– Приветствую, брат, – произнес он, ухмыльнувшись, как… как наш отец.
– Карим, кто это?
Хусейн с удивлением взглянул на мужчину с точеными скулами и знакомыми фиолетово-голубыми глазами. Этот оттенок заката над Персидским заливом я узнал бы из тысячи, даже если бы не видел Амину десятилетиями. Ее мужскую копию невозможно не узнать, за некоторыми отличиями. Более точеные черты лица, губы не такие полные, как у Амины, и ухмылка, полная цинизма и презрения.
Именно так улыбался наш отец, когда Хусейн и Муна были маленькие, а я пытался остановить отца от очередной порции ударов по лицу мамы.
– Не думал, что мы впервые встретимся в тюрьме.
Он акцентировал каждое слово. Хусейн едва сдержался, чтобы не показать недоумение, но ни один мускул брата не пошевелился. Я тоже едва сдерживался. Потому что узнал его.
– Значит, ты Махмуд.
– Именно. Но я здесь не как твой брат, а адвокат истицы. Твоя история меня удивила. Насильник, похититель, абьюзер. Вру, не удивила. Мама говорила, что с шейхами лучше не связываться.
– Карим, это кто?
– Ах да, забыл представиться, – мужчина впервые за долгую минуту повернулся к Хусейну и деловито протянул руку. – Меня зовут Махмуд Фарух Аль Дихрейм.
– А я надеялся, что хотя бы один родственник моей невестки окажется нормальным.
– Он наш брат, – добавил я.
Хусейн, если и удивился, то не подал виду. Снова. Он протянул в ответ руку для рукопожатия и слегка сжал. Сильно слегка. Потому что рука нашего брата Махмуда покраснела.
Хусейн не знал о сложной истории нашего отца и матери Амины. Я и сам толком не разобрался в их отношениях и почему им не разрешили жениться. Но итог их любви стоял напротив нас и не отрывал взгляд от Хусейна, сдерживаясь от сильного давления в руке.
– Почему я узнаю о новом брате последним?
– Поверь, я и сам не в восторге от нашего родства. Но у нас разные фамилии, внешне мы не похожи, так что проблем у меня не будет.
– А у нас будут?
– Еще какие. Я не просто так согласился защищать испанку. Ты сильно накосячил, а я убью сразу двух зайцев.
– И каких же?
– Засажу за решетку любимчика эмира и восстановлю справедливость. Дикарей нужно держать за решеткой, а не на воле. Надеюсь, моя сестра в порядке.
– Не трогай ее!
Только не Амина. Он не смеет угрожать расправой с Аминой!
– Ты не можешь мне указывать. Аллах, или как там у вас, покарает тебя. Он уже преподал тебе урок.
Воссоединение с семьей оказалось не таким уж и радужным, как я предполагал. Я готов был прижать этого блондинчика через решетку и сделать так, чтобы он пожалел о решении защищать Дебору.
Но вместо меня, Хусейн резко прижал его к стене и хорошенько встряхнул.
– Если ты не освободишь моего брата, то…
– Руки! Иначе суд воспримет нападение как провокацию и примет сторону истца.
Ругнувшись, Хусейн отпустил нашего брата и отошел подальше.
– Вы сделали все, чтобы разрушилась моя семья. Я сделаю все, чтобы разрушилась ваша.
С этими словами Махмуд покинул камеры и оставил нас с Хусейнов вдвоем. Всевышний свидетель, я не подпущу этого парня к своей семьей, бывшей жене и дочери. Не подпущу к сыну, к сестрам и брату. Этот мужчина – живое воплощение нашего отца, точнее худшее воплощение, но я старался об этом не думать.
– Какой строптивый братик, – усмехнулся Хусейн.
– Теперь я точно влип.
– Не влип. У меня есть план.
Оставалось надеяться, что Всевышний не подготовил мне еще одно испытание.
– Амина знает, что я здесь?
Хусейн моментально изменился в лице, но на вопрос не ответил. Мое сердце болезненно сжалось, предчувствуя беду.
«У‘иҙу-кума бикалимати-Лляхи-т-таммати мин кулли шайтанин ва хамматин ва мин кулли ‘айнин лямматин».
«Я прибегаю к совершенным словам Всевышнего Аллаха, чтобы они защитили вас от каждого шайтана, каждого ядовитого существа и от всякого дурного глаза».
Я тихо читала дуа на ушко Иман, пока размазывала финик по нежным небам и приучала к грудному вскармливанию. Иман сначала нахмурилась и недовольно загукала, затем приняла и мое молоко, прикрыв глаза. Такая маленькая и такая крошечная.
Она рядом со мной в спокойствии и безопасности…
Внезапно Иман закричала, отодвинувшись от груди. Ее плач разносился по всей комнате, а я никак не могла ее успокоить. Укачивала, пела песни, даже музыку включала, но она не успокаивалась. Затем происходит самое страшное.
Незнакомые чужие руки отняли ее и увели как можно дальше, но плач малышки не прекращался. Он звучал в голове, как азан, заглушал, заставлял сердце сжаться.
А потом…
Я проснулась в своей одинокой кровати в квартире, доставшейся после развода, и с пустотой в душе. Я не вскакивала резко, как раньше, когда натыкалась на фиолетово-голубые глаза дочки, не кричала, не плакала. Слез больше не осталось, они высохли.
Я просто открыла глаза, глядя в пустоту в небе на тридцатом этаже в Бурдж Халифе. У меня есть все, что пожелала бы любую европейская девушка. Я не нуждалась в деньгах, мне досталась крупная сумма после развода, помимо квартиры, к тому же наш с братом бизнес процветал.
Богатые тоже плачут.
Вроде так говорят христиане?
Ноябрь. Месяц, в который все изменилось в моей жизни. Год назад я училась в лучшем университете Англии, мечтала построить карьеру и помочь папе с базаром. Хотела вводить новшества для нашего быстро развивающегося города и для страны в целом. В мои планы не вписывалось замужество до двадцати пяти лет.
Если бы перед поездкой на помолвку сестры мне кто-то сказал, что я выйду замуж за ее жениха, а через несколько месяцев забеременею и рожу ребенка – подумала бы, что их разумом завладел шайтан.
Сейчас моя жизнь, наверное, напоминала скетание душ между адом и раем. До рая не хватило благих мыслей и дел, а до ада – сквернословий и злых умыслов. Я просто лежала в кровати, свернувшись в клубок. Просто спала, высасывала молоко, которое, как ни странно, не пропало, выливала его в раковину. Оно никому не нужно. У моей дочери есть кормилица, лучшие няни и прислуга. Но у нее нет мамы. А у меня нет моей Иман.
Я больше не плакала, слез не осталось. Лишь огромная дыра в душе и пустующая детская, в которую я старалась не заходить. Потому что больно. Потому что не могла.
Аллах снова подвергал меня испытанию, но я не готова его пройти. Я просто сломалась.
– Амина… – послышался голос брата у порога комнаты.
– Как прошла апелляция?
– Отклонили. Доказательства неоспоримы.
Доказательства моей порочности, скверности и отсутствии Аллаха в душе. Как именно Кариму и его семье удалось доказать, что я не способна воспитать религиозную мусульманку – знал только Аллах. Нам с братом даже не показали документы. Джахид все эти месяцы пытался оспорить решение суда. Приносил справки со школы и университета, документ об авторском праве на программу для базара, даже показывал мои проекты для нашего дело.
Бесполезно, их просто не приняли. Снова.
– Сегодня твой день рождения, помнишь?
Нет. Моего дня рождения настанет, когда мне вернут дочь.
– Хочешь заказать торт, танцовщиц и загадать желание? – усмехнулась я саркастично.
– Как минимум. Двадцать лет исполняется один раз. К тому же…
На его лице играла игривая ухмылка, и мне оставалось лишь догадываться, что задумал старший брат.
– Нужно выйти к гостям, тебя ждут.
– Кто?
– Наши партнеры пришли поздравить тебя с двадцатилетием и рождением дочки.
– Они знают, что у меня отняли дочь? Если бы знали, не пришли бы к нерелигиозной и порочной мусульманке.
– Они пришли поддержать тебя. Вдруг тебе станет лучше?
– Мне станет лучше, когда я увижу Иман.
Джахид присел на корточки рядом со мной и окинул меня серьезным взглядом. Сейчас он напоминал мне папу, который внушал мне в детстве о важности навыка готовки для будущей жены. Как вы думаете, я его послушала?
– Ты должна жить дальше, Амина. Работать, развлекаться, отдыхать с гостями. Вернись в наш мир.
– Я не могу вернуться в наш мир! – выкрикнула я, резко вскочив с кровати. – Они отняли у меня ребенка. Моего ребенка! Аллах покинул меня! Он не видит, как я страдаю!
– Только Аллах знает, когда ты увидишь Иман. Я тоже скучаю, мне трудно работать и успокаивать тебя. Помоги мне вернуть тебя, Амина. Мы вернем Иман, но ты должна тоже жить, а не сидеть взаперти в комнате. Ты должна жить.
Наверное, я глупа. Причем глупа настолько, что послушалась брата. Мне сегодня и правда двадцать, но я не чувствовала никакой радости. Как машина будущего, я встала с кровати, привела себя в порядок, сделала намаз и только после этого вышла в общую гостиную, где меня ожидали коллеги по бизнесу и партнеры.
– С днем рождения, госпожа.
Коллеги мужского пола здоровались со мной через Джахида и пожимали его руку, а девушки в красивых хиджабах, вышитых золотом, не стеснялись подходить ко мне и обнимать. Но я даже не чувствовала тепло их тел, не слышала голос, поздравления.
И обратила внимания только на одну девушку.
– С днем рождения, сестренка…
– С днем рождения, сестренка.
Как и все остальные жены партнеров, Хайя приобняла меня и поцеловала в щеку. Наверное, если бы я не находилась в подавленном состоянии, то удивилась бы приходу сестры. Снова. И без матери, которая вымещала бы на мне всю злость и обвиняла во всех тяжких грехах.
Кто ее пригласил сюда?
Я повернулась к Джахиду, который делал вид, что я не испепеляла его шайтановским взглядом.
– Спасибо.
Я уже не была так вежлива с младшей сестренкой, но заметила, как ее брови слегка приподнялись, напоминая жалобную собачку.
– Я хочу с тобой поговорить.
Правда? Только сейчас, когда Аллах сильно ударил меня, а я гладить второй рукой не спешил? Когда я была раздавлена и больше не нуждалась в «поддержке» родственников? Или когда она саркастично поздравила меня с беременностью, напомнив о сорванной помолвке и о позоре.
Хайя всего лишь лишилась дома на Персидском заливе, а я лишилась целой жизни…
Но в груди что-то откликнулось на ее жалобное выражение лица, на отсутствие некоторых браслетов на ее запястье. Она никогда не выходила из дома без золота, а сейчас на ней красовался только кулон и два браслета.
Я молча пошла к кабинету, сестра двинулась за мной. Тишина мгновенно наступила в помещении. Здесь хорошая звукоизоляция, нас никто не услышит.
– Амина мне… – Хайя опустила глаза и неуверенно перебирала пальцы перед собой. – Мне нужна работа.
– Что?
Аллах свидетель, это вырвалось случайно, но я не смогла скрыть удивление. Хайя? Работать? Она всю жизнь мечтала о богатом муже и множестве детей. Сама же просила папу засватать ее с перспективным мужчиной, чтобы она не знала бед. А сейчас…
– Зачем?
– Папе плохо, мама в отчаянии. Мы потеряли все из-за…
– Из-за меня? Ты это хотела сказать? – Мой тон обрел стальные нотки и был похож на одного человека из прошлого, когда он видел меня в компании своего брата. Я не хотела вспоминать его, ассоциация сама вылезла в голове, когда он ударил брата из-за меня.
– Нет! Я… я просто решила попросить помощи, как в старшей сестры. Помнишь, ты всегда была рядом, если мне было плохо. Ты защищала меня, оберегала. Сейчас мне тоже нужна защита. Твоя защита.
Снова в груди что-то екнуло. Аллах будто пытался намекнуть о моих родственных связях. О прошлой жизни, когда я была счастливой дочерью и старшей сестрой. Но эти моменты в жизни забылись. Они словно стерлись, как лишний программный код из моей памяти.
Плохое запоминалось лучше, чем хорошее. Так устроен наш разум, по словам профессора Макнила из Лондонского университета. И он оказался прав. Устроенный сестрой эмоциональный ад я запомнила на всю жизнь. Пустота не затягивалась, левое покалывание в груди прекратилось.
– Я не одна возглавляю наш бизнес. Последнее слово за Джахидом.
– Он дал добро, да благословит его Аллах. Но поставил условие.
– И какое же?
– Помириться с тобой, Амина.
То есть он за моей спиной решил взять нашу сестру на работу? Она же ничего не умела, кроме как смотреться в зеркале и мечтать о замужестве.
– Что ты будешь делать? Что ты умеешь?
– Ты груба, сестренка, – Хайя обиженно надула губы, как в детстве, когда я отказывалась поделиться своей половиной шоколадки. Возможно, мой тон звучал равнодушно, но я не обратила на это внимания.
– Я задала вопрос.
– Я умею… А кофе варить! Мама меня научила.
– После беременности меня от него тошнит.
– А чай?
– Чай я сама заварю, не разучилась.
– Разве вам не нужна административная работа?
– Хайя, – я глубоко вдохнула воздух и собралась с мыслями. Попыталась, по крайней мере. – Нам не нужен ни администратор, ни секретарь. Родителям лучше найти тебе достойного мужа. Он обеспечит и тебя, и родителей.
– Мама не может найти мне мужа. Никто не хочет брать меня замуж, а папа…
– Что папа? Не может выдать дочь без приданого и с большими запросами?
– Я хоть что-то делаю для своей жизни. А ты?
– Я? – я удивленно уставилась на сестру.
– Да, ты. Чего ты добилась своим псевдофеминизмом?
– Я и не пыталась ничего добиться.
– Правда? К тебе приходил свататься самый богатый парень в Дубае. Помнишь, ты тогда на первый курс поступила.
– И?
– Ты отказалась из-за учебы, но за моего шейха замуж вышла.
В ее карих глазах сверкали молнии. Они потемнели, стали абсолютночерными, в то время как идеально смуглое лицо покраснело от ярости. И нет, в нее не вселился Шайтан. Это сама Хайя.
– Ты сопротивлялась, не рожала и хотела окончить учебу, но родила ребенка и стала прилежной женой, – продолжила Хайя.
– Я в разводе.
– Ты выполнила свой путь? Ты всего лишь последовала пути Аллаха, он показал тебе место и предначертал твою судьбу одинокой мамаши без ребенка. Хорошо тебе живется на чужом несчастье? Добилась своей долгожданной свободы?
Я не поняла, какое слово сестры стало последним ударом в мою разорванную душу. Хлесткая пощечина раздалась внезапно, но я не испугалась ее. Рука не горела. А на глаза сестры появились слезы, пока она удерживала поврежденную щеку. Я не жалела. Ни о чем. Просто болела рука, просто болела душа.
За этот год многое изменилось. Я изменилась. Были вещи, которые я больше не могла терпеть из-за родственных связей.
– Вон.
– Но Амина…
– Мне вышвырнуть тебя силой?
Хайя жалобно взглянула на меня. Ее нижняя губа дрожала от переполненных эмоций, по щекам бежали дорожки из слез. В груди снова что-то екнуло. Слегка. И заглохло.
– У вас все хорошо? – поинтересовался Джахид.
О проекте
О подписке