– А как тут с этим дела обстоят? – мне было откровенно не до «девок», но нужно же поддержать разговор.

– Ну, я с одной познакомился. С местной. Пару раз у неё зависал до утра. Страшнющая, правда, но на безрыбье, как говорится…

– Тогда может, не стоит?

– Ещё как стóит. Да и стои́т. Я уже неделю без бабы. Давай, слышь, замутим чего-нибудь.

– Так сними блядей.

– Не, дорого, да и вообще беспонтово.

– Братка, я чёт как-то не настроен пока что, – погасил я эту волну любви.

Джонни надулся, и дальше мы шли молча. А я стал вглядываться в проходящих мимо девушек. Попадались и вполне симпатичные, но что-то в них мне решительно не нравилось. Я ждал встречи с войной, ведь только она могла быть сопоставима по масштабам с Ней. В глубине черепной коробки застонало и забулькало отравой чёрное болото понимания: мне нужна была Война. Нужна, чтобы занять Её место. Но я должен был умудряться помещать себя и свои мысли в общеизвестные буквы, слова, предложения. Я участвовал в общественном договоре наравне со всеми. И какими бы мелкими на мой взгляд не были сиюминутные половые поползновения Джонни, я твёрдо знал: случись что, буду стоять рядом с ним до последнего.

Вернувшись, мы попали как раз на построение смен дежурных по блокпостам. На плацу под уже вошедшим во вкус солнцем стояли группами все задействованные в дежурствах бойцы. Перед ними командир нашего батальона «Витязи Донбасса» зачитывал по списку фамилии. Майор, а именно так звали в народе комбата, был среднего роста. Обильно проступающая седина серебрила чёрные волосы. На лице проступала тяжёлая печать ответственности, иногда уступавшая место специфической улыбке, которую ярко подчёркивали морщины у глаз. Кожа, казалось, была с силой натянута на череп, и высохшее лицо его скорее подошло бы старику, но глаза выдавали в нём властного и даже властолюбивого человека, недавно преодолевшего рубеж среднего возраста. Рядом с ним, скрестив руки на груди, иногда отвечая на телефонные звонки, прохаживался тот самый обладатель шикарных усов, с которым я столкнулся в дверях этим утром.

Мы с Джонни не стояли в строю, ведь к блокпостам отношения не имели, но мне было интересно понаблюдать за тем, как устроена местная иерархия и как она работает. Всё было весьма условно: никто не обязан был здесь находиться, никто никого не мог заставлять. И поэтому приказов в уставном понимании тоже быть не могло. Только добрая воля, основанная на уважении и личном авторитете командира.

В мятежных регионах страны очаги сопротивления так и держались: где нашёлся сильный, имеющий вес командир, там всё ладилось, а где нет – там подконтрольные путчистам войска рассеивали повстанцев по полям, и те либо уходили в глухую партизанщину, либо шли за другими, более удачливыми и сильными командирами. Пассивно-недовольных в таких городах мелкой гребёнкой вычищали спецслужбы, и сопротивление сходило на нет. Надо сказать, что регулярные украинские части, с которыми нам и предстояло сражаться, в начале войны не представляли никакой опасности. Армия страны, за два десятка лет погрязшей в бесконечных переделах собственности, по определению должна была быть жалкой и совершенно небоеспособной. Помимо регуляров на стороне Киева также выступали всевозможные националистические, патриотические, наёмные и добровольческие батальоны, носившие разные названия. Осатаневшая, оголтелая пропаганда, разгулявшаяся на Украине за последнее двадцатилетие, принимала самые причудливые формы, и поэтому точно определить, какое именно её щупальце толкнуло в пожар войны того или иного человека, было просто невозможно. Наши же твердо верили, что насмерть стоят против настоящих фашистов за свою землю, и сдаваться не собирались. Донецкая Народная Республика, в тот момент представлявшая из себя небольшой островок на карте бывшей Донецкой области Украины, почти со всех сторон окружённый жовто-блакытными прапорами, своей государственности, равно как и централизованной военной структуры, ещё не имела. Всё это делало боевые действия неуклюжими и неуверенными. Война подобно ребёнку пробовала этот мир на вкус и на ощупь. Обжигалась о горящие дома, плакала вместе с первыми жертвами. Ей предстояло вырасти и научиться стрелять, ненавидеть, прощать, терпеть, ждать, умирать, жить… Потом, достигнув расцвета, влюбить в себя мёртвой хваткой лучших мужчин этой земли. А уже в зрелости – выносить и подарить жизнь целому поколению детей, не умеющих бояться выстрелов…

– Воль-но! – громкий голос комбата прервал мои размышления, а он сам повернулся в мою сторону. – Ты вечером зайди ко мне, познакомимся.

– Есть! – уверенно ответил я. – Разрешите обратиться?

– Слушаю.

– Мне бы денег обменять надо. Подскажите, как лучше поступить.

– Иваныч, в город не собираешься? – обратился Майор к своему, как я понял, заму.

– Давай сходим, братик, – похлопал меня по плечу обладатель шикарных седых усов.

– Ну, добро, тогда, – и комбат, доставая из кармана сотовый телефон, затерялся в толпе разбредающихся по своим делам ополченцев.

Джонни тоже куда-то пропал, и мы остались вдвоём.

– Старый.

– Поэт, – я пожал протянутую мне руку.

– У тебя всё с собой?

– Да, деньги, документы – всё при мне.

– Ну, документы не понадобятся, а вот без денег, боюсь, никак, – он по-отечески улыбнулся. – Водить умеешь?

– Да.

Старый почему-то водить не умел. Или просто не любил. В любом случае я оказался за рулём древних Жигулей седьмой модели. Машина надрывалась и чихала, но всё-таки завелась. Последние лет семь я водил только автоматы, и с механикой мог получиться конфуз. Со второго раза попав в первую передачу, я давно забытыми движениями разводил ногами в пространстве сцепление и газ. Тронулись. Подъехав к воротам, остановились. Старый, высунувшись в окно, дал команду открыть.

Я медленно вывел семёрку на проезжую часть. Нам нужно было добраться до центрального универмага, где меняли деньги по наиболее выгодному в городе курсу. Без происшествий добрались до места, несмотря на то, что автомобиль явно имел свой характер и совсем не желал подчиняться чужаку.

Выйдя из машины, мы двинулись в сторону торговых рядов и остановились у одного из ларьков. Старый улыбнулся, перекинулся с продавщицей парой фраз. Тут же из-под прилавка появилась неброская матерчатая сумка, а её владелица, дама лет пятидесяти пяти с рыжими волосами и в учительских очках, многозначительно на меня посмотрела. Я достал из бумажника пятитысячную рублёвую купюру, положил её на прилавок. Рядом тут же выросла небольшая пачка гривен, в основном, сотенными бумажками, с желтоватыми портретами Тараса Шевченко. Воспользовавшись ситуацией, я тут же решил прикупить себе сим-карту. У рыжей леди нашёлся и этот товар. Наугад выбрав карточку из предложенного мне веера, я достал из нагрудного кармана паспорт.

– Да не надо, братик! – Старый покачал головой.

Пожав плечами, я спрятал паспорт обратно. Выяснилось, что здесь совершенно не нужны документы для регистрации номера. Я взял сразу две: одну для телефонной связи, другую – для выхода в сеть. Расплатившись и сразу пополнив оба счёта, мы направились к покорно ожидавшей нас белой семёрке.

Вернувшись на базу, я сразу же направился в нашу комнату, чтобы заняться связью. Видавший виды планшетный компьютер с потрескавшимся экраном благодарно проглотил свою симку и выдал сообщение о наличии сети. Прямо с него я позвонил домой, и уже через две минуты, проверяя состояние счёта, горячо об этом пожалел.

Уйдя в параллельный мир социальных сетей и новостных сайтов, я не заметил, как солнце неслышно коснулось высокого холма, в котором кто-то отчётливо увидел бы пиковую точку на кардиограмме юной войны.

Пора пообщаться с начальством. Кабинет Майора находился на третьем же этаже, и далеко идти не пришлось. Пройдя мимо дежурного в правое крыло здания, постучал в дверь.

Комната, куда меня пригласили войти, оказалась небольшой. Окно затянуто светонепроницаемой плёнкой, в сигаретном дыму причудливо преломлялся свет, идущий из самого сердца люстры советских времён. За большим столом, на котором находились портативный компьютер, огромная пепельница и кипы бумаг, сидел наш комбат. Рядом с ним – миниатюрная рыжая женщина лет тридцати пяти в комбинезоне защитного цвета. Веснушчатое лицо её казалось усталым, но она оживлённо участвовала в беседе. С другой стороны стола, франтовато уронив автомат между ног на пол, развалился на стуле мужчина. Он посмотрел прямо на меня, и я почувствовал себя неуютно. Возникло ощущение, что я – минимум – пришелец с Альфы Центавра или какой-нибудь диковинный зверь – настолько пристальным и даже удивлённым был его взгляд. Огромные, подозрительно глядящие исподлобья глаза – вот что я запомнил. Слева от входа на табуретке сидел Старый. Он привстал и протянул мне руку.

– Проходи, присаживайся, – пригласил Майор.

– Здравия желаю, товарищ Майор! – без тени сарказма поприветствовал я.

– Ой, да шо ты, ей-богу! Забей. Кури, если хочешь.

– Лёха, – протянул обладатель гипнотического взгляда, продолжая высверливать во мне глазами пулевые отверстия.

– Поэт, – я вскинул левую бровь и попытался как-то ответить на его оптическую атаку.

– Ну, рассказывай, откуда, кто, шо…

Я вкратце рассказал о себе.

– Ну и, как вы видите, ввиду отсутствия у меня боевого и армейского, в целом, опыта, я бы хотел заниматься информационной войной в первую очередь. Но вы не подумайте, если будет надо, – легко на передовую, – закончил я свой монолог.

– Так, это всё очень хорошо, будем думать, всё решим! – Майор явно думал о чем-то своём и слушал меня вполуха.

Дверь неожиданно распахнулась.

– Лёх, полетели! – слова вбежавшего в кабинет парня заставили Лёху вскочить и быстро пойти следом за уже успевшим выйти возмутителем спокойствия.

– Так, езжай-ка ты сейчас с ними, посмотришь оперативную работу, – быстро распорядился комбат. – Если повезёт – постреляете.

По его улыбке я понял, что пострелять нам явно не светит, но, тем не менее, возможность хоть как-то принять участие уже хоть в чём-нибудь меня очень порадовала.

Махнув рукой на прощание, я выскочил за Лёхой. Еле поспевая, выбежал во внутренний двор, где уже ревела мотором знакомая белая семёрка. Запрыгнув в машину, мы сорвались с места и, выскочив за ворота, полетели куда-то в ночь.

Юрка, а именно так звали выдернувшего нас парня, вёл машину просто как сумасшедший. Ревущая развалюха неслась по разбитым ночным дорогам, визжа резиной на поворотах, на которых наш пилот не только не сбрасывал, но, напротив, набирал скорость, хотя это казалось уже невозможным. Петляя по тёмным улицам, мы въехали в густо застроенный жилой квартал и остановились у типовой пятиэтажки. Юрка заглушил мотор. Когда я вышел из машины, Лёха уже начал на повышенных тонах беседовать с каким-то неопределённой формы организмом, сидевшим прямо на бордюре у подъезда. Если в двух словах, то изрядно перебравший дядька в настойчивой и весьма неуважительной манере требовал от одной из жительниц дома взаимной любви. Будучи отвергнутым в своих лучших чувствах, он начал ломиться в дверь, сыпля угрозами и проклятиями, в результате чего и была вызвана опергруппа. Я был несказанно раздосадован. Пока мы неслись сквозь непроглядную тьму, то тут, то там раздираемую одинокими жёлтыми фонарями, я представлял себе, как мы будем преследовать какого-нибудь вражеского диверсанта. Кромешная украинская ночь, казалось, таила в себе бесчисленные угрозы. Мне подсознательно хотелось, чтобы вдруг раздались выстрелы, полыхнуло пламя и начался бой. Было совершенно всё равно, выживу я в итоге, или нет. Мне хотелось познакомиться с войной и прикоснуться к ней.

Раздражение, которое я испытывал всю обратную дорогу, постепенно перерастало в разочарование по мере того, как война, образ которой я себе создал, переодевалась в поношенный домашний халат и накручивала пошлые бигуди, превращаясь в сравнительно молодую, но уже сварливую и несчастную в браке женщину.

Жалко молящее о пощаде тело отгрузили в подвал, и оно уже оттуда продолжило вещать о том, насколько искренне и сердечно поддерживает молодую республику, как оно водило всю семью на референдум о независимости, как оно бросит пить и никогда больше не будет нарушать общественный порядок. На душе было мерзко, и я впервые задал себе вопрос: «Куда я попал?». Что за, мать его, скотный двор? Как оно умудрилось нажраться, когда военное положение в городе, комендантский час? Мои представления о войне отчаянно конфликтовали с реальностью. Новенькие армейские ботинки с ненавистью обрушивались на ступеньки, когда мы поднимались обратно в кабинет комбата. Виду я, конечно, не подавал. Сославшись на усталость, поплёлся к себе в комнату, договорившись с командиром приступить к ведению новостного ресурса в интернете со следующего утра. Разрази меня гром, если я когда-нибудь смогу сказать что-то кроме: «когда я вошёл в комнату, Киса смотрел телевизор».

– …А ещё можно проводить политпросвет среди личного состава… И даже среди наших алкашей – пусть перевоспитываются. Ведь очень важно, на мой взгляд, чтобы люди чётко представляли себе, за что они воюют. Благородная ярость должна вскипать правильными волнами, – процитировал я одного писателя, – а без хорошей политической подготовки с этим рано или поздно могут возникнуть проблемы. Так же готов выступать в роли фотокорреспондента и освещать в сетях все аспекты нашей сепаратистской деятельности.

– Борисовна, соседняя – свободна? – Утром Майор слушал меня внимательно.

– Ой, кажется – да, – рыжая ассистентка нашего комбата, закусив тонкую губу, осознанно кивнула несколько раз, повернувшись к Майору.

– Отлично, – продолжил он, обращаясь ко мне. – Значит, сейчас идёшь завтракать, а потом осваиваешь рабочее место. Соседняя комната – твоя. Компьютер мы тебе выделим, ну а остальное – твои проблемы. Материалы вот, с Таней, – он кивком указал на ассистентку, – согласовывай и Бог, как говорится, в помощь.

На том и порешили. От вчерашней досады и тошнотворной безысходности не осталось и следа. Закрыв за собой дверь, я деловито направился вниз по лестнице. Утро ловко пробивалось сквозь толстые, покрытые побелкой стёкла в окнах лестничных пролётов, а ступеньки, впрочем, никак не поменявшиеся со вчерашней ночи, звонко отщёлкивали мои уверенные шаги. Заскочив к Коменданту за полагающейся мне пачкой диковинных сигарет, я триумфально прошествовал в столовую. Киса, задумчиво ковырявший вилкой салат из свежих овощей, оторвал взгляд от тарелки и подмигнул мне.

Сев с ним рядом и приступив к еде, я поделился новостями.

– Поэт, а там шо с интернетом, все нормально?

– Не знаю. Пока вообще там не был.

– Ясно, ну расскажи потом, хорошо?

– Не вопрос. Слушай, а что у нас тут в Горловке есть интересного? Ну, поснимать.

– Да ничего, ей-богу. Хотя, это как посмотреть… – Киса, прищурив левый глаз и поглаживая подбородок, глядел куда-то в потолок, прикидывая, что в городе могло бы меня заинтересовать.

– Хм. Ну, ладно, тогда. Первое время перебьёмся общими фразами, а там, глядишь, что и появится.

– Эт ты верно мыслишь, – он вдумчиво жевал кусок говядины. – Ты мне вот что скажи: а как у вас там дела с прекрасным полом обстоят? В твоём городе.

– Ну, ты придумал, что спросить, конечно. Да как, как? Как везде, наверное.

Вторым по важности занятием для Кисы, после просмотра телепередач, было самозабвенное изучение картинок в мобильном телефоне. Я, наивная душа, полагал, что он сидит в интернете ради общения, но, как выяснилось позже, у него там была невероятно обширная коллекция фотографий. Разумеется, женских. Причём от абсолютно невинных сессий в бикини до вполне откровенной порнографии. Надо заметить, что Киса был эстетом в хорошем понимании этого слова, и держал свою коллекцию исключительно из философских побуждений. Говорю это без доли иронии, так и было на самом деле. А обнаружил я это сегодня утром: перед сном отдал товарищу свой планшетный компьютер, и в разделе загрузок чудесным образом появилось больше сотни фотографий, которые потом, по всей видимости, были перекачаны в его телефон. Мне стало понятно, зачем Киса интересовался наличием хорошей линии связи, и я сразу же его на эту тему подколол:

– Как с сетью разберусь – скажу. Ты обращайся, синематографа тебе накачаем!

– Ой, скажете тоже, сударь!

Я сходил до кулера за стаканом воды. Никогда не любил чай или кофе, всегда предпочитал воду.

– Так, надо не забыть набрать полную флягу.

Киса уже не реагировал. С напускным видом оскорблённого носителя высокого художественного вкуса он продолжил поглощать завтрак.

Мой кабинет оказался даже, наверное, больше, чем у комбата. Или это была иллюзия, которая возникала вследствие того что в комнате практически ничего не было. Посредине стоял письменный стол, в углу – невысокая пузатая тумбочка офисного цвета и справа за дверью – худощавый платяной шкаф. На стене висела красивая объёмная карта Донецкой области, и первое, что я сделал – это залепил на ней украинский флаг красивой наклейкой в виде флага республики. Наклейки считались ценным ресурсом, но юркий Славик тем не менее подогнал мне аж целых две. Вторую я наклеил на обратную сторону своего нового блокнота.

День я провёл, общаясь со Славиком. Ох, и шустрый же это был парнишка. Не смотря на то, что ему, как выяснилось с его слов, было далеко за тридцать, я бы не смог дать ему на глаз больше двадцати лет. Маленький, худенький, смуглый, жилистый. Он был невероятно разговорчивым и живым. Ярко вычерченные скулы, бойкие глаза с какими-то хроническими синяками вокруг, чёрные короткие растрёпанные волосы под видавшей виды песочного цвета советской пилоткой с маленькой красной звёздочкой. Он как будто был выдернут войной откуда-то из навсегда оставшихся в памяти моего поколения «Неуловимых мстителей». В его комнатке было столько всякого барахла, что у меня разбежались глаза, когда мы туда вошли. Пробитая немецкая каска времён Великой Отечественной, бита, ножи, патроны от всего на свете, что может стрелять, какие-то журналы и книги, груда матрацев, подушек, одежда, плакаты… Славик был из тех людей, которые своего не упустят. От окончательного впадения в терминальную стадию плюшкинства его спасала, видимо, только невероятная тяга к приключениям. На койке лежал небольшой револьвер в кобуре. Сходу плюхнувшись на стоящий рядом с кроватью стул, он бережно взял его и стал вертеть в руках. Я присел на тумбочку напротив, и мы проговорили с ним весь день. Я малость опешил от такого словесного напора: он сыпал и какими-то безумными идеями, касающимися военной стратегии, и сомнительными историческими справками о временах гражданской войны, и рассказами о том, как он участвовал в штурме этого самого нашего здания УВД, и бог весть чем ещё.

И вот я ждал, когда придёт Славик. Мы с ним договорились встретиться через пару часов у меня в кабинете и вместе создать в социальной сети страничку для нашего батальона.

– Привет! – Дверь с шумом распахнулась, и в комнату деловито вошёл мой новый приятель. Бегло окинув намётанным оценивающим взглядом обстановку, Славик подсел к столу и быстро закурил сигарету из лежавшей на клавиатуре пачки, – ну, что, товарищ рейхсминистр пропаганды, приступим?

– Хуистр! – обиделся я.

– Та забей, всё путём. Давай название придумаем нормальное.

– Тут и думать нечего. Просто пишем «Батальон Витязи Донбасса». И всё.

– Какой ты скучный, сил нет!

– Какой уж есть, – слегка раздражённо буркнул я.

Славик предпочитал играть на чужом поле и всегда говорил на опережение, вторгаясь в святая святых – моё личное пространство.

– Давай я сейчас в «контакт» быстренько вылезу, надо кое-что посмотреть.