– Пришлось! Найдись у тебя наркотики, я могла бы помочь, отправила бы тебя лечиться. Но это… – Она вновь указала на бутылки. – Я даже не знаю, что думать. В чем дело, Саймон? Ты вступил в секту?

Саймон покачал головой.

– Тогда объясни, – велела мать. Губы у нее дрожали. – Мне в голову приходят страшные мысли. Страшные и отвратительные. Саймон, прошу тебя…

– Я вампир. – Саймон и сам не понял, как – или, скорее, зачем – произнес эти слова, однако вот они, повисли в воздухе подобно ядовитому газу.

Колени у миссис Льюис подкосились, и она рухнула в кухонное кресло.

– Что ты сказал? – еле слышно спросила она.

– Я вампир. Уже два месяца. Прости, что сразу не объяснил. Я не знал как…

Лицо Элейн Льюис сделалось белым как мел.

– Вампиров не бывает, Саймон.

– Нет, они существуют. Я не хотел таким становиться, меня укусили. Спрашивать моего желания никто не собирался. Будь у меня шанс, я бы все изменил.

Вспомнилась брошюра, которую так давно показывала Клэри: о том, чтобы открыться родителям. Тогда Саймон посмеялся…

– Тебе кажется, что ты вампир, – глухо произнесла мама. – Кажется, что ты пьешь кровь.

– Я и правда пью кровь. Кровь животных.

– Ты вегетарианец! – Мать едва не зарыдала.

– Теперь нет. Я не старею, и мне нужна только кровь. – В горле встал ком. – Человека я ни разу не тронул. И не трону, потому что я – все еще я. Личность никуда не делась.

Мать, казалось, сдерживается из последних сил.

– Твои новые друзья… тоже вампиры?

Изабель, Майя, Джейс… Саймон не сумел бы сейчас объяснить всего: о том, кто такие нефилимы и почему он общается с оборотнями. Это уж слишком.

– Нет. Но они… знают, кто я.

– Это… они дали тебе наркотики? Заставляли принимать что-нибудь? У тебя начались галлюцинации?

Казалось, она не слышит ответов Саймона.

– Нет. Мам, я говорю серьезно.

– Вампиров не существует, – шептала мать. – Тебе только кажется. О боже… Прости, прости, Саймон, я не уследила. Мы поможем тебе, найдем хорошего врача. За любую цену…

– Мне к врачу нельзя, мам.

– Можно. Нужно! Тебя надо отвезти в… в больницу.

Саймон протянул матери руку и закатал рукав.

– Найди у меня пульс.

Мать посмотрела на сына дикими глазами.

– Ч-что?

– Пульс, говорю. Найди у меня пульс. Если он есть – значит все хорошо, и я пойду с тобой в больницу. Если нет – придется тебе поверить мне.

Утерев слезы, миссис Льюис медленно потянулась к руке сына. После стольких лет ухода за больным супругом она не хуже любой медсестры умела проверить пульс. Прижав указательный палец к жилке на внутренней стороне запястья Саймона, Элейн Льюис притихла.

Выражение ее лица менялось на глазах: из страдальческого оно стало смущенным, а после – крайне испуганным. Выпустив руку Саймона, мать встала и попятилась. На ее сильно побледневшем лице огромные глаза казались чисто-черными.

– Да что ты такое?

– Я же говорил, – чувствуя приступ дурноты, произнес Саймон. – Вампир.

– Ты не мой сын. Ты не Саймон. – Мать затрясло. – У всех живых есть пульс. Ты чудовище! Что с моим ребенком?!

– Я Саймон… – Он шагнул к матери.

Она закричала. Прежде Саймон ни разу таких ужасных криков от нее не слышал и услышать вновь не хотел бы.

– Уйди, – надломившимся голосом велела миссис Льюис. – Не приближайся ко мне. – Она перешла на шепот: – Барух ата Адонаи шоме́а тфила…^[8]

Вздрогнув, Саймон понял: мать молится. Так боится его, что просит Всевышнего изгнать злой дух. И что хуже всего, молитва действует: при упоминании Господа свело желудок, заболело горло.

Мать права. С болью в душе, Саймон окончательно осознал: он проклят, больше не принадлежит миру живых. Ведь у всех живых есть пульс.

– Мам, – шепотом позвал Саймон. – Мам, хватит.

Не переставая молиться, мать посмотрела на Саймона широко раскрытыми глазами.

– Мам, не расстраивайся так. – Собственный голос прозвучал как будто издалека: такой мягкий, успокаивающий, голос незнакомца. Саймон неотрывно смотрел в глаза матери, как кот смотрит на за загнанную в угол мышь. – Ничего страшного. Ты уснула в кресле, и тебе приснился кошмар: я прихожу домой и говорю тебе, якобы я вампир. Это лишь сон, ужасный сон.

Перестав молиться, миссис Льюис моргнула:

– Я сплю.

– И тебе снится кошмар. – Саймон положил руку ей на плечо, и мать не пошевелилась. Только уронила голову на грудь, как усталый ребенок. – Просто сон. Ты ничего не находила у меня в комнате. Мы не ссорились. Тебе все приснилось.

Он взял ее за руку и, отведя в гостиную, усадил в кресло. Миссис Льюис шла покорно. Она даже улыбнулась, когда Саймон укутал ее пледом и закрыл ей глаза.

Вернувшись на кухню, Саймон резво собрал бутылки в мусорный пакет. Плотно завязал его у горлышка и прошел к себе в спальню. Там сменил окровавленную куртку на чистую, побросал кое-какие пожитки в рюкзак. Выключил свет и, прикрыв за собой дверь, вышел.

Когда он проходил через гостиную, мать уже спала. Саймон легонько коснулся ее руки и прошептал:

– Несколько дней меня не будет, но ты не станешь волноваться. Не жди меня домой. Я уехал на школьную экскурсию. Звонить никуда не надо, все хорошо.

Саймон отпустил руку матери. В тусклом свете она смотрелась одновременно и старше и моложе: миссис Льюис напоминала маленького ребенка, свернувшегося калачиком в кресле под теплым пледом. Однако на лице у нее проступили новые морщины, которых Саймон прежде не видел.

– Мам, – прошептал он, снова беря ее за руку.

Миссис Льюис поерзала, и Саймон, не желая будить ее, бесшумно поспешил прочь. Взял со столика в прихожей ключи и вышел на улицу.

* * *

Последние дни в Институте царила непривычная тишина. Джейс взял привычку оставлять окно на ночь открытым: слушал шум дорожного движения, редкие сирены «скорых» и гудки клаксонов на Йорк-авеню. Слушал звуки, недоступные уху примитивных, и звуки эти просачивались сквозь тьму ночи в его сны: шелест воздуха от мчащихся вампирских байков на адском топливе, трепетание крыльев фей, далекий волчий вой в полнолуние.

Сейчас в небе висела половинка серебристого диска, и света как раз хватало для чтения. Лежа на кровати, Джейс перебирал содержимое отцовской шкатулки: стило, охотничий кинжал с серебряной рукояткой и инициалам «С.В.Э.» на ней и, наконец, – самое интересное, стопка писем.

За последние полтора месяца Джейс привык прочитывать в день одно-два письма. Он желал хотя бы отдаленно представить, каким был его родной отец. И вот перед мысленным взором постепенно стал прорисовываться портрет задумчивого юноши из строгой, консервативной семьи, примкнувшего к Валентину и Кругу. Стивен углядел возможность выделиться среди равных. Даже после развода он продолжал писать Аматис (о чем та ни разу не упомянула): в посланиях к бывшей жене проглядывала разочарованность в Валентине и отвращение к делам Круга. О новой жене Стивен если и писал, то немного и вскользь. Оно и понятно – вряд ли Аматис захотела бы читать о сопернице, зато Джейс испытывал легкую ненависть к отцу. Зачем жениться на нелюбимой женщине? Зачем оставаться в Кругу, если презираешь его членов? Валентин хоть и был безумцем, но своим принципам оставался верен.

В моменты, когда Джейс ставил Валентина выше отца, он чувствовал себя особенно плохо. Что он за сын такой?!

Стук в дверь прервал сеанс самоедства. Джейс пошел открывать, ожидая увидеть Изабель: пришла, наверное, одолжить чего-нибудь или поплакаться.

На пороге стояла Клэри, одетая не совсем обычно: черная майка с большим вырезом, поверх нее – не застегнутая, просто завязанная узлом на пупке белая блузка, и юбка выше колена, открывающая стройные ножки. Ярко-рыжие волосы Клэри заплела в косички; свободные прядки липли к вискам, как будто девушка попала под дождь.

При виде Джейса она улыбнулась и вскинула брови медного оттенка (как и обрамляющие зеленые глаза ресницы).

– Впустишь?

Оглядев коридор и никого не заметив – слава богу! – Джейс за руку втянул Клэри к себе в комнату. Привалившись спиной к двери, спросил:

– Ты что здесь делаешь? Что-нибудь случилось?

– Нет, все замечательно. – Скинув туфли, Клэри опустилась на край кровати. Оперлась на руки и слегка откинулась назад. При этом подол юбки пополз вверх, отчего Джейс окончательно смутился. – Соскучилась по тебе. Мама и Люк спят, не заметят моего отсутствия.

– Не следовало тебе приходить, – простонал Джейс. Противно было произносить эти слова, но что поделаешь? Есть вещи, о которых Клэри не знает и – даст бог – не узнает.

– Ладно, если хочешь – уйду. – Клэри поднялась с кровати. Ее зеленые глаза заблестели. Подойдя к Джейсу, она сказала: – Я примчалась к тебе посреди ночи. Хотя бы поцелуй на прощание.

Притянув Клэри к себе, Джейс поцеловал ее. Есть на свете безумства, совершать которые необходимо. Тело Клэри изогнулось в руках Джейса, как мягкий податливый шелк. Он распустил ей косы, и волосы упали на плечи девушке свободными прядями – ему так хотелось сделать это еще в первую встречу, но тогда Джейс прогнал мысль, казавшуюся ему безрассудной. Клэри была для него примитивной, чужачкой – зачем такая нефилиму?! А потом они поцеловались в парнике, и Джейс чуть не сошел с ума от счастья. Вдвоем они спустились вниз, но тут появился Саймон… Еще никого Джейс так не хотелось убить. Ничего плохого Саймон не сделал, однако Джейс в ту секунду почти не соображал. Мысль, что Клэри уйдет с другим, напугала сильнее любого, самого страшного демона.

Когда же Валентин сказал, что Джейс и Клэри – брат и сестра, Джейс понял: есть вещи ужаснее. Его любовь оказалась грехом чуть ли не вселенского масштаба; самое чистое и безупречное в его жизни вдруг обернулось самым непростительным. Отец говорил: когда ангелы пали, их муки были безграничны, ибо падшим не суждено вновь узреть лик Божий. И Джейс понимал, чувствовал силу их боли. Желание нисколечко не ослабло, лишь обратилось пыткой.

Порой тень того мучения омрачала воспоминания, даже когда Джейс целовал Клэри – вот как сейчас. Он обнял ее с новой силой. Удивленно охнув, девушка, однако, не воспротивилась. Оторвав Клэри от пола, Джейс перенес ее на кровать.

Комкая письма, они устроились на матрасе. Освобождая место, Джейс отпихнул в сторону шкатулку. Сердце пойманной птицей колотилось о ребра. Еще никогда они с Клэри не ложились вместе в кровать. Та ночь в Идрисе – не в счет, тогда они только держались за руки. Джослин тщательно следила за дочерью, не позволяя той провести ночь наедине с возлюбленным. Ей плевать на Джейса. И правильно, на ее месте Джейс и сам не больно обращал бы внимание на свои чувства.

– Люблю тебя, – шептала Клэри, стаскивая с Джейса рубашку и проводя пальцами по шрамам у него на спине и особенно нежно по звездообразному шраму на плече. Точно такой – наследие ангельской крови – имелся и у нее. – Будь со мной, не оставляй…

Одной рукой Джейс потянулся распустить узелок на блузке, второй нащупал кинжал на кровати. Должно быть, оружие выпало из шкатулки.

– Мы ни за что не расстанемся.

Клэри посмотрела на него блестящими глазами и спросила:

– Ты так уверен?

Стиснув рукоять кинжала, Джейс поднял его. Лунный свет отразился от клинка.

– Да, уверен, – сказал Джейс и нанес удар. Лезвие вспороло плоть как бумагу. Губы Клэри сложились в удивленное «О», и алая кровь окрасила белую блузку.

Господи милосердный, опять…

Просыпаясь от кошмара, Джейс словно пролетал сквозь витражное окно. Лицо будто секло осколками. Задыхаясь, он сел на кровати, инстинктивно перекатился на бок, пытаясь спастись от остатков сна, и рухнул на каменный пол. В открытое окно врывался холодный ветер, заставляя дрожать и в то же время помогая вырваться из липких щупалец сновидений.

Крови на руках Джейс не увидел. Постель скомкалась: простыня, одеяло – все в одну кучу. И только отцовская шкатулка спокойно стояла на прикроватной тумбочке, куда Джейс аккуратно отложил ее перед сном.

Первое время Джейса рвало. Наученный опытом, он старался не есть за несколько часов до сна. Лишенное пищи, тело отыгрывалось по-своему: Джейса скручивало в жестоких спазмах и сухих рвотных позывах.

Когда приступ прошел, Джейс прижался лбом к холодному камню пола. Пот постепенно остывал, рубашка липла к телу. Как бы эти сны в конце концов его не убили… В попытках избавиться от них Джейс перепробовал все доступные средства: обычное снотворное и зелья, руны сна и руны умиротворения, лечащие руны – ничего не помогало. Сны отравой проникали в разум, и ничто не могло их вывести.

Даже в часы бодрствования Джейс не мог спокойно смотреть на Клэри, а она видела его насквозь как никто другой. Что она подумает, узнав, какие сны видит возлюбленный?! Перекатившись на бок, Джейс посмотрел на искрящуюся отраженным светом шкатулку и вспомнил Валентина. Валентина, посадившего под замок и пытавшего единственную любимую женщину, научившего сына – обоих сыновей, что любить – значит убивать.

«Я не Валентин. Не хочу становиться как он и не стану. Не стану».

Джейс повторял эти слова снова и снова, и мысли вращались в голове бешеным вихрем. Отцовская аксиома стала для него мантрой, и, как в любой мантре, слова постепенно утратили изначальный смысл.

Он вспомнил Себастьяна – то есть Джонатана – своего, так сказать, братца. Вспомнил, как тот скалился сквозь путаницу серебристых волос и как его глаза мерцали огнем беспощадной злобы. Вспомнил, как вонзил ему в спину нож. И как потом мертвое тело поплыло вниз по реке. Как темная кровь мешалась с травой, илом на берегу, тиной и водорослями.

«Я не Валентин».

Джейс нисколько не жалел об убийстве. Выпади ему шанс – снова убил бы Себастьяна.

«Не хочу становиться как он».

Однако неестественно убить – убить сводного брата – и ничего после не чувствовать.

«И не стану».

Правда, отец учил: беспощадное убийство – великое умение. Уроки родителей не так-то легко забываются.

«Я не стану как он».

И люди редко меняются.

«И не стану».