу снова шлепнулся в грязь.

– Гедка! Вот ты где! Вылезай, негодник, – закричала подоспевшая Домна. Ее намитка слегка съехала набок, дозволив выбиться паре белесых прядей. Многие бабы на деревне ведали, что голова вдовицы уже давно, еще с похорон мужа, сплошь оделась в раннюю седину. То ли из-за внезапной кончины супруга, то ли из-за переживаний за сына.

– Мамка, а мне теперича никакие хворобы не страшны, я в благословенной луже искупался! – объявил счастливый малец.

– Вылезай, кому говорю!

К всеобщему облегчению Гедка оставил-таки лужу в покое. Женщина виновато поглядела на селян, одежу которых украшали грязные кляксы.

– Останься, Домна, – попросил Череда. – Все равно малец уже весь выпачкался. А послушать, что случилось, тебе тоже надобно.

Женщина кивнула и отвела сына в сторонку, дабы тот больше не смог никому сотворить худого. Ей не пришлось долго волноваться. Народ быстро откликнулся на зов: не поспело облако скрыться за лесом, как люд уже толпился близ вещательной бочки, откуда староста пересчитывал прибывших. В ожидании, когда самый важный человек на деревне возьмет слово, селяне негромко обменивались страшными вестями. Те, кому впервой довелось услыхать, что сотворилось с обозом, в ужасе хлопали глазами и прижимали к себе детей. Не досчитавшись всего нескольких человек, Череда звучно прочистил горло и начал говорить:

– Соседи! Мыслю, что дурная весть уже поспела облететь все село. Но, как велит порядок, поведаю обо всем. Ночью какой-то лиходей напал на торговый обоз и перебил всех людей, что на нем ехали.

– Не просто перебил, а разорвал на куски! – для пущего впечатления не к месту влез один из близнецов-кожевенников.

Бабы ахнули. Мужики заговорили наперебой. Староста укоризненно поглядел на любителя красного словца – тот вмиг стал ярче самой спелой боровки^[10] и с преувеличенным интересом уставился в землю.

– Покамест страшиться нечего, – поднял руку Череда, призывая люд успокоиться. Гул немного стих. – Но дабы души и тела усопших обрели покой, следует возвратиться к стойбищу и проводить погибших в последний путь до наступления ночи.

Селяне боязливо закивали.

– Потому, мужики, не мешкайте. Седлайте коней – поедем. Бабам велю оставаться в хатах и на всякий случай запереться до возвращения мужей, – староста уже хотел спрыгнуть с бочки, как испуганная Домна, прижимая к юбке улыбающегося Гедку (юродивый, видать, один не уразумел, что случилось), решилась вслух задать вопрос, коий терзал головы всех селян:

– И кто ж такое сотворить-то мог?

– Может, волки задрали? – предположил кто-то из мужиков.

– Да где это видано, чтоб волк посреди лета на людей нападал?! – замотал головой мельник.

– Тогда медведь?

– Чушь! – отмахнулся Вит.

– Какой медведь! Какие волки! Тут дело явно нечисто! Без темной ворожбы не обошлось! – высказала догадки Доморадовна, по обыкновению сжимая под мышкой петуха и не сводя внимательного взгляда со старосты. Стоявший в сторонке лекарь Рафал только ниже склонил голову.

– Неужто Черная Кукоба? – неуверенно спросила какая-то из баб.

– Как же она людей загрызла? У нее и зубов-то почти не осталось, – пожала плечами другая.

– Какая Кукоба?! Она ж со своей хаты невесть сколько не выходит! – опровергла домыслы третья.

– А ей, чай, и не надобно выходить! – высказал догадку местный пьянчуга, вытерев грязным рукавом синеватый нос.

– А что, ежели помимо Кукобы умелицы имеются?

– О чем это ты, Доморадовна? – недоверчиво спросила Домна. Десятки пар глаз устремились к бабке.

– Неужто никто из вас не ведает? – с притворной неосведомленностью спросила та. Люд замотал головами. Хохлатый снова стал биться и вырываться из цепких морщинистых рук. Бабка дождалась, покуда не останется ни одного селянина, который глядел бы куда-нибудь кроме нее, и с победоносным видом пояснила: – Так у нее ж внучка имеется! Вчерась к нам в деревню пожаловала!

Люд ахнул в едином порыве и принялся чертить в воздухе защитные знаки да шептать молитвы. Кто-то даже сделал несколько шагов назад, точно пред ним предстала невидимая внучка Черной Кукобы.

– Ну почему ты решила, что это она? – спросил доселе хранивший молчание староста. – Разве можно человека просто так обвинять?

Народ притих – не привык он первому человеку на селе перечить. Но и Доморадовне, которая уже запамятовала, когда свою пятидесятую весну справила, не доверять виделось оплошностью.

– Просто так? Я сейчас все, что знаю, скажу! А люд пускай сам решает – права я иль нет! – громко возвестила Доморадовна и притопнула, точно бросила вызов Череде. Птица заливисто заорала, но хозяйка только стиснула ей клюв. Селяне не сводили глаз, ожидая, что же такого им поведает бабка. Та и не мыслила отступать. – Вот приметил ли прибывшую девку хоть кто-нибудь у священного купальского костра?

Люд замотал головами. Староста закатил глаза.

Вит хмыкнул:

– Вон Домны с Гедкой тоже не было. Так неужто и они ей подсобляли?

Домна побледнела и теснее прижала сына. Селяне же недоверчиво зацокали, уже всецело поверив в невиновность незнакомой девки.

– Погодьте, я еще не все открыла! – взвизгнула бабуся. – А как кошка к огню подбегала все памятуют?

Народ кивнул.

– Лапу ей каменюкой перебили – было такое?

Снова десятки голов подтвердили подлинность сказанного.

– А не по этой ли причине она поутру вдруг захромала, тогда как еще вчерась вечером прыгала на зависть лягухам?

Народ загудел.

– Ну, это еще ничего не значит. Авось простое совпадение, – Череда изо всех сил старался сохранять невозмутимость, хотя злоба на бабусю, смущавшую простой люд, росла с каждым мигом.

– Да с чего ты вообще взяла, что девка эта с черной силой братается? – спросил Вит.

– Да уже одно родство с Кукобой само за себя сказывает! – с легкостью отразила натиск Доморадовна. – Тем паче разве станет добрая девица без спросу в чужом хлеву ночь коротать, поутру лик не мыть? Как пить дать, ведьмарка!

– Ведьмарка! Ведьмарка! Мы тоже видели! Мы тоже ведаем! – внезапно кинулись на подмогу Доморадовне две девицы-подружки: одна темноволосая да лопоухая, другая с волосами точно молодой месяц и длинным носом-морковиной.

Селяне тут же обратили на них все свое внимание.

– И что ж вы видели, пригожуньки? – хмыкнул пьянчуга.

Девицы наперебой стали рассказывать: