– Ваша сестра мне не интересна.

– К слову, она не испытывает тех предубеждений перед людьми с даром, подобным вашему, которыми страдают большинство половозрелых девиц.

– И жениться я не собираюсь.

Наверное.

Жениться было бы неразумно. И нынешняя ночь никого ни к чему не обязывает. Она просто была, и только. А что тьма дремала, утомленная человеческими страстями, так… случается.

– У нее весьма приличное приданое.

– Нет.

– Жаль, – без тени сомнения произнес Олег. – К слову, вы, как понимаю, преуспели больше моего?

– В чем?

Олег указал тростью на дом, укрытый пледом из листвы:

– Она показалась мне любопытной. Стоящей внимания. Простовата, конечно, и манеры далеки от совершенства. Однако при всем том есть в ней что-то такое… манящее. Признаться, я рассчитывал на небольшой роман.

Захотелось сломать ему нос.

Вот просто так, без предупреждения. Без словесных поединков и благородных дуэлей, исключительно простонародно. И тьма заворочалась. Она не собиралась отдавать то, что уже считала своим.

– Здесь тоскливо. Беда почти всех небольших городков. Заняться совершенно нечем. Пустые люди. Пустые сплетни. Матушка выезжает куда-то, но… все смотрят на тебя, как на диковинку. А уж местные девицы и вовсе спят да видят как бы половчей окрутить тебя. То есть меня. – Олег передернул плечами. – Их ужимки отвратительны. И поэтому я предпочитаю женщин, у которых, скажем так, не возникают в голове матримониальные планы.

Он склонил голову, разглядывая Глеба со своей обыкновенной задумчивостью, будто впервые увидел его. Или же, увидев, сделал неверные выводы, которые ныне переосмысливал.

– Но поскольку вы явно преуспели больше моего, что ж, мне остается уступить.

И уйти.

Лучше, если сейчас, пока тьма сама присматривается к этому недоноску, которого она способна поглотить в один вдох. Или выдох.

И тьма поглотит. Если Глеб позволит. Ему ведь хочется. А улица пустынна. Уж больно ранний час. Стало быть, свидетелей не будет, а Глеб…

Велел тьме успокоиться.

– Был рад встрече, – Олег коснулся пальцами полей шляпы. – И все же подумайте о моей сестре. Интрижка интрижкой, а брак – дело иное, серьезное…

* * *

…Земляной тоже не спал.

Глаза его запали, черты лица заострились. И нижняя губа капризно оттопырилась.

Пахло от него тьмой. И смертью.

Запах был до того острый, что тьма окончательно пробудилась, расплескалась, потянулась к сладковатому этому аромату.

– Кто? – поинтересовался Глеб.

– Твой знакомый. – Земляной не стал ни о чем спрашивать, за что Глеб был ему несказанно благодарен. – Микола. Нашли в переулке с проломленным черепом. И главное, еще живого нашли…

– Но…

– Поднять не вышло. У него на коже с полдюжины печатей стоит. И старых, заметь. – Земляной нервно передернул плечами. – А главное знаешь что? Нашлись свидетели, которые видели, как ты пытался убить несчастного.

– Я не пытался его убить. – Глеб поднял со стола пустую кружку, от которой едко пахло травами.

– Я знаю. Просто проклял. Что? Думаешь, если пациент помер, то и руку твою не узнаю?

– Он заслужил.

– Верю.

– И проклинал, чтобы задумался. Если бы пришел, я бы…

– Опять же верю.

– Когда он умер?

– Да вот… пару часов как… в подвале лежит. Взглянуть не желаешь?

– Желаю.

Глеб аккуратно поставил кружку на круглый след, оставшийся на поверхности стола.

– Только учти, никаких слияний, проникновений и прочего. – Земляной привстал, покачнулся и опустился на стул. – Мне тут сумасшедший мастер не нужен, я и сам, похоже, скоро… того…

– Того, – согласился Глеб. – Спать иди.

– А…

– Я посмотрю. Просто посмотрю. Клянусь тьмой.

И Земляной кивнул. Поверил?

– Знаешь, – сказал он, закрыв глаза, – я тебе даже завидую. Немного. У кого-то хоть жизнь налаживаться начала, а поэтому надо шевелиться… Я деду еще раз написал. Попросил… ненавижу просить о помощи, но хотелось бы разобраться с делом до того, как нас поднимут на вилы.

– Разберемся.

– Сам-то веришь?

Глеб пожал плечами и повторил:

– Иди спать.

* * *

В подвале было по-прежнему тихо, вполне себе уютно и привычно пахло дезинфицирующим раствором, бутыль которого нашла свое место в углу.

Появился стол.

И тело на столе, прикрытое полотном не столько из уважения к покойному, сколько порядка ради. Глеб обошел стол, приподнял полотно и хмыкнул. А Микола был затейником, пусть ноги его отличались изрядной кривизной и некоторой волосатостью, но вот педикюром он не брезговал.

Ишь ты…

Глеб сдернул полотнище, убедившись, что вряд ли покойный делал педикюр самостоятельно: под простыней обнаружилось округлое рыхловатое брюшко немалых размеров.

И руки в порядке. Ногти подпилены ровно, аккуратно.

Да и само тело выглядит ухоженным. Глеб наклонился и принюхался. Так и есть, мыло дорогое, он сам подобную марку использует и весьма ею доволен. Волосы вот слиплись и от грязи, и от крови, а на лице застыло выражение преудивленное, будто не ожидал покойный этакого-то подвоха.

Глеб повернул голову набок. Тело в холоде подвальном налилось обычной мертвой тяжестью, скоро и вовсе окоченеет, сделавшись неудобным. Странно, что Земляной вскрывать не стал.

Не счел важным? Или времени не хватило? Второе скорее. Он, верно, в том доме еще выложился, а потом и этот мертвец… И ведь если подумать, нищий – не такая уж великая фигура, чтобы смерть его привлекла внимание.

Стало быть, привлекла?

Глеб снял пиджак. Поспать бы следовало, но сперва дело. Его охватил неожиданный азарт, который напрочь избавил от сонливости. Да и вовсе кровь бурлила. И это было в корне неправильно.

Кофр с инструментом раскрылся, точно с нетерпением ждал, когда же вспомнят о нем. Столик ближе. Свет… свет следует поправить. И добавить.

Защитные очки. Перчатки.

Вдох. Выдох. Глеб давно уже не проводил вскрытий и даже не был уверен, что нынешнее необходимо. Причина смерти гляделась весьма очевидной, но…

Первый надрез лег легко, руки помнили дело. И тьма согласилась, что в потрошении мертвецов есть своя прелесть.

Кожа. Мышечный слой. Кости. Органы.

Крупноватое сердце, которое, надо полагать, пока со своею работой справлялось неплохо, а что порой сбоило, так оно бывает. Но еще пару лет – и гипертрофия стала бы весьма выраженной, а симптомы обострились бы, заставив обратиться к целителю.

Или нет?

Печень… с печенью все куда как сложнее. Изменения отчетливы и вряд ли вызваны лишь алкоголем. Стало быть… Глеб отщипнул кусочек, почти не сомневаясь, что при микроскопировании увидит весьма характерные следы.

Желтая лихорадка – частый гость на восточных берегах. Она таится в грязной воде местных речушек, которые имеют обыкновение пересыхать в сезон, чтобы после, наполнившись дождями, раздобреть на недолгие пару недель, обзавестись мутными водами, которые манят все живое в округе. И горе тем, кто польстится на темную, жирную с виду воду. Симптомы появляются далеко не сразу, к этому времени реки пересыхают, а солнце прочно обживает степные небеса, и палит нещадно, и выжигает все живое.

Его и винили. Долго винили…

А он был крепким, этот парень, которому довелось побывать на границе, и вряд ли то было случайностью. Сколько он служил? Или не по служебным делам, но по торговым? Находились смельчаки. Или не по тем и не по другим, а по таким, что лежат вне закона?

Как бы там ни было, ему повезло.

Глеб поднял руку, надавил на ногти покойника, убеждаясь, что есть она, едва заметная желтизна. А ведь достанься ему более активная форма, давно бы уже сгнил. С желтой лихорадкой целители не способны были сладить, разве что замедлить развитие.

А если…

В городе целителей немного, помимо того, который пользовал Анну. О пациентах своих говорить они не любили, но ситуация особая. Да и бляха Земляного поможет, если что.

Почки.

И вновь характерный налет, подтверждающий догадку. Частью свежий, выходит, что его, Глеба, проклятие подстегнуло болезнь. Смерть от проклятия избавила, а вот лихорадка продолжала разъедать тело.

А ведь вряд ли покойный являлся к целителю в обычном своем виде. А стало быть, в той, другой его жизни может отыскаться что-то интересное.

И Глеб вернулся к телу.

Желудок был полон. Надо же… и пища только-только начала перевариваться. А стало быть, убили покойного если не сразу после ужина, то почти.

Убили его не пару часов тому. Проклятие и болезнь, сплетясь воедино, поработали над телом. Остывало оно медленнее. Нет… часов восемь прошло, если не более того.

Глеб хмыкнул. И подвинул светляки.

Вот эту часть работы он ненавидел. Так… что тут? Гречка? И остатки мяса. Морковь. Запах, конечно, специфический, но… Вино? А вот и гриб. Снова мясо. Кусок чего-то мягкого и расползающегося. Бисквит?

– Вот всегда ненавидел, когда вы так делали, – раздалось за спиной тихое, и Глеб выругался. Вслух.

– Извините, – несколько смутился Мирослав. – Привычка.

А ведь подошел так, что Глеб не то что не услышал, не ощутил даже.

– Ничего. – Он размазал по тарелке содержимое желудка, пытаясь уловить хоть что-то. – Просто в следующий раз я могу… быть куда более несдержанным.

Тьма смеялась.

Она-то услышала человека загодя. Но промолчала. Она ведь не обязана предупреждать Глеба, раз Глеб не считается с тьмой. А ведь хочет она немногого…

– Надо же. – Мирослав осторожно обошел тело и остановился у столика. – Гм… погодите… а дайте-ка…

Глеб вложил пинцет в протянутую руку.

– Ага… это ведь… – То, что Мирослав извлек из кучи, больше всего походило на головешку. – Воды бы…

Вид у головешки был весьма характерный.

И Глеб плеснул воды в плошку.

Отмывал кольжецкий гриб Мирослав старательно, а отмыв, вытер платком и только потом разломил пополам. Наклонился. Понюхал.

– Он самый.

И Глебу протянул. Запах был весьма характерным, острым, с горькими нотками полыни.

– В одном месте только подают гречу по-купечески, которую грибками приправляют… – задумчиво протянул Мирослав, окинув тело новым взглядом. – И надо сказать, весьма себе место специфическое, не всякого пустят и не со всяким говорить станут.

– Со мной поговорят.

– Может, оно и так, да только… как бы вам сказать… вам бы вовсе не высовываться, уж больно народишко у нас взбудораженный. Того и гляди полыхнет. А оно нам надо? Нет уж, я тут сам… есть у меня один знакомец… да как сказать, знакомец… помог я ему когда-то, вот, стало быть, долг платежом и красен, да…

Мирослав завернул гриб в салфеточку.

– Я еще тогда подумал, что уж больно лохмотья его чистые…