Глава 4

Холодный, неприятный, весенний Питерский ветер забирался, казалось, прямо в душу, и выдувал всё хорошее и доброе…

Люди торопились по только им самим известным делам, отворачивая лица от прохожих и шепча проклятья встречному, колючему ветру. Надо заметить, что проклятья эти были высококультурными, потому что люди-то были Питерскими…

Семен шёл по знакомой аллее парка… Он отчётливо вбивал каждый шаг в асфальтированную дорожку, и с улыбкой вспоминал, как не так уж и давно, по меркам Джинов, он шёл по этим же дорожкам, но тогда они были вымощены крепкой, добротной брусчаткой. Семен улыбался – он единственный, кто улыбался в парке в то утро. Он вспоминал…

Тот отпуск ему не забыть… Семен всегда проводил отпуск на Земле, в отличии от коллег. Он очень любил людей – неуклюжих, немощных, но таких похожих на них, Джинов.

Все друзья Семена смеялись над его увлечением, и убеждали его, что это вымирающий вид, который убивает себя сам. Семен отмахивался и с прежней силой верил в Людей. Он и ещё его арестованный и отбывающий наказание друг Прометей.

– Доиграешься, – говорили ему, – отправишься прямиком за Прометеем. И будете сидеть оба и любить людей.

Друзья издевательски смеялись и неслись дальше…

Семен вспоминал, и картинки тех дней проплывали перед его глазами.

В тот раз он явился в образе гимназиста и подружился с прекрасными молодыми амбициозными людьми.

Какие великолепные розыгрыши придумывал Кюхельбекер для юного Пушкина… как они вместе хохотали…

Омрачало его любовь к людям только одно: люди думали о чём угодно, но только не о своём здоровье. Это больно задевало Семена и удивляло. Они просили денег и славы, и, о-о, ужас, смерти и недугов для других людей… и ещё тысячи нелепых и странных желаний, непонятных для Джина.

Они просили вечной жизни… Настойчиво, с какой-то маниакальной убеждённостью, что вечная жизнь принесёт им счастье. Несколько раз Семен, разозлившись, давал им их вечную жизнь, но… стыдно вспомнить, с небольшим бонусом: с такой же вечной, как и их новая жизнь, зубной болью.

Но, как бы там ни было, Семен продолжал верить в человечество. Он знал, что люди справятся со своими извечными заблуждениями, и в мире их навсегда поселятся любовь, процветание, здоровье, радость…

– Ээ-ээ, мужчина… Закурить не найдётся?

Семен, выдернутый из воспоминаний хриплым голосом, с удивлением уставился на обратившегося к нему человека:

– Это Вы мне? – спросил Джин, ткнув себя указательным пальцем в грудь.

Человек утвердительно кивнул и… смущённо улыбнулся:

– Мне, право, неловко отвлекать вас подобными просьбами, но очень курить хочется. Простите, – на всякий случай извинился он.

Семен присмотрелся к человеку, и увиденное его очень огорчило. Слишком нелицеприятную картину представлял собою просящий: потрёпанная изрядно верхняя одежда, неумытый, небритый, со взъерошенными волосами. Вид человек имел, мягко говоря, непрезентабельный. И амбре, исходящее от него, не делало воздух приятным…

«И всё же это человек» – подумал Семен и, улыбнувшись, присел рядом с ним.

– Вы хотите курить? – продолжая приветливо улыбаться, спросил Семен. Порывшись в кармане, он извлёк из его недр пачку прекрасного табака и протянул человеку, – Пожалуйста, курите.

Человек странно посмотрел на протянутый табак и, взяв его, спросил:

– И что это за штуковина такая?

Семен понял, что промахнулся с табаком и сказал:

– А чего вы, собственно, ожидали?

– Ну-у-у, не знаю… – ответил тот и, окончательно обнаглев, закинув ногу за ногу, сказал, – Кент, допустим.

Семен, засмеявшись, щёлкнул пальцами и, тут же сделав серьёзный вид, произнёс:

– А я Вам что дал? Разве не то?

Человек посмотрел на свои руки и с удивлением обнаружил, что держит в них пачку сигарет Кент.

Стряхнув оцепенение, он вскрыл пачку и, достав сигарету, закурил:

– Даааа… – снова протянул он. – Здоровье с утра ни к черту… Всё что-то мерещится… Надо что-то делать.

Они помолчали.

Семен с интересом рассматривал человека и находил его вполне недурным, с точки зрения внешних данных, представителем человечества. Человек, в свою очередь, смотрел на Джина и порывался что-то спросить.

Семен спешно поднялся и начал удалятся, бросив на прощание:

– Всего вам хорошего, – устремил взгляд свой вперёд.

– Извините, – услышал он.

Остановившись и улыбнувшись, он снова посмотрел на человека:

– Да? Чем я ещё могу Вам помочь?

Человек, видимо набравшись смелости, выпалил одним махом:

– Я вижу, что вы хороший человек и не сможете отказать страждущему… – мужчина запнулся.

– Ну, ну, – подбодрил его Семен.

– Мне бы здоровье поправить… понимаете?

Семен не поверил тому, что услышал. Глаза его загорелись, и он одним прыжком оказался около человека, схватил его за плечи и встряхнул:

– Что Вы сказали? Повторите это ещё раз!

Человек опешил, но всё-таки произнёс:

– Мне бы здоровьице поправить…

Семен ликовал. Вот! Вот оно. Человечество не исчезнет с лица земли! Они не безнадёжны! «Будь, что будет»– подумал Джин. Плевать, что он попадёт в кутузку. Плевать на расписку о том, что он обязуется впредь не исполнять желаний людей. Он поможет этому ЧЕЛОВЕКУ, и отправится к Прометею. Человечество заслуживает этой жертвы.

– Я помогу Вам, – дрожащим от волнения голосом произнёс Семен. – Вы помогли мне снова поверить в людей, я помогу вам, даже ценой своей свободы. Желайте же! Все, что вы пожелаете, тотчас исполнится!

Он хлопнул ладонями и щёлкнул пальцами.

Человек смотрел на тающего перед ним Джина. Глаза его выкатывались из орбит от увиденного – настолько он был поражен.

Семен в последний раз посмотрел в глаза мужчины и, улыбнувшись, сказал:

– Желайте…

Джин растворился в воздухе, оставив человека одного на скамейке…

– Мда-а-а-а… – произнёс БОМЖ. – А что я, собственно, теряю? Если это глюк, то очень красочный.

Он зажмурился и, выставив перед собой руки ладонями вверх, что-то зашептал.

Послышался лёгкий шелест, щёлкающие звуки, и… всё затихло.

Бомж Вася открыл глаза и, посмотрев на свои руки, заулыбался своим щербатым ртом.

– О-о-о-о-о… – произнёс он. – А жизнь-то налаживается. Привет, здоровье! – воскликнул он и свернул «головку» первому из пяти флаконов Боярышника…

* * *

– Вот козлина бомжастая! – Док подскочил на кровати.

Возмущению его не было предела.

– Вот же гад, а… – потёр заспанное лицо. Проморгавшись, потянулся за графином с водой, стоящим рядом на тумбочке. Долго пил прямо из графина, напрочь игнорируя стакан, пока не осушил до дна.

– Ху! – выдохнул и задышал снова, собирая размазанные мысли по всей черепной коробке.

Посидели вчера не хило. Приговорили весь найденный коньяк, заодно ополовинив запасы Седого. Мысли упорно расползаются, словно перепуганные гусеницы, как их не лови. Нет, пока это бесполезно, надо сходить в душ и выпить кофе. Возможно, после этого удастся хоть что-то вспомнить.

– Как я ещё раздеться умудрился, удивительно. Или это не я? – всплыл в голове аналогичный случай. Тогда в моё тело влезли призраки и, управляя им, как роботом, доехали до дома, загнали машину во двор и уложили спать, предварительно разув. Нет, ничего не помню…

Залез под прохладную струю воды.

– Ух, как хорошо-о-о-о-о, – стоял с закрытыми глазами, покачиваясь от расслабленности и удовольствия. Вода стекала по телу, журча и унося похмелье с тяжестью, проясняя сознание.

– Сейчас ещё вот зубы почищу, и совсем почти человек, – думал я, вылезая из ванны и шаря глазами в поисках полотенца.

Протерев от конденсата запотевшее зеркало, я уставился в нём на чернявого, бородатого мужика бомжеватого вида, с глубокими тёмно-синими глазами, смотрящими как-то уж очень жёстко.

– Не, мужик, я тебя не знаю, – усмехнулся я своему отражению, – но подстричь тебя обязательно надо! Такой рожей только детей пугать.

Раздался звонок телефона.

– Да? – Поднял я аппарат враждебной техники.

– Утро доброе, или пока не очень? – усмехнулся в трубке голос Прапора.

– Вот кофе выпью, тогда будет добрым, надеюсь.

– Тогда вари на двоих. Я подъезжаю уже.

– Давай, – и, нажав кнопку отбоя, поплёлся одеваться.

* * *

С историей о предательстве Прапора разобрались ещё в стабе муров.

– Я вам могу рассказать очень важную информацию, касающуюся вашего Парадиза и его правителей, если вы меня отпустите живым, – подумав немного, добавил, – и целым.

– А если без «если»? – спросил я, слегка склонив голову набок и буравя его взглядом.

Хорёк побледнел, словно покойник, вжался весь в себя и в стену, насколько это было возможно и, судорожно сглотнув, выпалил, на грани визга:

– Вас сдал Прапор! Отпустите меня, и я вам всё расскажу!

– А пое*ться в газетку, тебе случаем не завернуть, тварина?! – взревел медведем Кир, со всей силы ударив мура кованным носом ботинка по рёбрам. Раздались характерный хруст и вой, исполненный боли.

Мур, скрюченный в позе эмбриона, выл на одной ноте, как собака на покойника.

– Арман! Займись им! – рявкнул Кир, еле сдерживаясь.

Арман задумчиво посмотрел на валяющееся тело, что-то смекнув, угукнул и быстрым шагом куда-то ушёл. Вернувшись минут через десять, принёс в охапке что-то, завёрнутое в грязную тряпку. Бросил на землю. Брякнуло.

Оказалось, это обычные инструменты: молоток, гвозди, ножовка, шуруповёрт и многое другое.

– Поднимите-ка его… ага, вот так. Руки, руки держи… Нет, выше.

Мур визжал, периодически переходя на ультразвук, вырываясь и выкручиваясь, словно червь. Приподняв его под руки, Арман оттянул одну и прибил здоровенным гвоздём к стене бани, прямо через ладонь. То же проделал и со второй рукой. Плечевой сустав зафиксировал скобами. После приколотил и ноги. Мур периодически терял сознание, замолкая.

– Э, не-е-е, дружок, так легко ты от меня не отделаешься теперь, – бурчал Арман, приводя его в чувства каждый раз. – Ну, что, начнём с меньшего, и по нарастающей? – улыбнулся он муру своей хищной, поставленной ухмылкой. – Наждачка – очень замечательное, многофункциональное изобретение. Скажи спасибо китайцам, – говорил Арман, набивая кусок наждачной бумаги для первичной шлифовки на деревяшку. – Эти узкоглазые садисты придумали такое орудие пыток ещё в тринадцатом веке. Сейчас мы тебя немного почешем… это будет приятно, обещаю, – с этими словами Арман подошёл к задыхающемуся от ужаса Хорьку и улыбнулся. – Приступим?

Рот муру пришлось заткнуть кляпом. Была большая вероятность, что его услышат на соседнем кластере и придут посмотреть. Нам же лишние зрители, ну совершенно не нужны. Сняв с Хорька примерно двадцать процентов кожи, Арман присыпал эти места солью. С задумчивым видом окинув деяния рук своих, взялся за шуруповёрт. Спустя десять минут Мур был похож на… а хрен его знает, на кого он был похож, но смотрелось это жутко страшно.

– Полей-ка мне на руки, – попросил меня Арман, – курить охота страшно.

Мур бессильно висел, истекая кровью, и мычал сквозь кляп.

Кир, наконец, выдернул из пасти тряпку.

– Вот теперь говори. Что ты там хотел нам рассказать?

Мур заскулил:

– Жи-и-ить! Я хотел жи-и-ить. Это Бузан вас заказал. Он сказал обставить всё так, чтобы на Прапора подумали. Он заплатил Академику жемчугом. Хорошо заплатил.

Кир задумался, потирая подбородок.

– Не помню такого. Опиши.

– Здоровый такой, белобрысый, морда вся в веснушках. Он у Прапора раньше в отряде был, потом его прогнали. Не знаю, что там у вас с ним получилось, но он так вас всех ненавидит, а особенно Прапора, что его даже колотило, когда они с Академиком говорили.

– И откуда же ты, шнырь, обо всём знаешь? – Кир посмотрел пронзительно, с прищуром, как будто высматривая правду у него в глазах.

В этих глазах был страх. Безумный страх новой боли. Мур не собирался врать, он уже не хотел жить, он очень жаждал скорой смерти и забвения.

– Этот Академик – свежак. Он в Улье не больше месяца и ещё не успел вникнуть во все дела того Академика, который был до него. А я уже шестерых пережил. Я всегда при них и всегда им помогаю вникнуть. Рассказываю, кто и что из себя представляет, кто какие косяки за собой имеет, кто в должниках, кому сам Академик должен и за что. Ну, и всё в этом роде. Иначе палево будет. О смене Шефа знали только несколько человек, самые приближённые, многие ещё с той жизни, с Земли. Кореша шефа тоже часто гибнут, поэтому я всегда рядом.

– А ты у нас, значит, бессмертный? – усмехнулся Фома.

– Нет. Просто у меня дар хороший – чуйка. Я всегда знаю, где и когда шухер будет. Прошлый Академик часто ко мне прислушивался, вот и жил долго, почти год. А этот, садюга тупорылая, не понял ещё, что не он тут главный. И что без меня ему амба. Вот и поплатились все из-за него. Если бы не ваш сенс, я бы и в этот раз выжил. Отсиделся бы сколько надо, дождался бы, пока уедете и всё. Весь стаб снова мой. Пока эта тварь снова не прилетит с очередной перезагрузкой. Его же все зеки знают и в ноги кланяются. Он, как царь для всех, а я кто, я никто… шнырь.

Мы переглянулись.

– Вот с этого момента давай подробнее, – сказал Кир, – почему ты уверен, что в следующую перезагрузку Академик вернётся?

Хорёк закашлялся и противным голосом пропищал:

– Пи-и-ить! Дайте живца, по-братски, – жалобно попросил он, глядя то на одного, то на другого из нас, но старательно избегая взгляда Армана.

– Шакалы тебе братья, падаль. Рассказывай дальше, пока я не передумал с тобой общаться, – Кир явно был не в себе.

– Он всегда возвращается, – продолжил плаксивым голосом Хорёк. – Раз в год недалеко отсюда, в лесу, грузится наша зона. Многим получается выжить. Я не знаю почему, но Академик всегда иммунный и всегда выживает. А потом они приходят сюда.

– Вот, прям, сюда? – спросил Фома. – У вас там указатели с записками что ли стоят? – усмехнулся он.

– Нет. Просто дорога одна. От зоны сюда идёт. Вот они и приходят каждый год. Но обычно, мы высылаем группу в помощь. Так больше выживает.

– И что, много иммунных? – Кир присел на корточки, вытирая свою обувь.

– Много. Если помогать отбиться, то больше десяти точно. Там же матёрых нет, только пустыши, и кластер долгий. Почти неделю обращённых нет. Всё веселье потом, а поначалу – только непонятки и буча. Мы обычно ждём, пока зомби полезут, потом отстреливаем их и забираем иммунных.

– Почему ваш Академик дохнет так часто? Идиот что ли? – спросил Фома.

– Не, просто он тут не фартовый. Его то закажут, то другие муры на стрелке вальнут, то мутанты сожрут. Если бы меня всегда с собой брали, то долго бы жили, но это же западло – шныря рядом держать. Вот, я уже шесть лет живу, а они – меньше года.

* * *

Хорёк тогда нам очень много чего рассказал, потому и опоздали в рейд за Василисой. Но эта информация была слишком ценной, чтобы пренебречь ею.

Вчера мы всё это обсуждали и думали, как быть с этим, регулярно обновляющимся гадюшником. Решили стаб прибрать себе, заселить нормальными людьми и обязать их каждый год делать полную зачистку обновлённой зоны.

Вспомнили, кто такой этот Бузан. Раньше его звали Базис. Год назад его и ещё одного выгнали за педерастию, предварительно прогнав голыми по всему городу с баннером «Я ПИДАР». Обкидывали всякой гадостью и отрезали гениталии. Толерантность к гендерным меньшинствам и тому подобной братии в Парадизе явно не в чести. Вот один из них и объявился мстить. Интересно, куда делся второй…