Цитаты из книги «Лиса в курятнике»

Лизавета зажмурилась, потребовав: – Не смотрите на меня! – Почему? – искренне удивился князь. – Потому что… – Веская причина. – Я… я выгляжу… неподобающе. – Она подняла одеяло, к слову, толстое и весьма уютное. – И вообще, это неприлично… и если кто-то узнает… – Я на вас женюсь. – И вы тоже? – А что, еще желающие имеются? – Князь произнес это с насмешкой, и Лизавета обиделась: можно подумать, она столь никчемна, что и жениха у нее быть не может. – Имеются… – Ничего… как были, так и не станет.

Стрежницкий перевел взгляд на подругу. И… – И вам доброго вечера, – сказала Авдотья Пружанская, глядя хмуро, с недоверием. – А батюшка таки говорил, что вы когда-нибудь да убьетесь… вижу только, что плохо старались… – В следующий раз буду стараться лучше, – мрачно ответил Стрежницкий, раздумывая над тем, сколь сильно способна дочь старого приятеля испортить игру. Сильно. Помнится, прошлый визит к приятелю прошел вовсе не так уж гладко, как хотелось бы. И в глазах общества эта история с поручиковой женой выглядела преотвратнейше. Кто ж виноват, что эта дура решила бросить бесперспективного, как ей казалось, мужа. И ладно бы сделала это тихо, так нет, на весь городок объявила, будто знать его не желает и вовсе сожалеет о некогда совершенной глупости. А Стрежницкий, стало быть, виноват. Роковой соблазнитель. Он, между прочим, ей ничего не обещал, а что браслетку с гранатами подарил, так он всем своим амантам подарки делает… Да и не в любви там дело, но кто ж поверит, если правду сказать. И кто позволит ее сказать. Авдотья смотрела хмуро. С упреком. А ведь… сколько ей было? Годочков пятнадцать? Самое оно, романтичная барышня, история о любви, а тут любовь… с подвохом. – Уж постарайтесь. – Она подошла и подушку поправила, правда, почему-то появилось ощущение, что с куда большею охотой Авдотья эту подушку на лицо положила бы да и прижала… – Всенепременно…

Стрежницкий перевел взгляд на подругу. И… – И вам доброго вечера, – сказала Авдотья Пружанская, глядя хмуро, с недоверием. – А батюшка таки говорил, что вы когда-нибудь да убьетесь… вижу только, что плохо старались… – В следующий раз буду стараться лучше, – мрачно ответил Стрежницкий

– И лет мне почти двадцать пять. И характер отвратительный. А еще на иждивении две сестры… Сестры, к слову, значились на содержании у некой Пульхиной, почтенной вдовы. – …Тоже бесприданницы. – Тогда вам тем более пригодится состоятельный супруг. – Супруг? – А вот теперь ее удалось удивить. И это, пожалуй, можно было счесть победой. – В содержанки вы не пойдете… и не подойдете. – Почему? – Староваты. И характер поганый. Сама ведь призналась, а еще на всякий случай Стрежницкий решил говорить только правду. Ну, насколько это в принципе было возможно. Он ждал, что девица обидится, а она лишь кивнула: – Ваша правда… стало быть, для жены это недостатком не является? – Жену берут для порядка. А содержанка – для удовольствия. – Верно, а какое удовольствие, если характер поганый… – Ваша правда.

Мелочи? Знал бы он, какие страсти кипят на этой выставке! Как же, первая лента значит не только почет, но и контракт с городом на поставку цветов. Казенные деньги сладки. А средства хороши все. Вот и травят друг другу цветы что ядами, что магией. Вот и изыскивают способы обойти условия магического вмешательства при росте. Подкупают судей. Учиняют истерики. Чудо, что еще до убийства дело не доходит. В прошлом году, помнится, одна престарелая княгиня, весьма рассчитывавшая поразить комиссию необычным небесным цветом своих георгинов, не чинясь, вцепилась в волосы другой престарелой княгине, которая якобы эти самые небесные цветы загубила. Тогда статейка вышла живой.

Ныне, разложивши снимки по порядку, Лизавета Гнёздина, девица совершенно неприличных для девичества своего двадцати четырех с половиной лет, благородного сословия, вынуждена была признать, что особенно хорошо вышла задница. Оно, конечно, радости с того немного, поелику цензура заднице, пусть и чиновничьей, и снятой не без толики художественного таланту, не обрадуется. Да и не увидит, ибо Соломон Вихстахович при всей низости своей натуры, по мнению многих, обусловленной исключительно принадлежностью к подлому сословию, склонности к эпатажу и любви к деньгам был человеком весьма осторожным. И пусть подцензурному дьяку он исправно кланялся что окороками, что гусями, что обыкновенными конвертиками, которым дьяк радовался куда больше, нежели окорокам с гусями, однако вот… Нет. Не напечатает. А жаль, ибо задница и вправду хороша. Кругленькая, аккуратная, степенная где-то даже. И выразительности в ней куда поболе, чем в ее, так сказать, обладателе. Вон даже любовника своего целует с физией преравнодушнейшей, будто не к живому человеку, но к знамени прикладывается. Лизавета со вздохом убрала снимочек.

Парили репу с травами. Жарили поросят и перепелов, начиняя их гречей и прочею крупой, закладывая для мягкости и сочности яблоки. Подавали пироги с требухою и зайчатиной. Не чурались ухи белорыбицевой, в которую, еще горячую, хозяин самолично выливал ядреный самогон.

Мелочи? Знал бы он, какие страсти кипят на этой выставке! Как же, первая лента значит не только почет, но и контракт с городом на поставку цветов. Казенные деньги сл

коль воевать пойдут, то и грабить станут

Никогда не было особой любви промеж сестрами. Да, помогали, ибо положено так и правильно, ведь миром единым сильны и живы, но… Мир и любовь – разное