Самыми потрясающими являются некоторые тайные претензии к жизни в целом. Любые сомнения относительно иррационального характера претензий в этой области обязательно исчезают. Естественно, ощущение человеком своего богоподобия было бы разрушено столкновением лицом к лицу с фактом, что для него жизнь тоже конечна и непрочна, что судьба может в любой момент ударить его несчастным случаем, несчастьем, болезнью или смертью – и взорвать его ощущение всемогущества. Потому что (повторим древнюю истину) с этим мы мало что можем поделать. Мы можем избежать определенного риска смерти и можем в наше время защититься от финансовых потерь, связанных со смертью; но мы не можем избежать смерти. Будучи не в состоянии соприкоснуться с непрочностью жизни, невротик развивает претензии на неприкосновенность, или на то, что он является помазанником Божьим, или что счастье всегда на его стороне, или на легкую жизнь без страданий.

В противоположность претензиям, действующим в человеческих взаимоотношениях, претензии к жизни в целом не могут эффективно отстаиваться. Невротик с такими претензиями может делать только две вещи. Он может в уме отрицать, что с ним что-либо может случиться. В этом случае он склонен быть неосторожным: выходить, температуря, в холодную погоду, не принимать мер против возможных инфекций или вступать без предосторожностей в половые сношения. Он будет жить так, словно никогда не состарится и не умрет. Следовательно, если его поразит какое-то несчастье, это, естественно, явится сокрушительным переживанием и может ввергнуть его в панику. Хотя событие может быть незначительным, оно разобьет его горделивую уверенность в своей неприкосновенности. Он может обратиться в другую крайность и стать сверхосторожным по отношению к жизни. Но это не будет означать, что он отказался от своих претензий. Это скорее будет свидетельством того, что он не хочет вновь подвергать себя осознанию собственной ограниченности.

Другие установки по отношению к жизни и судьбе оказываются более ощутимыми, пока мы не узнаем стоящих за ними претензий. Многие пациенты прямо или косвенно выражают чувство несправедливости того, что они страдают из-за тех или иных своих сложностей. Говоря о своих друзьях, они будут указывать, что несмотря на то, что некто тоже является невротиком, он более спокоен в социальных ситуациях, пользуется большим успехом у женщин; другой более агрессивен или более полно наслаждается жизнью. Такие повороты при всей их тщетности кажутся понятными. В конце концов, каждый страдает от своих личных трудностей и, следовательно, предпочел бы не иметь тех конкретных сложностей, которые его беспокоят. Но реакция пациента на пребывание вместе с кем-то из этих вызывающих зависть людей указывает на более серьезный процесс. Он может вдруг проявить холодность или уныние. Рассматривая такие реакции, мы обнаруживаем, что источником беспокойства служит ригидная претензия на то, что он вообще не должен иметь никаких проблем. Он имеет право быть обеспеченным лучше, чем кто-либо еще. Более того, он имеет право не только на жизнь, лишенную личных проблем, но и на преимущества тех, кого он знает лично или, скажем, по экрану: право быть таким же скромным и умным, как Чарли Чаплин, таким же человечным и отважным, как Спенсер Трейси, таким же энергичным и мужественным, как Кларк Гейбл. Претензия на то, что я не должен быть собой, слишком иррациональна, чтобы проявляться как таковая. Она выступает в форме обидчивой зависти к любому, кто лучше обеспечен или более счастлив в своем развитии; в подражании им или обожании их; в адресованной психоаналитику претензии признать за ним все его желаемые, часто противоречивые, достоинства.

Эта претензия на обладание высшими достоинствами влечет за собой травматические последствия. Она не только порождает постоянно тлеющие зависть и недовольство, но и создает реальную помеху психоаналитической работе. Если несправедливо, что у пациента есть те или иные невротические сложности, то, несомненно, несправедливо и ожидать от него работы над своими проблемами. Напротив, он считает, что имеет право на освобождение от своих сложностей без прохождения через мучительный процесс изменений.

Этот обзор разновидностей невротических претензий неполон. Так как каждая невротическая потребность может превращаться в претензию, нам пришлось бы обсуждать каждую отдельную претензию, чтобы дать их исчерпывающую картину. Но даже краткий обзор дает понимание их своеобразной природы. Теперь мы постараемся более ясно определить их общие черты.

Начнем с того, что они нереалистичны в двух отношениях. Человек утверждает право, существующее только в его голове, и уделяет (если вообще уделяет) незначительное внимание тому, возможно ли удовлетворение его претензий. Это ясно видно в откровенно фантастических претензиях на избавление от болезни, старости и смерти. Но это столь же верно и для других случаев. Женщина, считающая, что имеет право на то, чтобы все ее приглашения принимались, обижается на отклонение приглашения кем бы то ни было, независимо от того, насколько существенны причины отказа. Ученый, считающий, что все ему должно легко даваться, негодует на труд, который надо вложить в статью или эксперимент, независимо от того, насколько необходим такой труд, и часто вопреки осознанию того, что это не может быть сделано без усердного труда. Алкоголик, чувствующий, что имеет право на то, чтобы каждый помогал ему материально, считает несправедливым, если помощь не предоставляется немедленно и с радостью, неважно, в состоянии ли другие сделать это.

Эта иллюстрация косвенно указывает на вторую черту невротических претензий – их эгоцентричность. Она часто настолько вопиюща, что поражает наблюдателя как «наивность» и напоминает ему подобные установки у избалованного ребенка. Это впечатление придает вес теоретическим выводам, что все эти претензии – просто черты «инфантильного» характера у людей, которым (по крайней мере, по этой шкале) не удалось вырасти. На самом деле это утверждение ложно. Маленький ребенок тоже эгоцентричен, но только потому, что у него еще не развилось чувство связанности с другими. Он просто не знает, что у других есть собственные потребности, а также ограничения – такие, как потребность матери спать или отсутствие у нее денег для покупки игрушки. Эгоцентричность невротика строится на совершенно иной и гораздо более сложной основе. Он занят собой, потому что его влекут собственные психологические потребности, разрывают собственные конфликты, и он вынужден цепляться за свои своеобразные решения. Здесь, таким образом, два различных феномена, которые лишь выглядят похожими. Отсюда следует, что терапевтически абсолютно бесполезно говорить пациенту об инфантильности его претензий (факт, который психоаналитик может ему продемонстрировать лучшим образом) – это в лучшем случае заставит его задуматься. Без большой дальнейшей работы это ничего не изменит.

Но довольно об этом различии. Эгоцентричность невротических претензий можно показать на примере моих собственных обнаружившихся переживаний; приоритеты в военное время справедливы, но мои собственные потребности должны иметь абсолютный приоритет. Если невротик чувствует себя больным или хочет, чтобы нечто было сделано, все должны бросать все остальное и спешить ему на помощь. Вежливое заявление психоаналитика, что у него нет времени для консультации, просто попадает к глухому или часто встречает гневный или оскорбительный ответ. Если пациенту нужно, то время должно быть. Чем меньше невротик связан с окружающим его миром, тем меньше он осознает других и их чувства. Как однажды сказал пациент, демонстрировавший в то время высокомерное презрение к реальности: «Я свободная комета, мчащаяся в космосе. Это означает, что реально только то, чего хочу я, – другие с их потребностями нереальны».

Третья черта претензий невротика состоит в его ожидании, что все достанется ему без приложения им адекватных усилий. Он не признает, что если он одинок, то может позвонить куда-то; нет, кто-то должен позвонить ему. Простая мысль, что он должен меньше есть, если хочет сбросить вес, часто наталкивается на сильное внутреннее сопротивление; он просто продолжает есть по-прежнему, считая при этом несправедливым, что не выглядит стройным. Другой может претендовать на то, чтобы получить почетную работу, лучшее положение, большее жалованье, не прилагая никаких усилий заслужить это и – более того – не прося об этом. Он даже не обязан иметь ясного собственного мнения о том, чего он хочет. Он должен быть лишь в состоянии отказываться или принимать что-либо.

Часто пациент самыми правдоподобными и трогательными словами может выражать то, как сильно он хочет быть счастливым. Но спустя какое-то время его семья или друзья осознают, что сделать его счастливым крайне трудно. Поэтому они могут сказать ему, что в нем должна быть какая-то причина, мешающая ему достигнуть счастья. Тогда он может пойти к психоаналитику.

Аналитик оценит желание пациентом счастья как хороший мотив для обращения. Но он также спросит себя, почему пациент при всем своем желании счастья несчастлив. У него есть многие вещи, которые доставили бы удовлетворение большинству людей: приятный дом, милая жена, финансовая обеспеченность. Но достаточного удовлетворения он не получает: у него нет какого-либо сильного интереса. В этой картине присутствует большая доля пассивности и снисходительности к себе. В самой первой беседе психоаналитика поражает, что пациент говорит не о своих трудностях, а скорее в какой-то противоречивой манере представляет схему желаний. Следующий час подтверждает первые впечатления. Инертность пациента в аналитическом процессе оказывается первой помехой. Таким образом, картина проясняется. Перед ним человек, связанный по рукам и ногам, не способный использовать собственные ресурсы и наполненный до краев упорными претензиями, что к нему должно прийти все хорошее в жизни, включая душевное удовлетворение.

Другой пример, иллюстрирующий претензии на помощь без усилий, проливает дальнейший свет на их природу. Пациент, вынужденный прервать психоанализ на неделю, был расстроен проблемой, проявившейся на предыдущей психоаналитической сессии. Он выразил желание разрешить ее до перерыва – совершенно законное желание. Поэтому я усердно старалась добраться до корней конкретной проблемы. Спустя какое-то время я заметила, однако, что с его стороны было совсем мало встречных усилий. Это выглядело так, словно я должна тащить его. Шло время, и я ощутила возрастающее раздражение с его стороны. На мой прямой вопрос он подтвердил, что, конечно, он раздражен; он не хочет остаться со своей проблемой на целую неделю, а я еще не сказала ничего, чтобы продвинуть ее. Я обратила внимание на то, что его желание вполне разумно, но что оно явно превратилось в претензию, которая не имеет смысла. Сможем мы приблизиться к решению конкретной проблемы или нет, будет зависеть от того, насколько она доступна в данный момент и насколько продуктивными можем быть он и я. И, что касается его, должно быть что-то, что мешает ему прилагать усилия к достижению цели. После долгих обсуждений, которые я здесь опускаю, он все еще был не в состоянии видеть истинность того, что я сказала. Но его раздражение исчезло; исчезли также его иррациональные претензии и ощущение безотлагательности. И он добавил один объясняющий фактор: он почувствовал, что это я вызвала проблему, так что я и должна исправить ее. В чем, по его мнению, я была ответственна за нее? Он не имел в виду, что я сделала ошибку, просто в предыдущий час он осознал, что еще не преодолел свою мстительность, которую он едва-едва начал воспринимать. В действительности в этот раз он хотел избавиться даже не от нее, а только от определенных, сопровождающих ее неудобств. Так как я не оправдала его претензию на немедленное освобождение от этого, он почувствовал, что вправе выдвинуть мстительные претензии для возмездия. Этим объяснением он обнажил корни своих претензий: его внутренний отказ принять ответственность за самого себя и потребность, чтобы кто-то другой – в данном случае психоаналитик – принял всю ответственность и исправил все для него. А эта потребность также превратилась в претензию.

Этот пример указывает на четвертую черту невротических претензий: они могут быть мстительны по природе. Человек может чувствовать себя обиженным и настаивать на возмездии. Такие случаи сами по себе давно известны. Это имеет место при травматическом неврозе, определенных параноидных состояниях. Существует много описаний этой черты в художественной литературе, среди них – Шейлок, требующий свой фунт мяса, и Гедда Габлер, предъявляющая претензии на роскошь в тот самый момент, когда она узнает о возможности того, что ее муж не получит профессорства, на которое они надеялись.