Часть 2. Аннабель

То, что её господин абсолютно невежественен во всём, что касается эйфири, Двенадцатая поняла ещё во время их разговора. Но когда бодрый, хоть и седой мужчина предложил ей разместиться в настоящей человеческой комнате – с камином и дубовым шкафом, с выходящим в богатый сад панорамным окном и широкой постелью под пыльным балдахином, – ей стало ясно: Элай вообще не понимал, кто она такая и зачем тут нужна.

Потому что эйфири не люди, не маги. Не нуждаются в шелках и простынях, даже в человеческой еде нет нужды, если, конечно, обитать всегда в уменьшенной форме. И Двенадцатая знала, что очень многие представительницы её расы именно так и жили, не доставляя хлопот по содержанию для хозяина: селились в зимнем или настоящем саду, спали в цветах, из них же мастерили себе одежду. От сытой эмоциями жизни у некоторых даже отлипали от спины рудиментарные крылья, в человеческой форме похожие на бледно-сиреневые татуировки от лопаток до ягодиц. И они начинали летать подобно далёким-далёким предкам, лесным феям.

То немногое, что Двенадцатая могла назвать своей мечтой. Ощутить полёт. Но это – годы и годы рядом со щедрым господином, а Элай не показался ей щедрым ни капли. Одна горьковатая корочка злости – что ж, в академии часто не дождаться и такого. Она не знала многих вкусов, которые познаются только после ритуала: счастья, веселья, страсти, ненависти. Лишение шанса всё это попробовать было самой большой и страшной угрозой, какую только мог высказать господин, едва взглянув на неё. Благо, что удалось его переубедить. Наглостью, вызванной лишь отчаянием – раньше она и подумать не могла о том, чтобы забрать чьи-то эмоции, не спросив позволения.

Но вот вступать с ним в спор по поводу предложенного места обитания точно дело глупое. Слишком уж шатко её положение. И Двенадцатая принялась за работу, не щадя традиционного белого платья академии. Старичок-слуга показал, где можно взять тряпки и швабры, так что остаток долгого дня она до блеска натирала мраморный пол, вытряхивала пыль из пушистого ковра и как могла обживала свой угол. Вещей у неё не было – в новой жизни не положено. Но к ночи Уолт притащил в заметно посвежевшую комнату дров для камина, поднос с тёплым ужином и свёрток с тёмно-синим платьем, расшитым белыми узорами по вороту и подолу.

Глядя на это безобразие, Двенадцатая лишь сдерживалась, чтобы не захохотать в голос. Тепло? Приняв привычную себе форму, она совсем не будет в нём нуждаться – режим энергосбережения всегда на подкорке. Поживи-ка в академии, когда общая кормёжка разрешена раз в неделю под строгим руководством мадам Вальтц, всегда готовой вовсе оставить без еды. Человеческая пища из какого-то пахнущего травами мяса и перетёртых кореньев? Смешно вдвойне, ведь этому телу такое может понадобиться нескоро, и уж точно не животного происхождения: мясо оно отвергнет сразу. На худой конец, всегда есть цветочный нектар из садовых роз. А платье, ужасно великое по размеру, вовсе никуда не годилось. От матушки Элаю досталось, что ли? Но идти на ритуал в грязном после уборки наряде не хотелось, так что пришлось импровизировать. Попросив у Уолта одну розу, Двенадцатая довольно ловко сшила вместе бордовые лепестки, с искрящей на кончиках пальцев магией превращая единственный доступный материал в бархатный наряд. В итоге, когда она вернулась в человеческую форму, тело облегало симпатичное, хоть и очень тонкое платье с расклешённой юбкой чуть ниже колен. Главное, не зацепиться ни за какой гвоздь.

С наступлением темноты по всему дому зажглись в стеклянных лампах под потолком шарики крутящегося огня. Такого новшества Двенадцатой видеть ещё не доводилось, но выйдя из комнаты в коридор, она оценила удобство подсветки. В академии все пользовались масляными лампами – страшно подумать, сколько сил ушло бы у обычного среднего мага, чтобы таким образом каждый вечер просто освещать своё жилище. Однако признать пришлось: для Элая это ничто, песчинка. Её профессора постарались на славу, и Двенадцатая не зря была отличницей своего выводка – она назубок знала всю историю континента, все стандартные ритуалы, танцы и игру на скрипке, а родословную правящей династии у неё можно было спросить и среди ночи. Могучий Салават, основатель сегодняшней столицы – родной дед Элая, который правил добрых пятьсот лет. Альбар, известный своей гибкостью ума, парой коротких войн и переговорами увеличивший владения дома до невиданных размахов. Странно, но вот за ним не водилось таких выбросов силы, какие уже закрепились за его сыном. О чём испуганно шептались даже среди эйфири, и ни одна из них не желала стать фамильяром наследнику. Поговаривали, что он жесток. Что до сих пор не брал помощницу только потому, что ему нечем её кормить, ведь он – высохшее безэмоциональное бревно.

И как бы Двенадцатая ни храбрилась, спускаться по каменной лестнице вслед за слугой ей было страшно. Боялась она совсем не ритуала: это как раз желанный день для любой эйфири. А вот то и дело мелькающих в обсидиановых глазах искр силы не пугаться было бы глупо. Впервые увидев Элая, она подумала не о его внешности, а о том, что он похож на перезревший плод, который лопается, трескается, звенит от натяжения оболочки. Как же это глупо, доводить себя до такого своим упрямством. И как колет ладони в желании собрать с него лишнее.

– Прошу, леди, – Уолт поклонился, пропуская её вперёд, а сам проворно нырнул обратно к лестнице и закрыл тяжёлую дубовую дверь, оглушительно скрипнув.

Двенадцатая замерла, с интересом оглядывая открывшийся ей зал нижнего яруса, иначе говоря, подвала. По традиции, места для ритуалов в доме всегда оборудовали ближе к земле. Ничего красивого в помещении не было, лишь практичность: высокие каменные своды, поддерживаемые исписанными рунами колоннами, слева – ряды деревянных стеллажей с книгами, перьями и чашами. На каменном, местами зеленоватом от времени полу выдолблен самый старинный из знаков: круг с четырьмя сторонами, четырьмя домами силы. Большая часть ритуалов всегда проводилась именно в нём, когда маг занимал свой дом. И сегодняшняя ночь не станет исключением.

– Доброго вечера, – послышался из-стеллажа уже знакомый низкий голос, сейчас будто пытающийся звучать ласково. – Не бойся, проходи.

– Вам требуется моя помощь в подготовке? – тут же предложила эйфири.

– На самом деле, есть один спорный момент. Или десять, – усмехнувшись, Элай всё же вышел под свет играющих в лампах по периметру зала огней. В руках у него была тяжёлая книга в кожаном переплёте.

Двенадцатая сухо сглотнула: если днём она видела его очевидно помятым, то сейчас маг был максимально собран. Смуглое лицо гладко выбрито, угольно-чёрные волосы приглажены. Тёмные брюки и свежая рубашка с закатанными рукавами подчёркивали поджарую высокую фигуру и развитые мышцы плеч, а на пальцах показались несколько серебряных перстней, явно фамильных. На запястьях было множество кожаных ремешков, хитро сплетённых, с болтающейся шнуровкой – то ли для забавы, то ли с вклиненными защитными рунами. Двенадцатая несмело шагнула к нему навстречу, и до носа добрался лёгкий запах дыма с примесью еловой смолы. А ещё на языке проступила кислинка, довольно знакомая на вкус эмоция. Волнение. Он откровенно волновался.

– Я слушаю вас, господин, – привычно склонила она голову в ожидании приказов, и сама удивилась тому, как дрогнул голос. В самом животе теплилась странная гордость: её хозяин очень красив. Сопровождать его всюду незримой тенью будет не так уж и плохо. Такие цепляющие взгляд прожилки на даже визуально сильных руках… Воин.

– Ты приоделась. Откуда платье? – вдруг как-то хищно приподнялась его изогнутая чёрная бровь.

– Немного моей магии и одна роза из вашего сада.

– Ловко. Надеюсь, комната тебя устроила больше предложенной одежды? – Элай вперил взгляд в раскрытую книгу в своих руках, больше не удостаивая её вниманием, и Двенадцатая сочла это разрешением поднять голову.

– Вы очень щедры, господин. Но это всё абсолютно лишнее. В природной форме я всё лето могу жить в саду и не доставлять вам хлопот.

Толстый том резко захлопнулся, заставив эйфири вздрогнуть от неожиданности. Во рту проступила горечь его раздражения. Снова она что-то делает не так? Кажется, так и есть, потому что Элай сощурился и неспешно подошёл к ней ближе, сверкая чернотой глаз.

– Я же просил. Пожалуйста, если ты и правда собралась так бездарно потратить свою жизнь, то хотя бы слушай мои просьбы. Не зови меня «господином», не «выкай». Не надо постоянно кланяться. Я тут почитал… на досуге. Что фамильяр не обязательно слуга, это может быть и друг. Так что начнём заново: привет, милая леди, меня зовут Элай, – в его кривой усмешке мелькнуло озорство, совсем несвойственное приличному для мага возрасту, когда он протянул ей руку, словно для пожатия.

Двенадцатая нервно дёрнулась, от беспокойства кусая губы. Это неправильно. Нельзя равнять их. Это её жизнь будет отдана в его распоряжение, а не наоборот. Вот только углей в глазах Элая она боялась куда больше, чем разрушения всех моральных устоев. Что ж, у её господина свои причуды. А первое, что должна уметь эйфири – соответствовать требованиям, как любой хороший товар.

– Добрый вечер, Элай, – покорно пожала она его руку в ответ самыми кончиками холодных пальцев, едва не обжёгшись о температуру смуглой кожи. Её ладонь на его фоне казалась кукольно-маленькой.

– Уже хорошо, – он одобрительно кивнул и с долей скепсиса посмотрел на её фиолетовую макушку, уровнем достающую ему разве что до середины груди. – Мелкая ты какая-то. Сколько тебе лет?

– Шесть, го… Элай, – спешно поправилась она под его прожигающим взглядом и поспешила уточнить: – К пяти годам эйфири достигают полной зрелости и более не меняются физически, имея лишь две фиксированные формы. Я – окончательно сформированная особь, не дитя.

– То есть, ещё чуть-чуть подрасти ты не можешь? – с тяжким вздохом уточнил Элай, на что она кивнула с извиняющимся видом. – Но так всяко лучше, чем форма писклявой мошкары. Итак, ты уже выбрала себе имя?

– Я? Сама?

– Тебе же с ним ходить, – пожал плечами Элай, словно констатируя нечто само собой разумеющееся. – Я же не могу дальше звать тебя номером двенадцать.

– А… как вам бы понравилось меня звать? – голос эйфири понизился до шёпота. Она зябко поёжилась – платье из лепестков точно мало соответствовало холоду подвала, только вот Элаю явно было комфортно. Конечно, с его-то температурой тела.