Это хорошо… если бы я и вправду не мил был, позвала бы охрану…
Позвала бы. Или еще позовет? Немного позже… минута или две – это ведь малость, а ей так не хватает малости, чтобы жить.
Иди, дорогой… и постарайся, чтобы тебя не заметили. – Она склонилась над книгой, над тонкой серой книгой, к которой была привязана душой и телом. Телом больше, потому что душа ее давно истлела, впрочем, как и его собственная.
Она отвернулась, и у него мелькнула мысль, что избавиться от нее просто. Он ведь убивал других, верно? Так почему бы и не эту женщину, к которой он больше не испытывал любви?
Почему медлит?
Не потому ли, что знает: убить ее куда сложней, чем кажется?
Камень распался на две половинки, и младшая сунула свою за щеку, зажмурилась. Старшая не стала медлить. Чужая сила была сладкой. Но видит Морана, ее не хватит надолго… если, конечно, они не найдут способ выбраться… а они уже нашли, уже сумели.
Почти.
Осталось немного.
– Я умею глаза отводить, Зослава, – сказал он, прижимая мою ладонь к щеке. – И дурманить головы. Это получается само собой… и все легче… знаешь, мне иногда кажется, что с каждым… возвращением во мне остается все меньше человека. И если меня не отпустить… она меня точно не отпустит. Она говорит, что любит меня, но это давно уже неправда. Она тоже перестала быть собой.
– Прости.