9

– Эй, парни, ну-ка, заткнитесь на секунду! – крикнул Вилли. – Вы это слышите?!

Никто не отреагировал.

– …А потом он как выстрелит в дальний угол, – продолжал Мартин, так бурно жестикулируя, что из его жестяной банки выплеснулось немного пива. – Удар был, как пушечное ядро, мужик! Вот это я понимаю – футбол! Тогда еще KSC^[6] была настоящей командой, а не сборищем слюнтяев, как сейчас все эти чернокожие в команде…

– Да заткнись ты уже! – завопил Вилли. Наконец воцарилось молчание и все взгляды устремились на него. Небольшая компания, которая пришла в парк у замка, чтобы насладиться великолепным июньским днем, выпить немного пива и поболтать о футболе, женщинах и будущем, остановилась. Теперь и Бен услышал хор голосов. Невозможно было разобрать, что они кричат.

– Кто-нибудь поджарьте мне свинины! – закричал Вилли, который телосложением и мускулатурой походил на Обеликса и очень гордился своим сходством с этим здоровяком из комиксов. – Опять эти гребаные исламисты!

Действительно, было похоже, что перед зданием Федерального конституционного суда, которое соседствовало с замком, шел митинг. Однако, судя по голосам, протестующих, которые митинговали уже пятый день подряд, осталось не так уж много.

Герд, лучший друг Бена, громко рассмеялся.

– Дальше-то что? Брось! Пусть себе визжат, сколько влезет, им это не поможет. К счастью, в этой стране еще есть пара судей с мозгами.

– Точно, – поддакнул Ханнес, который совсем недавно перебрался с родителями в Карлсруэ и был в компании новичком. Он был родом из Дортмунда, что явственно слышалось в его речи. – Они сами напросились на этот приговор. Что бы они сказали, если всю Анталью застроили бы церквями?

– Они испортят нам весь день своими воплями! – поворчал Вилли.

– Да ладно тебе, Вилли, – сказал Бен. – Давайте просто отойдем подальше в парк, сделаем музыку громче, и мы их больше не услышим.

– Давайте спустимся туда и посмотрим, сколько их там еще, – предложил Мартин. – Позавчера я проезжал мимо на автобусе, и там было не менее двух тысяч.

Бен предпочел бы не обращать внимания на демонстрацию и отправиться прямиком в парк, но остальные согласились с Мартином. Поэтому они сделали небольшой крюк через Замковую площадь. Демонстрация представляла собой довольно жалкое зрелище. От силы сотня молодых людей, большинство из которых были с черными бородами, стояли на площади и скандировали: «Свободу исламу!». Некоторые держали транспаранты, на которых было написано «За свободу вероисповедания в Майзенхайме!», «Германии нужен ислам!», а еще «Конституционный суд = нацисты».

Несколько скучающих полицейских, прислонившись к своим автобусам, следили за происходящим. Немногочисленные туристы, направлявшиеся в замок, почти не обращали на демонстрацию внимания.

– Вы только взгляните на эту жалкую кучку, – засмеялся Мартин. – Им действительно можно посочувствовать!

– Ты спятил? – возмутился Вилли, побагровев от злости. – Эти уроды оскорбляют наш Конституционный суд! Нельзя спускать им это с рук!

– Чертовы террористы, – согласился с ним Ханнес. – Теперь они взорвут какую-нибудь церковь.

– Слушай, остынь! – прикрикнул на него Герд.

Но Вилли не собирался остывать.

– Сейчас я им кое-что скажу! – рявкнул он и решительной походкой направился к протестующим.

– Точняк! – поддакнул Ханнес и последовал за ним.

Герд, самый уравновешенный в компании, тщетно пытался остановить их. Он бросил беспомощный взгляд на Бена. Тот пожал плечами.

– Лучше проследим за ними, чтобы они не натворили дел!

Герд кивнул, и троица двинулась следом за Вилли и Ханнесом.

– Эй, вы, тминоеды! – прорычал Вилли, когда до протестующих оставалось всего несколько шагов. – Убирайтесь отсюда к черту, в пустыню, откуда пришли! Это наша земля!

Несколько демонстрантов смерили его хмурыми взглядами, но продолжили выкрикивать свои лозунги.

– Брось это дерьмо и пойдем отсюда! – крикнул Герд, но Вилли не собирался уходить. Его голова покраснела, точно ее сунули в кипяток. Он ринулся на одного из митингующих, вырвал у него из рук табличку, на которой было написано «Долой нацистский приговор!», и подбросил ее в воздух. Описав дугу, табличка упала плашмя. Хор голосов смолк. На Замковой площади внезапно воцарилась полная тишина. Сотни темных глаз буквально впились в маленькую компанию. Теперь, казалось, даже Вилли понял, что он не Обеликс, а мусульмане перед ним не римляне. Он поднял руки.

– Разве это неправда? – неуверенно сказал он. – Это наша страна!

– Катитесь отсюда, нацисты гребаные! – крикнул один из молодых демонстрантов. Другой сказал что-то по-турецки. По толпе прокатился смех.

– Да ладно, парни, идемте уже! – сказал Мартин, которому, как и Бену, от всего этого было не по себе. Человек, у которого Вилли выхватил табличку, спокойно поднял ее, а затем резко развернулся и замахнулся ею на обидчика. Каким бы массивным ни был Вилли, реакция у него была отменная, именно поэтому он был самым опасным нападающим в футбольной команде Бена. Он перехватил табличку прежде, чем она коснулась его, выхватил ее из рук удивленного турка и переломил об колено. Отшвырнув в сторону щит с лозунгом, он схватил сломанное древко на манер дубинки.

– Ну, кто из вас чего хотел, говнюки? Подходите ближе! – заорал он, угрожающе размахивая «дубинкой». Раздались возбужденные крики на турецком языке. Вдруг у одного из мужчин, стоявшего рядом с тем, у которого только что отобрали табличку, блеснул в руке нож. Бен огляделся в поисках помощи. На лицах полицейских скучающее выражение тут же сменилось жесткой маской, они напряглись, но вмешиваться в происходящее пока не спешили.

– Полегче, Вилли, – сказал Бен. – Нам не нужны проблемы, ясно?

Вилли опустил руку и повернулся. Но в этот момент над ним, описав в воздухе большую дугу, пролетела пивная банка и угодила в толпу.

– Чурки гребаные! – заорал Ханнес. Один из мужчин в толпе вскрикнул от боли, банка попала ему в лоб. Взревев, толпа протестующих ринулась на кучку друзей. Боец из Бена был так себе. Вилли немного сглупил, а Ханнес все только усугубил, когда кинул пивную банку. Тем не менее у него и мысли не возникло убежать и бросить друзей на растерзание толпы. Он увернулся от удара и всем весом навалился на пожилого турка, который вскрикнул и упал на спину. Бен не удержал равновесия, рухнул на него сверху. Мужчина обхватил голову руками. Бен попытался встать. Вокруг него летали кулаки и раздавались звуки ударов. Ему удалось подняться на ноги, но один из протестующих, словив от Вилли хук в подбородок, навзничь повалился на него, снова опрокинув на землю. Вилли, казалось, совсем ошалел. Полдюжины турок окружили его, но своими длинными, сильными руками он не давал им приблизиться к себе, нанося ударов больше, чем принимал. Однако было понятно, что надолго его не хватит. Скоро его одолеют и, может быть, даже сильно порежут ножом.

Справа от Бена Ханнес пнул лежащего на земле турка.

На самого Бена в этот момент легла чья-то тень. Он повернулся и увидел перед собой бородатое искаженное яростью лицо.

– Я тебя укокошу, нацистская свинья! – прошипел мужчина, поднимая тяжелый булыжник. Бен выставил вперед руку, хоть и понимал, что не сможет противостоять удару. Если камень попадет ему в голову, череп расколется, как сырое яйцо. Прежде чем разъяренный турок смог нанести удар, другой протестующий вцепился ему в руку и отдернул ее назад. Это был пожилой мужчина, которого Бен повалил на землю. Он крикнул что-то нечленораздельное. Бородач с камнем развернулся и со злостью набросился на пожилого, но не успел что-либо сделать: к ним пробился полицейский в спецэкипировке. На голове у него был шлем, в руках – прозрачный щит и дубинка.

– Ну-ка разойтись! – гаркнул он. Турок выронил камень и убежал. Полицейский бросился за ним. Бен попытался встать на ноги, но его снова толкнули. Кто-то без лишних церемоний связал ему за спиной руки пластиковым хомутом.

– Вы задержаны! – сообщил ему прямо в ухо низкий голос.

10

Коринна Фаллер пару раз щелкнула фотоаппаратом. Снимки никуда не годились, она это знала. Уж во всяком случае, в журнале «Шик» им было не место. Но она не окажет Дирку услугу, нарушив его прямое распоряжение. То, что она стояла здесь, на Замковой площади в Карлсруэ, одна, по сути, говорило обо всем. Даже местная пресса не проявила интереса к демонстрации, ведь протесты против решения суда шли беспрерывно уже несколько дней. Обычно репортера всегда отправляли на задание в команде с фотографом. Один занимался репортажем, другой – фотографиями (так было заведено, и этому правилу неукоснительно следовали, особенно когда на задание отправлялись такие опытные и важные журналисты, как Фаллер). Но Дирк решил оправить ее одну, чтобы «сократить расходы на командировку», как он выразился. На самом деле он хотел лишь унизить ее. Но если он надеялся этим сломать Коринну, то сильно ошибался. Фаллер решила играть по правилам шефа. Рано или поздно ей представится шанс поквитаться с этим сукиным сыном, а пока она не позволит ему поймать ее на мелочах.

Поэтому она послушно сделала несколько снимков жалкой демонстрации и скучающих полицейских, а также опросила нескольких прохожих. Как и ожидалось, наблюдатели были в основном раздражены, но осторожничали, боясь ляпнуть прессе что-нибудь политически «неправильное». Все их комментарии можно было бы сочинить «на коленке». Но это не имело значения – напротив, Фаллер старательно записывала то, что видела и слышала. Возможно, это будет самая скучная статья, которую она когда-либо писала. Но в том была не ее вина, а говнюка Дирка Брауна, который категорически запретил ей добавить в историю интересный поворот, включив в него Хайнера Бенца.

На какое-то время обстановка накалилась, когда группа молодых людей напала на мусульман. Но прежде чем стычка переросла в кровавое столкновение, вмешалась полиция. На нападавших и нескольких демонстрантов надели наручники и отвели к автобусам. Фаллер быстро сунула диктофон под нос грузному молодому человеку.

– Почему вы напали на демонстрантов?

– Эти засранцы кривлялись и оскорбляли наш Верховный суд! Что, по-вашему, должен делать добропорядочный немец? Пройти мимо?

– Эти люди просто пользовались своим правом на свободу высказывания, – возразила Фаллер. – Демонстрация была согласована, и она была мирной, пока не появились вы!

– Мирной? – вмешался молодой человек с короткими светлыми волосами. – У них были ножи, разве вы не видели? Они с самого начала хотели навести шороху!

– Хватит, – отрезал полицейский, взял толстяка под локоть, втолкнул его в автобус и закрыл дверь.

Фаллер бросила взгляд на часы. Без двадцати четыре. До встречи в Научно-исследовательском центре Карлсруэ оставалось еще 45 минут. Она огляделась. Остальные демонстранты тем временем разошлись. Здесь больше нечего было делать. Перед тем как отправиться в путь, она выпила капучино в кафе на Замковой площади. Подойдя к машине, припаркованной в запретной зоне, она, чертыхнувшись, выдернула из-под «дворников» штрафной талон и швырнула его на пассажирское сиденье. Тупая сука из муниципальной службы надзора за парковками просто проигнорировала знак «Пресса», который можно было разглядеть даже из космоса.

11

Карин Мюнстер на мгновение замерла на месте и прислушалась: со стороны Замковой площади не доносилось ни звука. Полчаса назад однообразные речовки демонстрантов, толпившихся в двухстах метрах от нее, сменились сначала возбужденными криками, затем – гневными возгласами. Наконец раздалась сирена, а потом все стихло. Ну вот! Очевидно, коллеги все же приняли меры и обеспечили порядок. Будь ее воля, демонстрации в городских центрах были бы запрещены как факт. Они мешали движению транспорта и подвергали опасности прохожих и туристов. Но Карлсруэ был чем-то вроде столицы немецкой Конституции, поэтому к праву на демонстрации здесь относились особенно трепетно. Она не завидовала полицейским, которых назначали дежурить на демонстрациях. Когда дело доходило до беспорядков, многие из них получали ранения, и по понятным причинам, случалось, их терпение лопалось. Но как только кто-нибудь из них позволял себе чуть больше строгости к нарушителям общественного порядка, из полиции сразу же делали общенационального козла отпущения.

Задача Мюнстер была проще: она заботилась о том, чтобы люди, которые считали, что могут безнаказанно игнорировать знаки, запрещающие парковку, сильно об этом пожалели. Это тоже не прибавляло ей популярности, но, по крайней мере, она никогда не подвергалась физическому насилию.

Она ввела в мобильное устройство сбора данных номер старого потрепанного «Опеля» (вероятно, он принадлежал одному из участников беспорядков), распечатала штрафной талон и сунула его под «дворники». Следующей «жертвой» стал темно-серый «гольф». Водитель повесил на приборную панель табличку «Пресса», ошибочно полагая, что это дает ему какие-то особые привилегии. К каким только уловкам не прибегают люди, чтобы сэкономить на оплате парковки! Мюнстер знала их все.

Спустя 45 минут она посмотрела на часы: почти пять – совсем немного до закрытия. Она свернула на Вальдштрассе и направилась на север, к Замковой площади. Для парковки здесь нужно было купить билет в автомате. Поскольку всегда находились люди, у которых не было мелочи или которых не волновало двухчасовое ограничение по времени, здесь всегда хватало работы.

На одном из парковочных мест стоял серый фургон с грузовым отсеком без окон, с кельнскими номерами. На нем был логотип компании по прокату автомобилей. Она заглянула под лобовое стекло. Водитель не посчитал нужным купить талон. Ну что ж, ему просто придется заплатить больше. Мюнстер ввела номер машины. Регистрирующее устройство отправило его вместе с названием улицы, датой и временем в центр приема, который перенаправил данные в компьютеры Федерального управления автомобильного транспорта во Фленсбурге. Там его сопоставили с базой данных номеров. Мобильный регистратор не подавал сигналов. Автомобиль не числился в угоне, а номер был зарегистрирован надлежащим образом. Все в порядке.