– Мне бы больше всего понравилось, если бы ты выбрала имя сама. А ещё если бы ты вовсе передумала и шла к камину, греться, – низкий тон показался обречённым. Ему явно претило то, что сегодня случится. Двенадцатой же стало обидно. Она так плоха, что хочется избавиться? Господин даже такой необходимой малостью, как наречение, её не одарит? Глаза защипало от влаги, и она моргнула несколько раз, избавляясь от этого тумана.

– Я понимаю, – шмыгнула она носом. – Я, видимо, не достойна быть фамильяром наследнику великого дома…

– Да что ж за блядство… Ты как умудряешься переворачивать всё, что я говорю, в неправильную сторону? – невесело усмехнувшись, Элай протянул свободную от книги руку к её понурившемуся лицу и мягко дотронулся до дрожащего подбородка, приподнимая голову и вынуждая смотреть в его обсидиановые глаза. – Любое разумное создание достойно свободы. Достойно лучшего, чем быть привязанным к кому-либо узами, которые ты не сможешь порвать сама. Меня бесит сам факт того, что я фактически становлюсь твоим владельцем, потому что владеть чужой душой – извращение по своей сути. Понимаешь?

– Надеюсь… Надеюсь, тебя достаточно утешает факт, что без связки с магом я отощаю до костей, пока не превращусь в ничто. Этот ритуал – самое правильное, что случается в жизни эйфири, – Двенадцатая из всех сил старалась не дрожать и выдержать такой прямой взгляд глаза в глаза, но от жара пальцев Элая на лице дышала всё глубже, а сердце выстукивало по рёбрам ритм безумного танца. Странный привкус… незнакомый. Сладковатый, как ягодный сок. Что это за эмоция, что он сейчас испытал?

– Это маги огня сделали твой народ таким зависимым от всяких ритуалов и связей, – грустно покачал головой Элай, наконец-то разрывая их крохотный контакт и вновь открывая пыльный том. Громко прочистил горло, звук эхом отдал от каменных стен. – Так какое имя, мм? Тут огромный список вариантов, и я только начал пролистывать букву «А».

– Но это же имена для людей, – подтверждая догадку, Двенадцатая взглянула на обложку книги. – Не положено. Эйфири зовут коротко, чтобы…

– Было удобно подзывать, как собачку, – Элай скривился, и секунду назад казавшееся таким милым лицо исказилось гримасой отвращения. На вкус как несолёные варёные овощи – пресно и противно. – Нет, у тебя должно быть нормальное имя, а не кличка. Как тебе имя Айлин?

– Святые духи, это же имя правящих родов! – в ужасе пискнула эйфири, откровенно испугавшись реакции Альбара на такую дерзость. Назвать её, фамильяра, именем прабабки… совсем рехнулся. Он бы ещё таракану дал имя отца.

– Не нравится… Так, ну а если Аннабель? Звучит красиво, да и тебе, мне кажется, подошло бы.

– Анни, – поспешно кивнула Двенадцатая, пока следующий вариант не накинул удавку ей на шею. – Аннабель, а сокращённо – Анни. Мне нравится.

– Значит, сойдёт, – с видимым облегчением Элай захлопнул томик и вернулся к стеллажу, небрежно кидая книгу к куче других. – Вставай в круг.

Послушание она впитала в себя с первыми каплями нектара. Резво встав в центр круга, на линиях пересечения четырёх домов, наблюдала, как Элай медленно и словно нехотя накидывает на плечи алую мантию и завязывает на груди кисточки. Невольно улыбнулась: её платье получилось гармонирующим с цветами его стихии. Мелочь, а кажется важной. Раз уж ей носить его клеймо до самой смерти.

– Я должен заранее… попросить у тебя прощения, – глухо пробормотал он, взяв с полки моток суровой джутовой верёвки. – Мне очень, очень жаль, но приятного будет мало. Это больно.

Эйфири удивлённо вскинула брови и откинула на спину косы. Нет, этот маг точно безумен. Он сейчас что, просит у неё прощения за необходимость оставить метку? Это же бред. Как нечто вроде «прости, сургуч, но чтобы ты стал печатью, я тебя нагрею». К такой боли она готова была давно – ха, это точно и вполовину не так дерьмово, как наказания мадам Вальтц, которая тренировала умение стоять на коленях одним способом. Рассыпая на полу крупу и привязывая руки к потолочной балке – стоять так, на крупе, полагалось сутки. А за нытьё можно было вдобавок отхватить розг.

Отсохните языки у тех, кто называл его жестоким: вы не видели жестокости.

– Я прекрасно знаю всю суть ритуала. И вполне готова.

В обсидиановых глазах мелькнула грусть – эту эмоцию Двенадцатая тоже знала, у грусти всегда разный привкус. Грусть Элая сейчас казалась табачным дымом. Она не позволяла себе вытянуть из него это чувство, да и вовсе не собиралась больше дерзить, съедая что-то без разрешения. Но калейдоскоп его ощущений так и манил узнать больше.

Он больше не медлил, будто хотел закончить неотвратимое как можно скорей. Встав напротив эйфири, в последний раз одарил её извиняющейся улыбкой, а затем прикрыл веки и неслышно зашептал слова древнего языка. Она попыталась прислушаться и разобрать их, но такие знания её роду не полагались, и призыв магии звучал не более, чем порывами ветра, эхом из самих стен, будто потемневших с первыми же словами Элая.

Продолжая шептать, он шагнул к ней ближе, и Двенадцатая послушно вытянула вперёд сомкнутые руки. Он обмотал верёвку вокруг её запястий, явно пытаясь сделать это посвободней, не натирать нежную кожу. Это казалось даже милым, если бы не крепнущая горечь во рту – не её, его. Его злило, что приходилось это делать. Преодолевая острое желание вобрать в себя шелуху его сомнений, она прижала руки к груди и вдохнула поглубже источаемый его крепким телом запах дыма. Она хороший фамильяр. Она послушный фамильяр. Она станет ему другом, сделает его жизнь лучше.

Верёвка обмоталась вокруг её плеч, спустилась к груди. Шёпот мага словно проникал под кожу, такой чуть сиплый, такой приятно тихий. Ласковый? Элай обходил её фигуру раз за разом, накидывая кольца связки одно за другим – когда верёвка дошла до поясницы, Двенадцатая начала ощущать его горечь чётче. Силилась только не заулыбаться, что было бы совсем не к месту, – но понимание, что с каждым мигом она из случайной гостьи на пиру его эмоций становилась их полноценной обладательницей, грело душу. Душу, на которую набрасывались тугие кольца.

Колени. Дрожащие от восторга, на которых Элай чуть замедлился, и показалось, будто шёпот на секунду сбился, из одной шипящей ноты став более хриплым. Устал, наверное. Когда верёвка обматывала икры, эйфири почувствовала мимолётное касание горячих пальцев на коже, и по позвоночнику прошла волна мурашек. Новый вкус взорвался на языке неожиданно, сдавив рёбра удовольствием – короткая яркая вспышка медовой сладости, терпкости. Духи стихий, что это… Невозможно вкусное, но тут же исчезнувшее, когда верёвка закончила путь по её телу, кольцом обвив лодыжки.

Элай выпрямился, поймав её взгляд – в его глазах чудилась растерянность. Не прерывая шёпота, он отступал назад по линии к своему дому, разматывая последние дюймы верёвки. Эйфири ободряюще ему улыбнулась, когда он закончил путь, заняв положенное магу огня место на периметре круга, поверх символа горящего пламени. И шёпот прекратился, низкий голос прозвучал громко и чётко:

– Отдаёшь ли ты себя, дитя света, в полное распоряжение Элаю, сыну Альбара?

– Отдаю, – потусторонним эхо отозвалась эйфири, дрожа от неясного трепета. От силы, что клубками повисла над ней, над самым ритуальным кругом. От того, как искрило в темноте глаз мага, призвавшего стихию для освидетельствования её принадлежности ему.

– Подтверждаешь, что жизнь твоя отныне связана с его жизнью?

– Подтверждаю.

– Обещаешь ли ты защищать его душу, словно свою?

– Обещаю.

– Нарекаю тебя именем Аннабель, – на этих словах конец верёвки в руках Элая вспыхнул, а по его лицу отчётливо прошла сетка рвущегося наружу огня. Приплясывая и треща, пламя побежало по их связке, словно по подожжённому фитилю.

Аннабель в готовности сжала зубы, когда огонь лизнул её оголённые лодыжки, но он не обжёг. Покалыванием стремилось вверх по её телу пламя, а она смотрела лишь в магнетически чёрные глаза Элая, невозможно сосредоточенно следящие за каждым язычком огня. Он что… Контролирует его, чтобы тот не жёг кожу? От понимания эйфири шумно втянула в себя горячий воздух: она хорошо помнила, как в академию для уроков приходили связанные ритуалом фамильяры и показывали свои многочисленные ожоги.

У неё не горело даже тонюсенькое платье.

Наконец, осыпался пеплом под ноги последний кусок мотка, и тогда всё же пришла долгожданная боль. Запястье левой руки будто припечатало раскалённым железом, оставляя на светлой поблёскивающей коже клеймо принадлежности роду: извилистую саламандру. Аннабель не выдержала и вскрикнула, тут же ругая себя за слабость и кусая губу, заглушая постыдный вопль. Как бы Элай ни пытался смягчить для неё ритуал, связка есть связка – метка есть метка, ожог, завонявший палёной плотью.

Огонь погас. Глубоко дыша и вздрагивая всем телом, Аннабель слышала гулкие и торопливые шаги – не к ней, куда-то за круг. Даже через прокушенную губу и проступившую кровь во рту она ощутила вкус его вины: настолько сильный, что закружилась голова. Вина похожа на крепкий хмель.

– Дай посмотрю, – тихо попросил Элай, и она увидела в его руке железную баночку с каким-то снадобьем. – Должно помочь от боли.

Она протянула дрожащую руку запястьем вверх, показывая ожог. Дурацкая мысль посетила тяжёлую голову: саламандра будет выглядеть красиво, когда кожа заживёт. Какой красивый у него герб…

Соображать становилось всё трудней, колени подкашивались. Она словно выпила добрый стакан креплёного хмеля, хотя даже не втягивала в себя вину Элая – достаточно оказалось критической концентрации в воздухе и нового уровня проникновения через едва установившуюся связь. Он лёгким, осторожным движением пальцев смазал клеймо снадобьем, приятно пахнущим травами. Боль и без того волновала Аннабель меньше всего, но от быстрой обработки раны её вовсе почти не осталось. Зато голову уже беспорядочно мотало.

– Прекрати, – моргнула она, пытаясь сфокусироваться и сбросить туманное наваждение. А увидела только напряжённую вену на его шее, которой безумно захотелось дотронуться.

Губами.

– Я не хочу, чтобы тебе было больно, – сурово нахмурился Элай, неправильно истолковав её протест.

– Прекрати… винить себя. Мне от этого… странно, – неразборчиво пробормотала Аннабель, прежде чем ноги всё-таки её подвели. Оседая на пол, она всё глубже уплывала в темноту. Никто не предупреждал, что после ритуала эмоции господина будут ощущаться так чётко. Так приглашающе, дурманяще, резко. Крепкие горячие руки подхватили её за талию, и последнее, что она запомнила перед пьяной его виной тьмой, – кислинка волнения и выдох:

– Анни…