Глава 7
Вася

После встречи с Мирой жизнь Марго резко изменилась. Ее практика в «курином» домике на ВДНХ набрала невиданные обороты. Помимо старых клиентов на психологические сеансы записывались Мирины почитатели, которых та легкой рукой направляла подруге. Среди них были чиновники всех мастей. Многие стали поклонниками красивой Марго, предлагали покровительство. С их помощью она стала собирать залы в модных районах Москвы и выступать перед публикой. Ее фамилией и фотографиями запестрил интернет, афиши висели в крупных торговых центрах и кинотеатрах. Марго обладала эффектной внешностью, образным языком и отличными познаниями в клинической психологии. За пару лет, как и предрекала Мира Тхор, она «подняла большие бабки» и купила квартиру в свежепостроенном доме недалеко от своего «курятника».

Марго знала, что в этом же дворе живет Сергей Греков. Но никогда с ним не пересекалась. Более того, всякий раз, когда Мира предлагала встретиться втроем, находила отмазку.

– Зачем тебе это? – удивлялась Марго. – Ты умная женщина. Зачем сводить любимого человека с бывшей соперницей?

– Ты мне не соперница, – отвечала Мира. – Ты не сможешь дать ему то, что даю я. Максимум – он тебя трах-нет. Ему это полезно: веселее, звонче будет писать. Женой ты ему не станешь, он заядлый одиночка. Любит только свою кошку.

– Удивительная ты баба, – пожимала плечами Марго. – Пишу о тебе диссертацию.

– Ты меня пугаешь этим уже несколько лет, – улыбалась Мира, и на том разговоры о Грекове заканчивались.

Однажды Тхор направила Маргоше свою клиентку. Замужнюю тридцатилетнюю женщину, мечтающую о детях. Карты не показывали ничего вразумительного. Мирина чуйка тоже молчала. Таня, высокая, статная, обеспеченная, ходила к Марго несколько лет, как на работу. Маргарита от нее устала, но отказать не могла: женщина платила по максимальному тарифу.

Таня отличалась гипертрофированной тревожностью. И как все подобные люди, была суеверна, боязлива, сомневалась в своих решениях и поступках, в каждом грядущем событии видела только опасности. Мужа своего – крупного менеджера нефтяной компании – любила, но не могла избавиться от навязчивой мысли, что он ее бросит, оставив без жилья и денег. Сколько бы супруги ни старались, Таня не могла забеременеть, хотя никаких отклонений ни у нее, ни у мужа не находили. ЭКО и другие манипуляции врачей не помогали.

Маргоша пыталась объяснить Тане, что ее бесплодие – психологическое. Что она сама блокирует возможность забеременеть, гоняя свою тревогу по кругу «нет ребенка – а вдруг муж уйдет – ребенок будет брошен – страшно рожать – нет ребенка». И пыталась разными техниками разорвать эту цикличность.

Таня тяжело поддавалась «лечению», к психотерапевту идти не хотела и цеплялась за Маргариту как за последнюю соломинку. Каждый раз, когда она открывала дверь кабинета, у Маргоши начинали ныть зубы – настолько невыносимо было работать с клиенткой.

– Не представляю, как ее отвадить! – делилась подруга с Мирой.

– Отвадишь, когда решишь собственную проблему, – отрезала Тхор.

Мира, как всегда, была права. Танина боль отзывалась в теле Маргариты не просто ветерком – штормом. Марго сама не могла забеременеть последние восемнадцать лет. В юности радовалась, что не «залетала» после романов-однодневок, в молодости начала этому удивляться, а когда перевалило за тридцать – серьезно напряглась. Так же как и Таня, не раз обследовалась, но все было в порядке. На четвертом курсе мединститута ее группа проходила практику в Доме ребенка. Родителям, которые решились на усыновление, полагался бесплатный психолог. Его роль и выполняли студенты Сеченовки^[6].

Маргоше только исполнилось двадцать. В нее, как обычно, ходили влюбленными все однокурсники и половина преподавателей. Но, задрав нос, Маргарита принимала ухаживания Тиграна – как ей думалось, предпринимателя, но по факту – криминального авторитета. Тигран был дагестанцем, старше на пятнадцать лет, души не чаял в Марго и звал замуж. На огромном серебристом «Линкольне», который в московских дворах застревал, как крокодил в переноске, он забирал ее из института, а также возил на практику в ближайшее Подмосковье.

В первое же рабочее утро сотрудники Дома ребенка устроили экскурсию. Облаченные в белые халаты, студенты ходили по комнатам, где после завтрака играли дети – обычные брошенные, ненужные дети. Нежеланные, случайные, ошибочные. На белые халаты они не обращали внимания. В их жизни было слишком много белого: холодные стены роддомов, казенные простыни и пододеяльники, стиранные в одной громадной машине трусики и маечки. Белый – как цвет тотального неучастия, равнодушия и высокомерия – поглощал все другие краски, убивал личность, нивелировал желания.

Последней комнаткой, куда привели экскурсантов, оказалась «малышечная». Здесь в кроватках и манежах ползали крохи – от трех месяцев до года. Жались друг к другу, как щенки, ковыряли деревянные прутья, терли первые зубки об общие игрушки.

Маргоша подошла к последней кроватке в дальнем углу. Четверо годовалых малышей бросились к ней, как голодные аквариумные рыбки к кормушке, и потянули вверх ладошки.

– Что с ними? – Марго подавилась комом в горле.

– На ручки хотят, – улыбнулась нянечка и взяла из кроватки темноволосую девочку. – Рук-то не хватает, а они ж еще крошечки, им человеческое тепло нужно.

Одна их крох бойко растолкала других, поднялась на ножки, хватаясь за прутья, и вцепилась в Маргошин халат.

– Это наш Васенька, – засмеялась нянечка. – Он прямо за внимание душу отдаст.

Абсолютно лысый, худенький Васенька растянул рот в улыбке, явив четыре белых зубика – два снизу и два сверху.

Марго подхватила его под мышки и прижала к груди. Невесомый мальчишка обвил ее шею тоненькими ручками и уткнулся теплой нежной головой в плечо. Маргарита зарыдала, заливая слезами голубую распашонку и цветастые ползунки.

– Ну, ну, милая, не плачь, на всех слез-то не хватит. Вон их сколько у нас! – Нянечка ловко меняла памперс девчушке. – Опусти его в кроватку, опусти. Он привыкнет, привыкнет. Куда деваться.

– Не отдам! – Марго целовала шелковую Васину макушку. – Не отдам никому.

– Успокойся, милая, – гладила ее по голове нянечка. – Васе здесь хорошо. Он сыт, в тепле, сухой… что еще надо-то?

– Почему он такой тоненький? – всхлипывала Маргарита. – Почему лысый?

– Так он от спидоносной матери. Вич-инфицированный. Поэтому его никто и не берет.

– Он болеет?

– Пока просто носитель, симптомов нет. Но время покажет.

Нянечка потянула Васю к себе, отцепляя его пальчики от Маргошиного халата.

– Иди, милая, иди. Не дай к себе привыкнуть. Сейчас загудит, до обеда не успокоим.

Вася действительно сделал губки подковой, изогнул бесцветные бровки и, пустив по щекам горячую струю, заревел басом, разрывая сердце Марго с треском, как рвут старый халат на кухонные тряпки.

Два месяца практики она приходила к Васеньке и прижимала к груди. Изучила все его родинки, все складочки на ладошках, посчитала все реснички вокруг голубых глазок. Она решила во что бы то ни стало забрать Васю. Для этого нужно было состоять в браке.

Тиграну сообщила, что выходит за него замуж. Немедленно. Дагестанец опешил. Он целый год не мог угодить капризной девчонке, а тут вдруг «немедленно».

На заднем сиденье «Линкольна» Марго покрывала поцелуями его глаза, лицо и шептала:

– Только с одним условием…

– Я понял, что будет условие, иначе ты бы не пошла за меня, – сжимал ее в огромных ручищах Тигран.

– Мы усыновим Васю.

О Васе она рассказывала ему ежедневно. Подробно описывала каждый проведенный с малышом час.

– Нет, Марго. – Тигран освободился от ее объятий. – Нет. Ты слишком молода и красива, чтобы перечеркнуть свою жизнь чужим больным ребенком. И я не потяну эту ношу.

– Вася не чужой. Он – мой! И не факт, что он будет болеть. Я умоляю тебя! – Марго сложила перед собой ладони. Такой кроткой она еще не была никогда.

– У нас будет свой ребенок. Похожий на тебя и на меня. С понятной генетикой. Со счастливым будущим. – Тигран застегивал рубашку наглухо, с каждой пуговицей становясь все более чужим и закрытым.

– Да, обязательно будет! Они станут дружить с Васей, они будут неразлучны!

– Нет, Марго. Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо за то, что я тебя отговорил. Поехали в ресторан, развеемся.

Маргоша вышла из машины, оставив открытой дверь. Мир был бесцветным, белым, как медицинский халат. Миру было наплевать на Васю, зачем-то пришедшему в него без разрешения, без стука. Мир игнорировал Васю, не видел его в упор, не давал шанса. В то время как ей, Маргоше, сулил бесконечный праздник. Изысканные блюда, дорогие шмотки, всесильных мужиков. С одной только поправкой – без Васи.

* * *

Она решила, что выйдет замуж за любого, кто согласится усыновить Васю. Начала флиртовать со всеми ухажерами, сделалась «своей девчонкой» в институте, милой, доступной. Но каждый, кто, размечтавшись, представлял ее своей женой, получал ультиматум: «Женишься на мне и Васе».

Желающих не оказалось. По институту поползли слухи, что Марго охотится за мужчинами, только чтобы усыновить ребенка со СПИДом. И, кажется, этого ребенка родила она сама. Да, она сама больна. Она заразна. Она умирает. И хочет напоследок пристроить мальчика.

Марго оказалась в изоляции. Пальцем у виска крутили даже родители: обалдела, в семье дипломатов больной ребенок! С тех пор она не общалась ни с отцом, ни с матерью. До конца института жила в общаге с подругой на одной кровати. Потом начала зарабатывать – сняла квартиру.

К Васе не ходила. Боялась смотреть ему в глаза, обнадеживать. Решила, как соберет все документы – приедет и разом заберет. Одиночке без собственной жилплощади долго не давали разрешения, отговаривали. Но спустя пару лет все-таки получила согласие органов опеки. В съемной двушке украсила комнату, купила кроватку, игрушки. Приехала в Дом ребенка. Зная все ходы и выходы, сначала рванула в «малышечную». Потом очнулась: Васе уже почти три года – побежала по коридору в зал для «взрослых». По пути наткнулась на знакомую нянечку.

– Пришла, милая! – Она обняла Марго как родную.

– Я к Васе, к Васе. Мне дали наконец принципиальное разрешение на усыновление ребенка! Осталось только оформить Васю! – Марго, запыхавшись, расцеловала нянечку в мягкие щеки.

Та как-то обмякла, опустила руки, отвернула лицо.

– Дык… нет Васи, – глухо сказал она.

– Его забрали, усыновили?

– Вася умер год назад. Продуло, воспаление легких. На фоне ВИЧ-инфекции сгорел моментально.

– Васи… Нет… – повторила Марго со стеклянными глазами.

– Но есть другие детки. Так же тянут ручки, ждут своих маму с папой! – спохватилась нянечка.

– Другие. Детки. Нет. Васи.

Марго без сознания рухнула на пол. Белые халаты. Белые бинты с нашатырем. Люди в белых шапочках. В белых пальто. В белых перчатках. Белый проклятый мир, изгнавший Васю…

* * *

– Не пощажу, – сжала кулаки Марго, – никого не пощажу.

Два года подряд она мучилась дикими мигренями. Каждую ночь видела во сне Васю – лысую головку на тонкой шее, хрупкий беззащитный одуванчик, с которого сдули семена-парашютики. Ладошки, что тянутся вверх: «Я хороший, я любимый, не заболею, не подведу, возьми меня…» Представляла, как он умирал в белой палате, худенький, одинокий, брошенный стебелек. И никто не взял его на ручки, не прижал к груди…

– Или ты рехнешься, или будешь жить дальше, – сказала ей подруга-психолог. Та самая, с которой Марго жила в общаге на последнем курсе.

Именно она – шаг за шагом, сеанс за сеансом – вытащила Маргариту из трясины. Головные боли постепенно утихли. Кроватка и игрушки отправились к соседским малышам. Марго восстановила практику, начала замечать деревья вокруг, реагировать на восторженные взгляды мужчин. И – жестоко мстить им за Васю. Глумиться над чувствами, причинять боль, резать по живому. Получая при этом колоссальное удовольствие.

– Клиника разбитых сердец суки Маргариты, – шутила подруга-психолог, – не надоело?

– Каждый ответит, – холодно улыбалась Марго, – за Васю ответит каждый…