На следующий день – выходной.
Мне нужно успеть переделать тысячу дел, в том числе доехать на велосипеде до подружки Аньки, отдать ей ключи от квартиры, чтобы вечером она пришла ночевать к моему коту: меня ведь не будет.
Кот сходит с ума от моей работы: сидит один дома по четырнадцать часов. Когда я прихожу, он ходит за мной следом и кричит, а у меня разрывается сердце, но нет сил даже погладить его лишний раз. Я не могу оставить его одного больше чем на сутки.
Я прошу Аньку приехать к нему: у меня любовь.
Все последние дни я хожу такая шальная, что в редкие минуты возвращения к реальности удивляюсь, насколько она идет вразрез с моим существованием в ней.
Приезжая к дому Аньки в тридцать второй раз в своей жизни, я вдруг включаюсь, что забыла, где она живет.
Кружу на велике по дворам, не могу найти ее дом.
Понимаю, что голова моя болеет всерьёз, потому что и дворы эти, и Анькин дом, я знаю преотлично.
Наконец, созвонившись с ней и получив конкретные инструкции, выруливаю к нужному месту. Отдаю ключи, объясняю про замки.
Анька смотрит на меня:
– Сама на себя не похожа. Студентка какая-то на велике…
Я даже не улыбаюсь, настолько всё происходящее кажется мне серьёзным.
Почему?
Потому что понимаю: делаю шаг в пропасть. Падать – долго, возможно, с кайфом, с иллюзией полета, но разбиваться о землю – придётся. Будет больно, дышать не смогу. Плевать. Я делаю шаг.
«Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре. Что мало любили и мало путешествовали».
Марк Твен.
***
Мы созваниваемся, Иван говорит мне:
– Катюша, бери такси. Так будет быстрее. Приезжай в центр, к отелю «Новый Свет», я тебя встречу, мы пообедаем. Здесь прекрасная кухня.
– Хорошо.
– Позвони мне минут за десять как будешь подъезжать, я выйду к тебе.
– Хорошо.
Вызываю по телефону такси. Насыпаю коту в миску двойное количество корма, проверяю воду: вдруг Анька забудет и не придет к нему? Или не сможет открыть дверь? Или случится что-то ещё, и мой котяра, моя барбацуца, останется один. По крайней мере, голодать не будет…
Я еду в такси. Я нервничаю. В очередной раз напоминаю водителю:
– Вы мне только не забудьте за десять минут сказать, что мы подъезжаем…
Украдкой от него смотрюсь в зеркало: хороша ли? Подкрашиваю губы.
– Через десять минут будем.
Я набираю номер:
– Я подъезжаю. Буду через десять минут.
– Понял тебя, Катюша. Жду.
Подъезжаем через три минуты. Иван уже стоит на улице, тревожно высматривает мою машину.
Вот так просто, стоит на дороге кинозвезда, лауреат госпремии, мечта школьниц и студенток, ждёт, когда я приеду.
Замечает. Подбегает. Спешит, чтобы я не успела достать кошелек:
– Сколько?
– Пятьсот рублей.
– Спасибо.
Дает водителю семьсот.
Подает мне руку. Я выхожу из машины, падают все мои сумки, пакет с бумагами, пьесой, документами, завтра же мне на работу, все так нелепо, неловко, я ведь королевой должна к нему приехать, а не менеджером с бумажками.
– Ух ты, сколько у тебя всего…
Чувствую себя тёткой с кошёлками.
Идём в гостиницу. Проходим холл с администраторами:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте.
Сияющие улыбки. Только меня они все тут и ждали.
Гостиница маленькая, почти домашняя. Но очень дорогая.
Иван проводит меня на террасу, где размещена часть ресторана. Потолок и стены из стекла, диковинные пальмы, комната залита предзакатным солнцем, не хватает только пения заморских птиц.
– Пообедаем здесь, ты не против?
– Нет, конечно, здесь хорошо.
Кроме нас в зале никого нет. Садимся. Девушка с лицом фотомодели несет меню. Вторая фотомодель приносит пледы: на террасе не топят. Иван заботливо меня укрывает. Листаю меню: цены заоблачные. Заказываю какой-то несусветный салат, бокал вина, Иван просит принести ему пельмени…
Пока нет еды, ведёт меня по гостинице, показывает причудливые интерьеры.
Все очень дорого, сделано с отменным вкусом.
Каждый маленький зал – отдельная страна, со своей стилистикой, красками, полутонами. Вот Италия, дальше – Англия, Германия, Испания…
– Нравится?
– Очень!
– Я здесь часто бываю. Мы тут жили два месяца, когда с квартиры на квартиру переезжали.
Про себя думаю: неплохо вы жили…
– Меня тут все знают, я часто сюда обедать приезжаю…
Возвращаемся за столик. Садимся рядом.
Вместо несусветного салата мне приносят много-много травы в тарелке, слегка приправленной креветками и черри.
Сижу, пережёвываю траву.
Запиваю вином. Иван смотрит на меня, глаза – светятся.
Тянусь к нему сама, он меня целует.
Целоваться неудобно: официантки-фотомодели мимо шарятся.
Обнимает меня, сидим как престарелые супруги на пенсии: в клетчатых пледах, обнявшись, с видом на природу.
Неожиданно стало не о чем говорить друг с другом.
Какие-то натяжки возникают.
Рассказывает мне что-то.
Не понимаю ничего.
Думаю про другое.
Киваю и улыбаюсь.
– Давай уедем на день раньше? – говорит мне Иван.
Через несколько дней мы едем на гастроли в Череповец. Везем антрепризу, спектакль режиссёра Андрея, который Иван со знаменитостью играют уже несколько лет.
Помреж, ведущая эту постановку, неожиданно слиняла в Таиланд. Ещё две недели назад ко мне подошел продюсер спектакля и попросил ее заменить.
Я согласилась.
– Зачем – на день раньше? – спрашиваю я Ивана.
– Сбежим от всех. Только вдвоем. Поедем на моей машине.
– А как я это объясню директору?
– Никак. Мы никому не скажем.
– А где мы ночевать будем? Гостиницу нам раньше не дадут.
– Мы сами снимем номер. Соглашайся, устроим своё небольшое путешествие.
Своё путешествие. Я и Иван. Сутки вместе. Мне снится всё это, что ли?
– Хорошо, – улыбаюсь ему, – поехали.
Он целует меня.
Расплатившись за обед, выходим на улицу.
Оба простужены до соплей.
Течёт из всех щелей, хлюпаем, сморкаемся, пытаясь делать это как можно незаметнее.
– Знаешь, куда мы теперь поедем?
– Куда?
– В аптеку. Купим нам с тобой лекарства.
Не такая уж плохая мысль, думаю я. Очень даже романтично.
В аптеке девушка-провизор тут же обалдевает от присутствия звезды. Теряется, роняет медикаменты, всё время возвращается глазами: действительно, он?
Иван покупает нам лекарства: капли от насморка, перцовый пластырь, таблетки, порошки, сироп от кашля, леденцы, микстуры… Все в двойном количестве.
Я пытаюсь сопротивляться: куда мне столько? – Бери, лишними не будут.
Получив деньги, аптекарша, краснея, просит автограф.
Иван улыбается: лишний рубль в его копилку.
Едем к нему домой.
Я сижу в его белом джипе и чувствую себя супер-женщиной. С целым пакетом лекарств в руках и кинозвездой на соседнем сидении.
Еще бы высморкаться как следует…
Квартиру, в которой я уже была, теперь мне показывают вдумчиво и подробно.
Огромная, бессмысленная, холодная площадь. Как здесь можно было жить два года? Только уезжая со съемок на гастроли и с гастролей на съемки. Успокаиваю себя тем, что разгуливаю не по семейному гнезду, а по уже оставленному жилищу.
В какой-то момент Иван меня обнимает, разворачивает к себе.
Глаза в глаза.
Губы в губы.
Сшибая попадающиеся на пути коробки, мы движемся к спальне.
Мне неловко, как всегда это бывает в первый раз. Я преодолеваю застенчивость.
В моих действиях больше механики, чем чувства.
Он что-то прекрасное шепчет мне на ухо, я улыбаюсь.
И тем не менее, неловко.
Даже сейчас, когда вспоминаю.
Ближе к утру просыпаюсь от того, что его колотит. Просто трясёт в ознобе рядом со мной. Осторожно целую его лицо, оно мокрое, точно его поливали из лейки. Он не просыпается.
Иду на кухню, ставлю чайник, размешиваю в чашке лекарство, остужаю, несу в спальню. Бужу его, прошу выпить.
Пьёт как ребенок, потому что надо, потому что сказали, пообещали, что станет легче.
Пьёт и через секунду засыпает. Проваливается в небытие.
Через два часа звонит будильник.
Встаю, иду под душ, выхожу, одеваюсь, крашусь, иду на кухню. В холодильнике – бутылка водки и черствая горбушка хлеба. Не густо. Нахожу на полках пачку кофе, сахар, чашки. Не пропадём. Варю кофе в кастрюльке.
Потом возвращаюсь к нему. Бужу осторожно, боясь испугать спросонья.
– Ванечка, вставай, милый. Пора в театр.
Открывает глаза. Глаза больные.
– Я сделала кофе. Есть у тебя нечего, позавтракаем в театре.
– Хорошо.
Глажу его тихонько по плечу. Какая страсть? Только нежность…
– Как ты себя чувствуешь?
– Я сейчас встану.
– Может, отменим репетицию? Ты заболел…
– Нельзя. Я сейчас встану.
Встаёт. Идёт в душ.
Пьём кофе на кухне. Молчим. Тягостно.
Вызываем мне такси.
За Ваней заедет Лёня. Мы должны приехать в театр на разных машинах.
Уезжаю раньше. Целую его:
– Увидимся через двадцать минут.
– Увидимся.
Выхожу из квартиры.
Выхожу и понимаю: меня саму колотит в ознобе. Только не из-за простуды, а из-за осознания: случилось. Ну-ну. Шаг сделан. Звоню Аньке. Кричу ей, сонной, в трубку:
– Попадос! Аня… По-па-дос!
Она подскакивает в моей кровати:
– Что случилось?
– Все случилось! Я влюбилась, дура!
– Сама дура, я испугалась! Разве так можно? Девять утра…
– Я и говорю, что я дура! Ужасная дура, но как прекрасно, Анька, хоть иногда позволить себе быть ужасной дурой…
…
Весь день ему плохо. Я готовлю для него горячий чай, растворяю порошки от простуды, напоминаю, что пора пить таблетки…
Сегодня они репетируют сцену объяснения в любви с Ниной Заречной. Нину играет молодая симпатичная актриса. Меня примиряет с ней то, что она – замужем и любит своего мужа.
Актриса и сама по себе недурна, но над ней работает целая команда профессионалов. Её одевают в чудесное платье, два часа укладывают волосы, штукатурят щеки и красят глаза… А ты тут носишься целый день взмыленной лошадью по коридорам, в зеркало-то взглянуть некогда, а надо держать конкуренцию. Это что, честно?
Как он плачет на сцене от любви к ней! Прямо сердце разрывается. От ревности. Что это он разыгрался сегодня? Никак из-за температуры?
Вот надо же, чтобы такая сцена репетировалась после первой нашей с ним ночи! А на меня он сегодня почти не смотрит…
На меня смотрит московская знаменитость:
– Что-то ты сегодня грустная какая-то, да?
Надо же, заговорил человеческим голосом, заметил кого-то рядом с собой…
– Да, поругалась с начальством…
– Вот я и вижу: что-то с тобой не то…
С благодарностью смотрю на знаменитость.
Это важно, когда рядом кто-то чувствует, что с тобой происходит.
Вечером разъезжаемся по домам. Сталкиваемся с Иваном в коридоре.
– Ну ты как?
– До дома бы доехать…
Ранним утром у него самолёт. Улетает на съёмки в Москву, завтра его не будет.
– Держись, давай. Не проспи завтра, а то не улетишь…
– Я уже попросил Лёню, чтобы он меня растолкал…
– Ну, ладно, пока.
– Пока.
Сухо целует меня в щёку.
Я слегка раздосадована. Во-первых, что с собой не позвал. Во-вторых, что в щёку поцеловал, а не в губы. И вообще, попрощался не так как нужно. Плохо попрощался.
Но он болеет. Что с него взять.
Стандарт
О проекте
О подписке