Глава вторая
Школа

В школу можно было идти двумя путями – кружным или напрямик. Как всякий нормальный человек, Тимо обычно выбирал прямой путь, хотя для этого надо было перейти улицу в неположенном месте, а потом еще перелезть через забор с острыми железными прутьями наверху, о которые он не раз рвал штаны. Бывало досадно, если после всех этих испытаний задняя дверь школы оказывалась закрытой и приходилось тащиться вокруг огромного здания, что, в сущности, обнуляло выигрыш во времени; но Тимо отличался азартным нравом и отдельные неудачи его не смущали. Намного больше его заботило, как высидеть следующие пять-шесть часов – потому что трудно было вообразить что-нибудь более скучное, чем уроки. Читать, писать и считать Тимо умел задолго до того, как поступил в первый класс, к рисованию, пению, а тем более к рукоделию он интереса не питал, а что касается физкультуры, то в мяч ведь можно играть и вне школы. Когда на уроке проходили новый материал, Тимо схватывал всё мгновенно, приобретая, таким образом, и совершенно ненужные знания, например, по грамматике эстонского языка, ненужные, поскольку ошибок в правописании он и так не делал. Самым увлекательным был предмет, недавно из арифметики переименованный в математику, особенно, когда учительница назначала контрольную работу – на решение задачи по алгебре у Тимо уходило целых пять, а иногда даже десять минут; а что делать с остававшимся временем? После сдачи тетради Тимо оглядывался: остальные ученики еще корпели над задачами, ручки двигались от чернильницы к бумаге (шариковых еще не было), промокашки шуршали, слышались сопение и страдальческие вздохи… Приходилось ждать, пока сосед по парте, рыжий еврейский мальчик, в третий раз перепроверит решение – а вдруг куда-то прокралась ошибка? – и с тяжелым сердцем наконец отдаст тетрадь, после чего можно было начать стандартную агитацию – сыграть в морской бой. Рыжий вечно колебался, боялся, что учительница «увидит», и сдавался только тогда, когда Тимо решительно вытаскивал из тетради лист и рвал его пополам – таким образом, следующие минут двадцать были спасены; а дальше?

Некоторое разнообразие вносили перемены – но только некоторое. С одноклассниками ничего разумного предпринять не удавалось, шахматных ходов они не знали, кроссворды не решали, и не воодушевились даже тогда, когда Тимо предложил играть в «возвращение драгоценностей королевы» – никто кроме него «Трех мушкетеров» не читал. Единственным занятием, которым они увлекались, был «суссь», но именно эта игра не подходила Тимо, не потому, что предполагала денежные ставки, ведь, как сказано, Тимо обладал азартным нравом, просто «суссь» требовал меткого глаза и ловкости рук, надо было сперва бросить камень близко к кучке монет, а потом ударить им так по монете, чтобы та перевернулась на реверс (или наоборот), и вот это у Тимо получалось плохо, так что материальные потери оказались слишком большими и вынудили отказаться от излюбленного развлечения одноклассников.

Вот он и коротал перемены, бредя по коридору и дразня девчонок. Девочки всегда почему-то ходили по двое, Тимо пристраивался сзади к такой паре и начинал охотиться за косами. Тут следовало быть бдительным, потому что одноклассницы, в подавляющем большинстве, были выше и сильнее Тимо, и если быстро не сбежать, могли тебя самого отодрать за волосы. Однажды он осмелился на героический поступок, сунул кисть между талией и плечом шедшей перед ним одноклассницы, и потрогал ту странную округлость, которая заинтересовала его уже на уроках физкультуры. Под ладонью оказалось нечто мягкое и упругое, это было сладкое ощущение, но долго Тимо наслаждаться им не смог, поскольку одноклассница обернулась и врезала ему такую пощечину, от которой щека еще долго горела.

Было время, когда Тимо возлагал большие надежды на день, когда его примут в пионеры, после чего, как ему казалось, должна начаться новая и более интересная жизнь; но действительность и тут разочаровала. Все, что Тимо прочел в книгах: как пионеры ловят немецких шпионов и военных преступников, спасают утопающих и тушат пожары, оказалось неправдой. Галстук ему, правда, на собрании отряда на шею повязали, и спросили, готов ли он защищать идеалы Коммунистической партии и ее младшего брата, пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, на что Тимо гордо поднял руку ко лбу и завопил: «Всегда готов!», но это оказалось единственным более-менее возвышенным моментом в его пионерской карьере, потому что на собраниях ничего интересного не происходило, а когда на улице потеплело, всех погнали во двор на строевое учение. Бедный Тимо! Чувствуя интуитивную неприязнь к любой муштре, он теперь, как последний дурак, был вынужден маршировать вместе с другими по стадиону школы и выполнять команды вожатого: «Направо!», «Налево!», «Кругом!» Завершились эти страдания республиканским парадом на площади Победы, где пришлось долго стоять в строю и слушать из громкоговорителя занудные речи, эхом заполнявшие все пространство от церкви Яани до памятника революционеру Виктору Кингиссепу.

Летом мама предприняла попытку приобщить таки Тимо к «коллективу», и послала его на месяц в пионерский лагерь, но, естественно, это начинание потерпело фиаско – попав под одну крышу с незнакомыми олухами, наибольшим развлечением которых было лить спящим в постель воду и мазать их губы зубной пастой, Тимо быстро стал взывать о помощи, и маме не оставалось ничего другого, как уже через неделю вернуть его домой. Таким образом, разочарование в пионерской организации достигло апогея, и впредь Тимо, как только вышмыгивал из двери школы, сразу сдирал галстук с шеи и совал его в карман.

В школе работали разные кружки, некоторые ребята, например, занимались картингом, но Тимо это не привлекало – тоже мне удовольствие, сидеть зажатым в малюсенькой шумной, к тому же воняющей бензином машинке. В хоре мальчиков его участвовать, все-таки, заставили, хоровое пение было местной святыней, и никто не верил, что найдется ребенок, которому может не понравиться стоять на песенном празднике плечом к плечу с тысячами других и затягивать: «Ленин всегда живой, Ленин всегда со мной…» – но такой ребенок нашелся. Вопрос был не в пренебрежении музыкой, как таковой, Тимо нередко напевал мелодии, услышанные по радио, дело было в другом – ему не нравилось, что приходится топтаться в толпе. Вот, если бы ему предложили выйти на сцену театра «Эстония» в костюме шута, с горбом на спине и запеть: «Джильда, о моя Джильда!..», то он наверняка бы согласился, но, поскольку музыкальность не была его сильной стороной, надежд на такой ангажемент он не питал.

Поняв, что в школе можно сдохнуть от скуки, Тимо стал искать предлоги для прогулов. Приветствовались все фокусы, начиная с градусника, который он иногда вечером под одеялом старательно тер до победного конца, и заканчивая униженной просьбой к отцу подтвердить боль в спине соответствующей заметкой в дневнике. Но главным «спасательным кругом» служили все-таки шахматы. Соревнования школьников проводились в послеобеденное время, когда у старшеклассников учеба завершалась – но у Тимо они только начинались, что позволяло их пропускать. Место в команде Тимо завоевал на чемпионате школы, в котором участвовал и сам директор, строгий великан в очках, его боялись все – все, кроме Тимо, по крайней мере, за шахматной доской. Отец не зря показал ему ходы в пятилетнем возрасте! Уже в дебюте Тимо заметил, что директор играет довольно «мягко», и, при первой возможности, поставил ему «ловушку». Директор попал в нее легкомысленно, как чижик, и когда Тимо сделал следующий ход, выяснилось, что ферзь директора пойман. Долго искал соперник спасения, но, в итоге, ему пришлось сдаться. Вот настолько был Тимо умнее самого умного человека в школе! Начиная с этого дня казалось немыслимым, чтобы нашелся учитель, осмелившийся запретить Тимо уйти с уроков, если шли очередные соревнования – и когда Тимо обнаружил, что его шахматные победы допускают легальные «прогулы», он стал без зазрения совести этот факт использовать. Сперва он отпрашивался с половины дня, а потом подумал – зачем вообще идти в школу, ведь надо же и готовиться к игре. Постепенно он так наловчился врать, что начал приводить в качестве причины даже «завершение отложенных партий», хотя сам он никогда их не откладывал, так как играл очень быстро. Учителя его в обмане не подозревали, а если даже подозревали, то закрывали на это глаза – Тимо помог школе завоевать несколько кубков, что считалось архиважным.

Путешествие в Москву дало еще один повод отсутствовать несколько дней. Вернувшись, Тимо ожидал, что одноклассники помчатся к нему и начнут расспрашивать, что он видел, но ошибся – никто не заинтересовался столицей огромной страны, только сосед по парте спросил, видел ли он Кремль.

– Я видел даже мумию Ленина! – объявил Тимо с гордостью, и, не дожидаясь уточняющих вопросов, продолжил: «Лицо у него довольно бледное. Неудивительно, если подумать, сколько лет провалялся под стеклом».

Рыжий бросил на него быстрый испуганный взгляд. На секунду Тимо смутился – неужели он сказал что-то неподобающее? Однако, замешательство быстро прошло и он стал расспрашивать, что задано на дом.

Глава третья
Мама

С мамой Тимо ладил прекрасно, потому что она ему ничего не запрещала. Тимо мог спать, сколько хочет, играть, с кем нравится, и вообще обращаться со своим временем, как ему заблагорассудится, у мамы к нему было только два требования: чтобы он хорошо учился и чтобы «не голодал». Первое было само собой разумеющимся – как можно получать плохие отметки, Тимо вообще не понимал, даже, даже при большом желании, он вряд ли мог поглупеть настолько, чтобы ему по математике или по эстонскому языку поставили «двойку», или даже «тройку»: в его аттестатах всегда красовались «пятерки» и «четверки», при том «четверки» лишь по «дурацким» предметам, таким, как рисование или рукоделие; но что касалось «голодания», то с этим, да, были проблемы. По общей позиции они и тут с мамой не расходились, Тимо ничего не имел против того, чтобы набить брюхо всякой вкуснятиной, просто он иногда забывал о еде и вспоминал только тогда, когда надо было уже мчаться в школу. В этих случаях он быстро глотал, что попадется под руку, утешая себя мыслью, что «в школе поест», но школьный обед аппетита не вызывал, и часто, возвращаясь домой, Тимо уже с порога орал: «Мама, быстро дай чего-нибудь поесть, умираю с голоду!» И мама, вздохнув, отправлялась к газовой плите подогревать картофельное пюре и котлеты.

Но случалось и так, что у мамы, в особенности, в конце квартала, оказывалось много работы, и у нее не хватало времени, чтобы приготовить обед – и вот тогда на улицу Тимо приходил праздник, потому что приказа «не голодать» никто не отменял, просто мама теперь давала ему деньги, чтобы он обедал в столовой. Ох, какие лукулловы трапезы Тимо там устраивал! Особенно ему нравилась солянка, которую мама дома не варила, потому что для этого требовалось слишком большое количество ингредиентов: сосиски, говядина, почки и даже маслины, не говоря про томатную пасту, которую мама в качестве продукта вообще не признавала – сунув в рот первую ложку пряного супа, Тимо чувствовал себя на седьмом небе, единственная проблема – как не обжечь язык, потому что ему не терпелось ждать, пока еда остынет. Котлеты Тимо порядком надоели, это было «дежурное» мамино блюдо, но плов и соус из печенки он глотал с удовольствием, не презрев также гуляша и отбивных. Однако, что доводило его до полного блаженства, так это десерты, правда, не «плавающие острова», они получались у мамы вкуснее, но творожный крем с киселем и взбитые сливки с шоколадом или вареньем – Тимо, как истинный Буридан, никак не мог между ними выбрать, от обоих можно было язык проглотить.

Иногда, когда у мамы не оказывалось мелкой купюры, выделяемая Тимо сумма укрупнялась, и тогда он отправлялся обедать в кафе. Блюда там были дороже и ассортимент однообразнее, но Тимо привлекало другое, в кафе не надо было стоять в очереди и самому таскать поднос с тарелками, там все раскладывали перед тобой, как перед английским лордом. Шикарное зрелище представляла собой официантка в темном платье с белыми манжетами и накрахмаленной манишкой, когда она подходила к столу и с непроницаемым видом протягивала меню, содержание которого Тимо изучал с неизменным вниманием, хотя оно не менялось. Когда официантка через некоторое время возвращалась принимать заказ, Тимо имел возможность демонстрировать хорошие манеры, говоря: «будьте любезны» или «благодарю, это все». Дожидаясь первого, он снимал со стены прикрепленную к деревянной жерди газету «Ноорте Хяэл» и изучал, не отправили ли очередного пса в космос, или не сбили ли еще одного американского самолета-разведчика, а тут уже показывалась официантка с большой чашкой горячего бульона и хрустящим пирожком из слоеного теста с мясом. Дальше следовали сосиски с картофельным салатом, и, наконец, если хватало денег (изучая меню, Тимо всегда высчитывал, во что обойдется заказ) – александровское или ягодное пирожное. К пирожному он заказывал кофе со сливками, на самом деле, ему этот напиток не нравился, но заменить его чем-то другим не позволяло чувство собственного достоинства – что это за посетитель кафе, пьющий чай или морс. Съев пирожное до последней крошки, Тимо вытирал рот белой бумажной салфеткой и вытащив из кармана кошелек, который ему на Новый Год подарил дядя, брат мамы, с некоторым страхом ожидал счета – он знал, что не ошибается в сложении, но все-таки…

Только одного Тимо не понимал: почему после столовой или кафе так скоро хочется есть, намного быстрее, чем после домашнего обеда, даже, если он состоял из одних, скажем, оладий? А поскольку решить эту дилемму так и не удалось, то можно сказать, что, несмотря на мамину щедрость, Тимо в детстве вечно голодал.