В этом месте русло реки забирало вправо, но плавно, оттого берег подступал к воде потихоньку, без обрывов. Подле раскинулся пышный куст лещины. Его широкие листья топорщились в разные стороны, обещая надежно оградить от чужого ока. Ворожея прислушалась, повертела головой, но кроме рыжеватых спинок белок, снующих туда-сюда по веткам деревьев, да сорок, делившихся промеж собой последними сплетнями, никого не приметила. Стало быть, одна. Милава стянула с себя одежу и, оставшись в нижней рубахе, ступила в реку. Течение мягко тыкалось в ноги, прохладная вода, еще не растерявшая купальской волшбы, зазывно искрилась на солнце. Ворожея поплыла, не переча направлению реки.
Там-сям к берегам пристали венки. Видать, многие из них принесло издалече. Девица наслаждалась нежным колыханием воды, мягкими прикосновениями намокшей сорочки, пузырившейся вокруг стана. Вне нужды нести тяжесть тела лодыжка почти не ощущала боли, а прохлада совсем успокоила боль. Вода баюкала и ласкала, вытесняя из головы ненужные мысли, прогоняла тревоги. Милава почти полностью погрузилась в ее мерное покачивание, когда резкий оклик заставил вздрогнуть:
– Ах вот ты где, паскудник! Ах ты зараза такая! – звенел женский голос. Милава тихонько подплыла ближе к камышатнику и, уцепившись за стебли, затаилась. Пышнотелая краса, навроде Услады (только крохотного роста), уперев руки в бока, принялась почем свет ругать молодца. Высоченного роста гигант, опустив нос, страшился даже пикнуть. Подле, спиной к реке, сидела светловолосая девица, от которой парень, видать, только-только отстранился. – Я, стало быть, тебя полночи по всей округе ищу, а ты тут с какой-то блудницей тискаешься!
– Это с чего ты меня блудницей кличешь? – воспротивилась светловолосая девица. Милава, стараясь оставаться неприметной, подплыла еще ближе и нащупала пальцами ног тинное дно – так оставаться на месте оказалось куда проще. Ворожея чуть развела камыш и пригляделась внимательней. Расшитая новехонькая рубаха на тонком стане чуть не подвела, но цепкая память дозволила распознать в светловолосой разлучнице знакомую даже со спины. Воста! Резковатые движения да сталь в голосе только подтвердили, что это и есть та самая спутница, коей ворожея помогла от Алеся отбиться. Вот те на, а тогда так о чести своей пеклась. Права была постояличиха: Воста ни капли не гнушалась купальских утех. Милава припомнила схожую сцену, что случилась ночью. Что, если той разлучницей тоже была Воста?
– Ну не я ж с чужими ухажерами в траве катаюсь! Как есть блудница! – налитая красавица топнула ножкой, но отдавать так просто своего молодца не собиралась. Видать, у неудачливых полюбовников далече дело не зашло. – Давай-ка собирайся!
– Я? – невпопад уточнил молодец с видом собаки, добре отхоженной палкой.
– А то кто ж? Иль ты еще какую блудницу поджидаешь? Я тебе дам по бабам шастать! Так огрею, что мать родную видеть не захочешь, не то что девичьи подолы! – Крепкий кулак угрожающе мелькал перед носом лю2бого, вдвое возвышавшегося над пышнотелой девицей. – А ну шагай! Да куда ты?! Иль где-нибудь в кустах тебя еще какая полюбовница ожидает?
Милава сделала шаг назад, оступилась и чуть было не упала. Невольный плеск показался способным разбудить волота. Ворожея замерла. Стук сердца отдавался где-то в горле. Еще не хватало, чтоб ее тут обнаружили.
– Что ты… – попытался воспротивиться молодец.
– Лучше помалкивай! – гаркнула краса и потащила лю2бого за ухо в сторону деревни. Еще долго до берега доносилась девичья брань. Но даже когда ее полностью поглотил лес, ворожея почему-то не смела шевельнуться.
– Ну, а ты чего там хоронишься? – Милава вздрогнула. – Иль за мной следишь? – не оборачиваясь, спросила Воста. И когда только она углядела в густом камышатнике? Никак всплеск услыхала.
Ворожея несмело вылезла из укрытия. Воста обернулась и прохладно рассмеялась, точно мстя за отобранного полюбовника:
– И где ж тебя так угораздило выпачкаться?
Милава вспомнила, что еще не успела обмыть лика, и спешно стала стирать остатки глины.
– Ну как ночка прошла? – немного отрешенно спросила смуглянка.
– Как и всякая иная, – уклончиво ответила Милава. Незачем девицу втягивать в свои трудности. Не хватало еще, чтоб Кукоба обратила свой черный взор на Восту.
– А теперича куда?
– В деревню, – ответила Милава и улыбнулась. Вдруг представший перед глазами образ мамки придал уверенности. – А ты?
– И я с тобой, – Воста сплела в косу свои светлые волосы, поднялась, стряхнула с нового платья травинки. Ворожея не посмела справляться о последующих замыслах смуглянки, ведь ту едва ли нынче с радостью селяне привечать станут. Вести в деревне скорее ветра разносятся. Но и Милаве никто ликования не выкажет. Авось разом легче будет. Где одну пнут, там от двух очи отведут. Ворожея ступила на берег.
– Да ты платье-то надень, – задорно улыбнулась Воста. – Иль надумала упущенное в купальскую ночь нагнать?
– Ой, и то правда, – усмехнулась Милава, поглядев на себя.
– Что с ним, дядька Рафал? Что за хворь на моего братца напала? – тревожилась Услада.
– Не гони лошадей, девка, – седой мудрец поглаживал свою длинную остроконечную бороду и думал. Его черные очи буравили красивое лицо Алеся, испещренное язвами да гнойниками. Кожа молодца еще блестела от сока смоковницы, коим Рафал обтер хворого. Многое лекарь повидал на своем веку, но с таким недугом столкнулся впервые. Когда последняя капелька чудодейственного снадобья высохла, врачеватель с ужасом заметил, что на язвочках нет и намека на зародившуюся корочку. Боле того, гнойнички теперь усеяли и виски и даже проглядывались меж корней русых волос на темени.
Старый знахарь поспешил к лавке, где покоился узел с множеством целительных средств. Плохо дело. Рафал суетливо копошился в мешке и что-то бормотал, хватая то стеклянный пузырек, то деревянную коробочку, то глиняный горшочек, краем глаза ловя опасливый взгляд Услады.
– Вот оно, – буркнул Рафал и выудил из таинственных недр мешка красивую медную шкатулочку, сплошь украшенную разноцветными каменьями, инкрустированную костью да зернью. Такие в деревне да соседних селениях никто не делал. Смуглый палец нажал какую-то кнопочку. Дочь старосты от неожиданности охнула – замысловатый механизм под дивные звуки, словно от десятка колокольчиков, медленно открыл крышку. На всю избу разнесся пряный густой аромат.
Рафал снял с расписного пояса длинную дудку, что скрывалась доселе в складках пестрого платья, и насыпал в нее щепотку белого порошка из затейливой шкатулки. Затем высек искру, поднес горящую лучину к трубке и сам примкнул губами с иной стороны. Услада недоверчиво косилась на манипуляции врачевателя, но встревать и уж тем паче перечить не смела. Знахарь вдохнул поглубже и, вернувшись к недвижимому Алесю, выпустил клубы черного дурмана. Терпкий дым окутал хворого с головы до ног, на миг почти полностью скрыв с глаз. Старец повторил процедуру трижды. Заметив волнение дочери старосты, пояснил:
– Этот дым задержит хворь.
– Только задержит?
– Да, пока я не выясню, что за недуг завладел им, это единственное средство, – Рафал нахмурил бронзовый лоб и поспешил к своему мешку. Когда узелок уже покоился в руке, он сказал: – Я вернусь вечером. Принесу еще сок травы-покрик. Ежели и он не поможет…
– Что? Что тогда?! – испугалась Услада.
– Ты только не трогай его. Думаю, что хворь эта заразна, – и пока мне неведомо, к чему она может привести, – больше ни слова не говоря, старец вышел из хаты.
Четыре пары сапог неумолимо взбивали пыль с дороги. Череда, Щекарь да близнецы-кожевенники спешили к вынужденному постою обоза. Крепкие натруженные руки сжимали молоты да топоры, за поясами поблескивали рукоятки длинных ножей.
– А может, он все ж таки с девкой какой расстаться не может? – предположил один из близнецов, хитро подмигнув кузнецу.
– И то верно, а ты тут всполошил всю округу, – поддержал его брат, усмехнувшись в такие же пышные каштановые усы. – Как пить дать, с молодицей в траве валяется.
Щекарь сделал вид, что даже близко не учуял подначиваний.
– Не, мужики, я его самолично к обозу сослал, ошибки свои исправить. Он с того часу не возвращался. Да и у костра я его не припомню, – покачал головой Череда.
– Так может, он все еще у обоза и ошивается? Мастер из него сам ведаешь какой, – кожевенники заговорщицки переглянулись, подавив очередную усмешку. – А мы тут вооружились, точно на войну идем.
– За собой смотрите! – не выдержал Щекарь. – Вот своих малолеток справными искусниками воспитаете, тогда и станете других хаять.
– Не кипятитесь, – упредил зреющую потасовку Череда. Его властный голос мигом избавил близнецов от желания и дальше подтрунивать над непутевым Цветом.
Довольно долго мужчины шли молча, и возникшее поначалу напряжение постепенно спало. Топоры да молоты уже не подрагивали бодро в руках, а лениво отдыхали на плечах. Очи не буравили дорогу, а все чаще отвлекались на вспархивающих птиц да снующих по стволам белок. Но лишь только болотный смрад пощекотал носы, как сбежавшая осторожность возвратилась и усилилась вдвое. Селяне добре ведали свои края, оттого всегда вели себя правильно, не гневя ни Древний лес, ни Смрадную топь.
– Глядите, что это?! – от ужаса зеленые очи одного из близнецов, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит и покатятся по дороге, что пролегла меж лесом и топью. Мужики пригляделись и, еле сдерживая себя, чтобы не броситься обратно в деревню, сменили решительный шаг на осторожный, подкрадывающийся, выставили перед собой оружие.
Чудовищная картина предстала пред ними – точно древний волот осерчал на торговца и в сердцах растоптал весь обоз – перевернутые телеги, развороченный товар, изуродованные тела стражников, разбросанные тут и там. Кузнец побледнел. Череда с трудом сглотнул рвотный ком, подкативший к горлу. Однако по характерному звуку понял, что кто-то из близнецов того же сделать не сумел.
– Сынок, – тихо позвал Щекарь, опасливо пробираясь меж оторванных кусков человеческой плоти.
– Осторожно. Не разделяйтесь, – наказал староста, след в след ступая за кузнецом. Череда с отвращением и ужасом вглядывался в каждое искромсанное тело, боясь признать в нем сына кузнеца. Боязливые взгляды близнецов тоже блуждали по мертвым останкам. – А это помощник хозяина обоза, – староста указал ножом на безголовый труп. Зеленый халат так густо пропитался кровью, что его истинный цвет можно было узнать только по чудом нетронутой кайме.
– Сынок, – снова, но малость погромче покликал Щекарь, но, наткнувшись на очередного мертвяка, охнул и возвел очи к небу. И тут его взгляд привлекло нечто, притаившееся у самой верхушки сосны. – Сынок?
Череда и братья-кожевенники тоже подняли головы. Желтоватый ствол обнимал не кто иной, как кузнецов сын. Его живот, руки и щека точно вросли в кору.
– Сынок! – закричал кузнец, не обращая внимания на шиканья близнецов. – Сынок!
Однако прилипшее к сосне тело даже не шелохнулось. Ни единый мускул не дрогнул.
– Сынок!!! – во все горло заорал кузнец, но крепкая ладонь одного из близнецов, накрывшая его рот, заставила смолкнуть. Второй брат вовремя подоспел, ухватив мастера за запястья.
– Не буди лихо. Сам ведаешь, какие места кругом. – Череда указал в сторону топи. – Не хватало еще, чтобы тот, кто сотворил такое злодеяние, услыхал нас и возвратился.
Щекарь перестал биться.
– Гляди, мы тебя отпускаем, – настороженно предупредил кожевенник, который укрывал мастеру рот. Кузнец кивнул.
– Как же его вызволить оттуда? – спросил один из близнецов.
– Я за ним слажу, – бросил кузнец и ухватился за нижнюю ветку сосны.
– Погоди, – староста за шкирку вернул Щекаря на место, – тут надобно поразмыслить.
– Да пока мы размышлять станем, эта гадина снова сюда явится! – воскликнула кузнец. Близнецы опасливо огляделись.
– Мужики, а вам не кажется, что с Цветом что-то не так? – спросил Череда, не сводя пристального взгляда с верхушки сосны.
– О чем ты? – переспросил Щекарь. Близнецы также обратили все свое внимание на старосту, заподозрившего что-то неладное.
– О боги! Да он же, что луна, седой стал!
– И то правда, – разом охнули братья.
– Сынок, – только и сумел выдавить из себя батька. Но Цвет не пошевелился.
– Хоть бы не сдурел совсем, – кожевенник едва слышно поделился предположением с братом. Староста укоряющее покосился, краем уха услыхав перешептывания. Близнецы смолкли, виновато потупив взоры.
– Надобно в деревню возвращаться, – решил вслух Череда.
– Да как же его тут одного бросить? А вдруг… – заволновался Щекарь, но староста оборвал его речи.
– Погодь. Одного его никто покидать не собирается. Надобно разделиться. Двое возвратятся в село за веревками. Да и лишнюю пару рук сыщут.
Близнецы согласно закивали, готовые вот-вот тронуться с места. Староста, заприметив их поспешную готовность, пояснил:
– А вы погодьте. Один останется со мной, а другой пойдет со Щекарем.
– Череда, я тут останусь, – воспротивился кузнец.
Староста некоторое мгновение не сводил внимательного взора с мастера, а затем изрек:
– Нет, тебе надобно мысли в порядок привести, горячность унять. А мы покамест придумаем, как сына твоего с дерева снимать станем.
Сталь, в которую облачился голос Череды, приневолила Щекаря прекратить всякие споры. Кузнец еще раз возвел глаза к сыну, впившемуся в желтоватый ствол, нехотя развернулся и пошел по дороге в село. Близнецы выкинули на пальцах, кому оставаться.
– Ну, чего мешкаете? – спросил староста.
– Давай тут осторожнее. Мы быстро обернемся, – похлопал кожевенник брата и поспешил за Щекарем, уже скрывшимся за поворотом.
Милава напоследок склонилась над водой, гарцующие водоросли навеяли воспоминания о недавнем сне. Невольно память подняла из глубин образ любимого верного пса Бутава, что не хуже няньки защищал и заботился о маленькой ворожее. И как только преданный друг, что помер на могилке мамки Милавы от истощения, мог перекинуться во сне, дарованном великим Велесом, в злобного хищника? Никак то было предупреждение.
Внезапно отражение ворожеи превратилось в чужой, смутно знакомый лик. Русалка! Милава отпрянула, но златовласая девица поднесла указательный палец ко рту, призывая к молчанию. Ворожея обернулась – Воста топталась на берегу, обрывая лепестки ромашки. Интересно, на какого из молодцев она гадала?
– Что тебе надобно? – шепотом спросила ворожея.
Утопленница поманила к себе.
– Чего ты медлишь? – нетерпеливо спросила Воста.
– Ничего, уже иду.
Однако, когда ворожея снова посмотрела на воду, сумела приметить лишь ускользающий в мутную глубину край льняной рубахи. Видать, громкий вопрос Восты спугнул русалку. Странно, что же она хотела рассказать? Милава пожалела девицу – отсутствие хвоста и одежка говорили, что русалка новорожденная. Никак этой купальской ночью утопла. Вот только где ж ворожея ее видела? Милава решила вернуться сюда к ночи да, оградив себя кольцом, выяснить, чего желала русалка. Кто ведает, может, она хотела передать весточку родным. Что ж, это немного задержит, но ничего. Одна ночь – и Милава сможет отправиться к себе на болота.
Ворожея убедилась, что на лике не осталось грязи, оторвалась от созерцания водной глади и выпрямилась:
– Пойдем.
Девицы молча побрели в деревню.
Как ни старался староста упросить Цвета покинуть дерево, тот не то что ни разу не откликнулся, даже пальцем не шевельнул. Что ж за нечистик тут злодействовал? Весь обоз перерезать да перевернуть обычному человеку не под силу. Да и разбоем не пахнет – на товар-то лиходей не покусился. Никак ведьмак залетный лиходействовал. Да еще там, в хате, Алеся какая-то хворь побила. Староста тяжко вздохнул. Против воли перед очами предстал образ пришлой девицы.
О проекте
О подписке