5
По гладкой плоскости стекла

Когда Эмма вошла, Кристина уже собирала вещи – опрятно и точно, как и все, что она делала. Одежду она аккуратно сворачивала, чтобы та не помялась, все влажное закрывала в пластик, а обувь совала в пакеты, чтобы она не пачкала вещи.

– А я когда собираюсь, просто швыряю все в чемодан и сажусь сверху, пока Джулиан пытается застегнуть молнию, – лучезарно сообщила она.

– У меня от этой картины сыпь начинается, – Кристина с улыбкой посмотрела на нее.

Эмма прислонилась к стене. Она чувствовала себя очень усталой и одинокой, словно Кристина и Блэкторны уже уехали.

– Скажи мне, что будешь в Институте, когда я вернусь, – попросила она.

Кристина бросила свое занятие и, прикусив нижнюю губу, критически посмотрела на выданный ей Пенхаллоу чемодан – он лежал раскрытый на кровати.

– Тебе известно, сколько ты тут пробудешь?

– Несколько дней.

– Думаешь, семейство захочет, чтобы я осталась? – взгляд ее больших темных глаз устремился на Эмму. – Я могла бы просто поехать домой. Мой учебный год еще не истек, но они бы, я думаю, поняли. У меня такое ощущение, будто я вторгаюсь в…

Эмма отлепилась от стены и энергично замотала головой.

– Нет-нет, Тина, ничего подобного.

Она вкратце пересказала свой разговор с Джемом и всю историю про заражение леев.

– Джем думал, что я отправлюсь в Лос-Анджелес; сказал, чтобы я вышла на связь с Катариной и попыталась вместе с ней как можно больше разузнать о лей-линиях, но теперь этим придется заняться тебе. Хелен с Алиной будут по уши в детях, плюс у них горе и вообще… Кристина, я тебе доверяю. Я знаю, ты сможешь.

Кристина слабо улыбнулась в ответ.

– Я тебе тоже доверяю.

Эмма упала на кровать. Та протестующее заскрипела, и Эмма пнула ее в ножку – пятку ушибла, зато душу отвела.

– Я не хочу сказать, что от Хелен с Алиной проку ноль – просто все сейчас разбиты горем. Им понадобится хоть кто-то, кто еще держится, – им понадобишься ты.

Она вдохнула поглубже.

– И Марку тоже.

У Кристины расширились глаза, а Эмма внезапно вспомнила лицо Марка час назад на кухне, когда они с Джулианом выдали новость: вся семья возвращается в Лос-Анджелес сегодня же – но без них.

Марк словно одеревенел. Потом покачал головой и сказал:

– Скверные новости. Я не могу… – но замолчал и сел на край стола; руки у него слегка дрожали.

Хелен, которая и так уже там сидела, побледнела, но ничего не сказала, а Алина положила руку жене на плечо.

Дрю, ни слова не говоря, вышла. Марк через мгновение встал и последовал за ней. Тавви некоторое время протестовал, выдвигал сотни аргументов, почему Джулиану непременно нужно отправиться с ними, и почему им не надо оставаться, и что пусть лучше Инквизитор приедет к ним, в Лос-Анджелес, или даже проведет допрос по скайпу – от этого последнего предложения у Эммы точно случилась бы истерика, не будь она в таких расстроенных чувствах.

– Так мы едем домой? – спросила Хелен; Джулиан наклонился и что-то тихо втолковывал Тавви – Эмма их больше не слышала. – Назад, в Лос-Анджелес?

– Я за вас очень рада, и Джиа говорит… она думает, вы сможете остаться, – торопливо проговорила Эмма.

– Она надеется, что мы сможем остаться, – поправила ее Алина.

С виду она была совершенно спокойна, но пальцы на плече Хелен так и побелели.

– Но не без тебя же, – на лице у Хелен появилось загнанное выражение. – Мы должны остаться здесь, пока они держат тебя…

– Нет, – к всеобщему удивлению, это вставил Тай. – Это будет опасно для Марка. И для тебя тоже. В плане Джиа есть свой резон.

Кит бросил на него не поддающийся расшифровке взгляд, в котором сквозила тревога и… что-то еще.

– Домой! – глаза Хелен заблестели от слез.

Она посмотрела на Джулиана, но тот был занят попытками усмирить брыкающегося Тавви. В конце концов мальчика пришлось унести.

– Даже не знаю, от грусти я плачу, или от счастья, – пробормотала Хелен, смахивая слезы.

Алина поцеловала ее в голову.

– И от того, и от другого, я думаю.

Эмма была уже на полпути в комнату Кристины, когда на лестничной площадке наткнулась на Марка. Он стоял, прислонившись к стене, и выглядел мрачным.

– Дрю не пускает меня с ней поговорить, – сообщил он. – Я волнуюсь. Это в духе фэйри – горевать в одиночку, но Сумеречным охотникам такое не свойственно.

Эмма заколебалась. Она чуть было не ляпнула, что это очень свойственно Дрю – запираться одной у себя в комнате. Но Дрю и правда была очень расстроена, когда выбегала из кухни, так что…

– Продолжай пытаться, – посоветовала она. – Иногда приходится стучать минут двадцать. Ну, или сразу предложи посмотреть вместе с ней какой-нибудь триллер.

Марку эта идея не показалась удачной.

– Не уверен, что мне понравится фильм ужасов, – с сомнением протянул он.

– Никогда не знаешь, где тебе повезет, – пожала плечами Эмма.

Марк уже собрался идти обратно, наверх, но задержался на первой ступеньке.

– Я и за вас с Джулианом волнуюсь, – признался он. – Мне не нравится Инквизитор, и то, что он будет вас допрашивать. Он похож на Неблагого Короля.

– Да ну? – удивилась Эмма.

– Да, то же ощущение, – сказал Марк. – Не могу объяснить, но…

Наверху на площадке открылась дверь.

– Эмма? – Кристина заглянула вниз. – Ты не могла бы…

Увидав Марка, она замолчала. Эти двое так смотрели друг на друга, словно Эммы тут вообще не было.

– Простите, не хотела вас прерывать, – сказала Кристина, продолжая смотреть на Марка, а он на нее, словно их взгляды кто-то связал узлом.

Марк встряхнулся, будто смахивая паутину снов.

– Все в порядке. Мне все равно нужно поговорить с Друзиллой.

Он взлетел по ступенькам и исчез за поворотом коридора.

Кристина тоже опомнилась и пригласила Эмму войти. Теперь казалось, что никакого Марка она только что не видела, но Эмму так и подмывало расспросить ее об этом.

– Ты будешь нужна Марку, – начала она, и Кристина тотчас же сцепила руки на коленях.

– Марк… – она замолчала. – Не знаю, о чем он думает. Возможно, злится на меня.

– С какой стати ему на тебя злиться?

– Из-за Кьерана. Они нехорошо расстались, а теперь Кьеран далеко, отсиживается в Схоломанте, и это из-за меня.

– Ты не ссорила их с Кьераном, – запротестовала Эмма. – Если уж на то пошло, мирила ты их гораздо дольше. Не забыла горячий эльфийский тройничок?

Кристина закрыла лицо руками.

– Ффрымффтычн.

– Прости, что?

– Я сказала, – она подняла голову, – что Кьеран прислал мне весточку.

– Правда? Как? Когда?

– Сегодня, в желуде. Очень информативную.

Кристина протянула ей крошечный клочок бумаги.

Леди роз

Хотя в Схоломанте холодно, а с Диего можно помереть со скуки, я все же благодарен за то, что моя жизнь оказалась для тебя достаточно ценной, чтобы ее спасти. Ты так же добра, как и прекрасна. Мои мысли неизменно с тобой.

Кьеран

– Почему он тебе это прислал? – Эмма покачала головой и протянула записку обратно. – Странная она какая-то. Да и сам он странный.

– Видимо, хотел поблагодарить за побег, вот и все, – возразила Кристина.

– Фэйри никого не благодарят, – сказала Эмма. – Это романтическое послание.

Кристина покраснела.

– Нет, это просто обычная для фэйри манера изъясняться. Ничего не значит.

– Когда речь идет о фэйри, – мрачно констатировала Эмма. – Все что-нибудь значит.

* * *

Тем временем Дрю решительно игнорировала стук в дверь. Это было совсем не трудно: с тех пор, как умерла Ливви, она чувствовала себя словно под водой. Все было таким далеким, будто происходило где-то высоко над ее головой. Слова превратились в эхо, а люди – в размытые пятна, в игру светотени.

Иногда она сама говорила себе: Ливви, моя сестра Ливви, мертва.

Но и слова были какие-то ненастоящие. Даже горящий погребальный костер случился с кем-то другим.

Она выглянула в окно: демонские башни сверкали, как осколки стекла. Дрю ненавидела их лютой ненавистью: всякий раз, как она бывала в Аликанте, происходило что-нибудь ужасное. То кто-то умирал, то Хелен отправляли в ссылку…

Дрю села на подоконник, все еще держа в руках скатанную в рулон футболку. Хелен… Они все так долго хотели, чтобы она вернулась. Это была настоящая цель их семьи – они так хотели, чтобы Марк вернулся, и чтобы кончился Холодный мир, и чтобы Джулс был счастлив, и пропала эта напряженная складка у него между бровей. А теперь Хелен и правда вернулась и даже, кажется, собиралась сменить Джулса.

Хелен позаботится о вас, сказал он. Как будто можно вот так, взять и уйти с этого поста, а Хелен – встать на замену… как будто они не семья вовсе, а так, горсть мимоходом брошенных монеток. Или малолетних идиотов. Ты со мной обращаешься как с дурочкой, подумала она… интересно, что бы вышло, если бы она так и сказала Джулиану. Но нет, она бы все равно не сказала. С тех пор как Ливви умерла, складка у него между бровей и правда пропала, но вместо нее появился пустой взгляд, который был в сто раз хуже.

Хотя получить назад Марка – уже что-то. Марк ведь был с ними счастлив, даже когда вел себя странно и нес всякую эльфийскую чушь. Он еще сказал ей, что она красивая, и пытался готовить, хотя и не умел. Но Хелен была такая тонкая, прекрасная и далекая. Дрю еще помнила, как Хелен отправилась в Европу на учебный год, помахав на прощание, будто отмахнувшись от них, и настолько довольная отъездом, что это казалось пощечиной лично ей. Она тогда вернулась с Алиной, лучезарно счастливая, но Дрю навсегда запомнила, как счастлива Хелен была их бросить.

Она не станет смотреть со мной ужастики и есть сладкий попкорн, думала Дрю. Она, наверное, вообще ничего не ест, кроме цветочных лепестков. Она вообще ничего про меня не понимает и даже пытаться не будет.

Развернув футболку, она достала изнутри нож и записку, которую Хайме Росио Розалес сунул ей в Лондоне. Она читала ее столько раз, что бумага истончилась и обтрепалась по краям. Держа записку в руках, она свернулась на подоконнике, пока Марк тщетно барабанил в дверь и звал ее по имени.

* * *

В доме была только гулкая пустота.

Путешествие туда и обратно в Гард превратилось в полный хаос. Тавви ныл, Хелен лихорадочно выспрашивала у Джулиана что-то про будни управления Институтом, между Кристиной и Марком словно летали электрические заряды, а Тай с загадочным лицом что-то искал в своем телефоне. По дороге обратно Диана милосердно нарушила царящее между Джулианом и Эммой тяжелое молчание и начала болтать о том, стоит или нет ей продавать оружейную лавочку на Флинтлок-стрит. Она предпринимала усилия, чтобы избежать неловких пауз в разговоре – это было ясно как день, но Эмма все равно была ей признательна.

Но теперь Диана ушла к себе, и Эмма с Джулианом в полном одиночестве подошли к дверям дома на канале. По всему дому стояла охрана, но он все равно был вопиюще пуст. Еще утром здесь было полно народу, но теперь остались только она и Джулиан. Он задвинул засов на входной двери и все так же молча собрался подниматься наверх.

– Джулиан, – не выдержала она. – Нам нужно… мне нужно с тобой поговорить.

Он остановился, положив руку на перила. На нее он даже не смотрел.

– Ну, разве это не банальность? – холодно сказал он. – «Нам нужно поговорить».

– Вот именно. Именно поэтому я сказала по-другому: мне нужно с тобой проговорить. Так или иначе, это факт, ты сам знаешь. Особенно если мы собираемся провести тут несколько дней наедине. И вместе предстать перед Инквизитором.

– Но речь ведь не об Инквизиторе, не так ли? – он наконец повернулся к ней. Его глаза горели ядовитым сине-зеленым цветом.

– Нет.

На мгновение Эмме показалось, что он откажется разговаривать, но Джулиан пожал плечами и пошел наверх, словно приглашая ее следовать за ним.

Войдя в комнату, она закрыла дверь. Он расхохотался, хотя голос его звучал устало и глухо.

– Это совсем не обязательно. В доме больше никого нет.

Были времена, когда они ни о чем так не мечтали, как получить целый пустой дом в свое распоряжение. У них была общая мечта – целый дом, только для них двоих… Целая жизнь – только для них, навек. Но сейчас, когда Ливви умерла, думать об этом было почти кощунством.

Она сегодня уже смеялась – раньше, с Кристиной. Искорка веселья в кромешной тьме. Джулиан повернулся к ней с совершенно пустым лицом, и она едва не поежилась, увидев его.

Эмма шагнула вперед, вглядываясь в его черты, – ничего не смогла с собой поделать. Он когда-то сказал ей, что в живописи и рисунке самое интересное – тот момент, когда картинка обретает жизнь. Взмах кистью, штрих пером, и изображение из плоской иллюстрации превращается в живой, дышащий портрет – в улыбку Моны Лизы, в искру интереса в глазах «Девушки с жемчужной сережкой».

Вот что пропало из Джулиана, поняла она, снова вздрагивая: тысяча эмоций, бурлившая в его глазах, и среди них любовь – к ней, к братьям и сестрам. Даже беспокойство покинуло его, и это было самое странное.

Он сел на край кровати. На ней лежал альбом – он небрежно отшвырнул его в сторону, под подушку. А ведь он всегда был очень аккуратен с принадлежностями для рисования… Эмма сдержала порыв спасти ни в чем не повинный альбом. Ей казалось, будто она потерялась посреди бескрайнего океана.

Слишком многое успело измениться.

– Что с тобой происходит? – спросила она.

– Понятия не имею, о чем ты. Я оплакиваю свою сестру. Как я, по-твоему, должен себя вести?

– Только не так, – отрезала она. – Я твой парабатай. Я всегда чувствую, если что-то не в порядке. А горе – это не «не в порядке». Горе – это то, что чувствую сейчас я, и что ты сам чувствовал еще вчера ночью… Но Джулиан, сейчас от тебя не этим пахнет. И это пугает меня.

Джулиан некоторое время молчал.

– Прозвучит странно, – сказал он наконец, – но можно я до тебя дотронусь?

Эмма шагнула вперед и встала между его коленей – протяни руку и коснешься.

– Да.

Он положил ладони ей на бедра, сразу над ремнем джинсов. Привлек ее к себе. Она мягко обхватила руками его щеки, коснулась острых скул. Он закрыл глаза, ресницы порхнули по пальцам. Что такое, Джулиан, подумала она, в чем дело? Он и раньше иногда что-то скрывал от нее… Но теперь ощущение было такое, словно он прятал от нее целую жизнь, годами. Иногда он казался ей книгой на незнакомом языке… а теперь превратился в книгу, не только закрытую, но и запертую на десяток тяжелых замков.

Джулиан ткнулся головой в Эмму – она почувствовала волны его мягких волос, – потом поднял голову. Горячее дыхание проникло сквозь ткань, добралось до кожи. Он слегка поцеловал ее в живот – Эмма почувствовала дрожь. Когда их глаза снова встретились, его взгляд был лихорадочен и светел.

– Думаю, я решил нашу проблему, – негромко сказал он.

Она одним махом отмела желание, смятение, гнев – весь комок перепутанных чувств.

– О чем ты?

– Когда умер Роберт Лайтвуд, мы потеряли единственный шанс отправиться в изгнание. Я надеялся, что горе и боль заставят меня разлюбить тебя…

Его руки все еще лежали у нее на бедрах, но утешения это не приносило – слишком безжизненный был у него голос.

– …но этого не произошло. Ты и сама знаешь. Вчера ночью…

– …мы остановились, – перебила она, вспыхивая.

Душ, перепутанные простыни, вкус его поцелуев – соль и мыло…

– Дело не в том, что мы делаем, а в том, что чувствуем. Ничто не сумело заставить меня перестать тебя любить. Даже оборотов сбавить и то не вышло. Мне пришлось это исправить.

В животе у нее завязался холодный узел.

– И что же ты сделал?

– Пошел к Магнусу. Он согласился наложить чары. Сказал, что у этого вида магии – когда вмешиваешься в человеческие чувства – бывают опасные последствия, но…

– Вмешиваешься в человеческие чувства? – Эмма отшатнулась, его руки упали. – Да о чем ты говоришь?

– Он их убрал, – сказал Джулиан. – Мои эмоции. Мои чувства к тебе. Их больше нет.

– Не понимаю…

Интересно, почему люди всегда это говорят, когда ясно, что все они прекрасно поняли? Только сейчас Эмма поняла, почему. Потому что не хотят понимать. Это способ сказать: нет, не может быть! Ты не мог иметь в виду это. Только не то, что ты сейчас сказал…

Скажи, что это неправда.