Глава 4

Витя Зорин услышал крик. Нет, не Серафимин. Это кричал его ребенок, только что рожденный Серафимой сын.

Витя вздрогнул! Лицо его как будто озарилось светом. Он закрыл глаза от страха и неожиданности.

Из родильного отделения вышел доктор Морозов. Маску с лица снял. Сразу стало видно, как он устал.

– А, ты тут… Не ожидал, честно скажу.

– Ну? Доктор! Чего там?

– Сын у тебя.

– Сын… А она? Что? Живая или… нет?

Морозов внимательно посмотрел на Витю:

– Жить она будет. Только ребенок…

– Что с ним! Говорите, доктор!

– У ребенка, кажется, проблемы… Похоже на врожденный порок сердца. Ты бы пил меньше, парень! Ты бы думал немного о других, а не только о себе. Иди, завтра придешь, как протрезвеешь. Вот и поговорим.

– Да чё я, пьяный? Да я… – завелся было Зорин.

– Завтра поговорим. Я же сказал тебе! А сейчас – убирайся, я сказал.

Доктор так рявкнул, что Виктор мигом скатился со ступенек вниз…

Жива. Она жива… Ребенок… Ребенок болен…

Валя бездыханный лежал на полу. Ира в ужасе, завернувшись в простыню, встала с кровати. Она подошла к Валентину, тот не подавал признаков жизни.

– Ты… Что же ты наделал. Ты же его убил… Нет, Гена, нет!

Она перевернула тело любовника. Валя не подавал признаков жизни.

Муж сидел на кровати, закрыв лицо руками.

– Это же всему конец, Гена. Всему, понимаешь! Только жить начала, как человек, – вот так, глупо, почем зря! Господи, да за что же? Что же это такое ты наделал!

В истерике Ира металась по комнате.

– Тебя посадят, обязательно посадят! Господи, как же ты мог! Зачем ты это сделал? Зачем? А что со мной теперь будет? Ты об этом подумал?

Гена вдруг схватил ее, с силой бросил на кровать. Его перекошенное злобой и ужасом лицо склонилось над Ирой.

– Заткнись! Иначе удавлю! Мне теперь все равно… Сука! Ты во всем виновата!

Ира зарыдала в голос:

– Нет! Нет!

Солнце встало над рекой, над бескрайними полями, над крышами деревенских домишек.

Витя, не раздевшись, спал дома у Симы на диване. Проснулся, открыл глаза, тупо осмотрелся, с трудом вспоминая, что вчера было.

Лешка, верный друг, уже тут как тут – стакан поднес.

– На, поправься. С утречком добрым – если вообще утро добрым бывает.

– Ты бы шел домой, а? – рявкнул Витя хмуро, видно, вспомнил все же вчерашний разговор с Морозовым. И сына больного.

– Не, ну нормальный расклад! У чувака ребенок родился, а он… Лучшего друга на фиг с утра посылает! Нет чтобы выпить…

– Лучший друг мой – Андрюха, – взревел Витя.

– Андрюха твой из армии за год одно письмо написал, а я вчера ночью три раза за самогонкой к Нинке бегал через все село – и вот тебе благодарность! – возмущался Лешка.

– Сам знаешь, где Андрюха служит. Не больно напишешь оттуда. А тебя за бухлом никто не посылал! Вон вызвался, потому как сам лакать любишь! – огрызнулся Зорин.

– Витек, один ведь останешься. Наедине, так сказать, со своей Симой-красавицей.

– Не твое дело!

– Ты чего? Тебя что, от счастья повело? Давай за сынка твоего, ну давай же, давай! Чтоб рос он у нас красивым, здоровым. – Леха поднял граненый стакан, доверху наполненный самогонкой.

Но Витя отпихнул его так, что Лешка в угол комнаты отлетел, и стакан разбился вдребезги…

– Да оставь ты меня в покое! Больной он у меня уродился. Понимаешь ты, больной!

– Да чего я тебе сказал-то такого? Ну, больной так больной. А что у твоей жабы еще родиться-то могло? Ты ж не виноватый, Витя! Чего зря кулаками-то махать? Так же прибить человека можно!

– Уйди, – закричал Зорин, – уйди немедленно!

От страха подхватил Леша пиджачок свой и был таков!

Лешка брел, пошатываясь, по деревенской улице и вдруг увидел бегущую навстречу тетю Веру, мать Иры. На ней была незастегнутая куртка, а под курткой та самая майка, что Ирка подарила… Майка яркая, с надписью на английском.

– Эй, теть Вер! Ты хоть читала, что у тебя на майке написано? – захихикал Лешка. – Да стой ты, я тебе прочту! «Я реально сексуальна» – написано на твоей майке. Это кто тебе такое подарил-то, а, теть Вер? Тебе не по возрасту майки такие носить!

– До пошел ты, не до тебя! – отмахнулась женщина. – Отвали, балбес, со своей Англией! На автобус вон опоздала!

– Теть Вер, чё, зять взятки брал в особо крупном размере, и его с дочкой твоей вместе посадили? А? – хохотнул алкоголик.

– Типун тебе на язык! – Тетя Вера огрела его старым чемоданчиком. И побежала автобус догонять…

Лешка орал ей вслед:

– Посадили, знаю, что посадили. Вся деревня говорит!

В кабинете следователя заплаканная Ира давала показания:

– Я же говорила… Говорила вам… Это была чистая случайность. Нас с Валентином ничего не связывало… Просто…

Следователь ехидно посмотрел на Ирину:

– Ничего не связывало, и поэтому он был в десять часов ночи в вашей постели в костюме, простите, Адама…

– Какого еще Адама? Он голый был! – всхлипнула Ира.

– Вот-вот, и я о том же. С этого момента, пожалуйста, поподробнее.

– Он приставал ко мне! – давясь слезами, рассказывала Ира. – Давно еще. Все проходу не давал: Ирина Александровна да Ирина Александровна… Я его отшивала как могла, а в тот день он решил в постель меня затащить насильно. Я сопротивлялась как могла! А потом пришел муж…

– И?…

– Но ведь мой муж все уже рассказал! Он сам к вам с повинной… Вы же все знаете, зачем вы мучаете меня?

– Все, да не все. Хочется поподробнее узнать о ваших отношениях с Валентином Воробьевым. И что думал по этому поводу Геннадий Васильевич? – ехидно спросил следователь.

– Он ничего не знал! До этого вечера ничего и не было! И вообще ничего не было… Гена же все рассказал, вы же ему верите! Он такой честный, он бы не стал обманывать!

– Гражданка Долгова, – сурово произнес следователь, – я вам на это вот что скажу: где гарантия, что он сказал правду? А может быть, это вы убили Воробьева, а муж из жалости ну… выгораживает вас! В нашей практике и такое бывало!

– Я? Убила? Да вы что? Да это он, он! Я ни при чем! Я не виновата! Я не смогла бы убить человека! – возмутилась Ирочка.

– Да вы успокойтесь!

Он сел поближе к Ире:

– Тут, понимаете, какое дело… Тут такое дело, что случись оно раньше – все можно было как-то замять, тем более что у Геннадия Васильевича покровители высокие есть! А теперь никак не замнешь! Теперь народу интересно знать: как это так, работник райкома партии убил человека! Теперь все об этом говорить будут в открытый голос – гласность называется! Так что утаить шило в мешке не удастся… Вы меня поняли?

Ирочка беспомощно закивала.

…Витя шагал из роддома через поле бурьяна, а за ним семенила Мария Ивановна:

– Ну так что же, что порок сердца! Это не значит, что смертельно. У меня ребятишки учились с врожденным пороком: их потом оперировали – и все, росли как все остальные! Витя, милый, ты Симу-то до могилы не доведи, а! Она же для тебя бьется, старается…

Витя развернулся, преградил женщине путь:

– Я вам не в пятом классе. И не в десятом. И хорош в жизнь мою лезть! Своей нету – так нами тешитесь, как куклами какими. Она вам кто, Серафима? Родня?

– Мне плевать на твои слова обидные. Она сирота, – прослезилась учительница. – Теперь вот сына больного родила. Да Сима мне как родная, понимаешь ты хоть это, сухарь! Чурбан ты эдакий!

– Да уж где мне, чурбану? Жизнь она мою сгубила, сирота ваша! Да и родила больного… Про него вон доктор сказал: не жилец! На кой мне ее забота? Оставила бы меня в покое! Вот бы я и был счастлив!

– Так и убирайся из ее жизни. Ничего, она проживет – без тебя. Она девочка сильная! – закричала вдруг Мария Ивановна громче, чем на уроке.

– Я бы из ее жизни и убрался бы. Да она из моей не уберется! – ухмыльнулся Витя и зашагал прочь…

* * *

Крохотный Симин сын лежал в кроватке, пока Сима готовила обед. Мария Ивановна помогала ей.

– Никуда я его не пущу. Пропадет он без меня. А что сына родила ему больного – так ведь это правда… – вздохнула Сима.

– Как ты можешь так говорить! Сейчас медицина шагнула далеко. Вылечите вы ребенка!

– Доктор сказал: Ванька не операбельный. Сколько протянет – столько протянет, – прервала ее Сима, – я это все знаю.

– И что ж, сложа руки сидеть будешь?

– Нет. Не буду. Немного оклемаюсь – в город поеду Ваньку лечить. Не помрет он у меня. Люблю я его очень.

– А с Виктором что делать будешь? Он же дома не бывает. Ему ж наплевать на все: на тебя, на сына… Вот не хотела, Сима, говорить, а скажу – он у Нинки-самогонщицы целыми днями отирается! – зашептала гостья.

– Да уж знаю! Я к этому запаху привыкла. Весь уж пропах самогонкой, – горько усмехнулась Сима.

– Ты что ж думаешь, на какие он пьет? В долг, что ли? Или просто так она ему наливает?

Сима отложила нож, которым чистила картошку.

– Вы что ж сказать хотите?

– Да-да, то и хочу. Ты уж не девчонка, сама догадайся! Не за так ему Нинка наливает, за ласку.

– Врете? – Лицо Симы покраснело от обиды. – Врете ведь!

– Да не вру я! Не вру! Сама проверь!

Ирочка, расфуфыренная и нарядная, шагала по улице решительно и быстро. Остановилась, достала зеркальце, посмотрелась в него, губки подкрасила. Секунду помедлила, а потом снова вперед, еще решительнее.

Ее цель была – приемная большого начальника.

– Ну, пожалуйста, будьте любезны. Я здесь уже второй час! – подлизывалась она к толстой пожилой секретарше, очень нервничая. – Ну мне очень надо попасть к Пал Палычу!

– Я же сказала вам, что Пал Палыч очень занят! Господи, как от вас духами пахнет. Аж голова кружится.

Иру осенила идея:

– Так, может, они вам нравятся?

– Ну… своеобразный запах.

Ира вытащила из сумочки почти полный флакон.

– Берите-берите, это Франция, настоящая! Вам подойдет, честное слово. А у меня… У меня еще есть!

Рука секретарши схватила флакончик.

– Ну, раз от чистого сердца, пожалуй, возьму! Очень пахучие духи!

Спрятав флакон, она нажала клавишу селектора:

– Пал Палыч, тут к вам гражданка по личному делу, Ирина Александровна, – и – понизив голос: – Геннадия Васильевича жена…

Мужской голос ответил из селектора коротко:

– Пусть войдет!

Пока Ира атаковала больших начальников, Сима решилась сходить в магазин, поглядеть на Нинку-самогонщицу.

Магазин был закрыт на перерыв, но Симу это не остановило, и она громко постучала в дверь своими кулачищами.

От стука в дверь размалеванная, всегда готовая к приему мужиков Нинка вздрогнула. Она разливала зелье по бутылкам. Кинулась было прятать – да тут дверь и распахнулась от сильного удара. На пороге стояла Сима – решительная, злая.

– Ты? Тебе чего? Чё пришла-то? – попятилась Нинка.

– А вот ты у меня сейчас и узнаешь!

Одним ударом Сима снесла все бутылки со стола – рука у нее крепкая!

– Чё делаешь-то? Чё делаешь? – причитала продавщица. – Э-э-э… ты тут не дома!

А Сима продолжала все крушить. Нинка бросилась на нее и отлетела к стене, словно мяч, – силища у Серафимы не женская!