Глава 5

Хотя постоялый двор в Ветстоуне мы покинули ранним утром, добраться до Лондона нам удалось лишь после полудня, ибо примерно в двух милях от города дорогу преградила вереница огромных повозок, груженных новехонькими кирпичами; каждую повозку тащило восемь лошадей-тяжеловозов. На желто-красных ливреях возниц красовались гербы лорда-протектора; нам ничего не оставалось, кроме как черепашьим шагом тащиться вслед за телегами, оставлявшими на дороге глубокие борозды.

– Экая пропасть кирпичей требуется для дворца протектора, – угрюмо заметил Николас.

– Да, похоже, для того чтобы построить Эдуарду Сеймуру новый дворец, придется продать половину Лондона, – подхватил я.

Став лордом-протектором, герцог Сомерсет принялся возводить для себя новый дворец на Стрэнде; для этого ему пришлось не только снести множество старых домов, но и уничтожить часть древнего склепа собора Святого Павла. Останки выдающихся жителей Лондона были погружены на телеги и вывезены в Финсбери-филд, где и выброшены вместе со всяким мусором.

– Я слышал, он заказал два миллиона кирпичей, чтобы перестроить обветшалый фамильный дворец в Уилтшире, – заметил Николас. – Его ведь называют Волчьим логовом, верно?

– Нет, Волчьим замком. И за все это заплачено из казны, ныне совершенно опустевшей.

У Болотных ворот нам пришлось остановиться, выжидая, пока проедут все повозки. Я заметил на стене листок, на котором было напечатано новое постановление, подписанное королем; из него следовало, что отныне городские ворота будут закрыты в темное время суток, а город станут патрулировать отряды ночной стражи.

– Судя по всему, ожидается, что воскресная церковная служба станет причиной очередных беспорядков, – предположил Николас. – Хотя жители Лондона в большинстве своем протестанты.

– Не все, – возразил я.

Этой весной атмосфера в городе была напряженной, памфлеты против папы римского и традиционной мессы по латинскому обряду появлялись один за другим. На представления пьес и интермедий был наложен запрет, после наступления темноты простолюдины и молодежь не должны были появляться на улицах. Волнения, вспыхнувшие в сельской местности в мае, и буйные выходки солдат, расквартированных в Лондоне в ожидании отправки на войну с Шотландией, добавили властям немало хлопот.

Наконец последняя повозка прошла через городские ворота; при этом она так резко накренилась, что едва не раздавила стражника, который, побледнев, отскочил в сторону.

– Поехали, – скомандовал я.

Для того чтобы оказаться в моем доме на Канцлер-лейн, нам пришлось пересечь Чипсайд. Город, по обыкновению, был шумным и многолюдным; подмастерья в синих фартуках, ремесленники в кожаных и холщовых куртках, торговки в чепцах и передниках создавали густую толпу, сквозь которую с усилием проталкивались вооруженные джентльмены, за которыми следовали слуги. Сидя в седле, я скользил взглядом по окружавшим меня лицам, исхудалым и встревоженным. Наступило самое тяжелое время года: прошлогодние запасы подходят к концу, до нового урожая еще далеко, а цены неумолимо растут. Нищие, закутанные в рваные одеяла, жались у дверей домов; больше всего их было вокруг Чипсайдского креста. Пытаясь поймать взгляды прохожих, они умоляли о сострадании.

– Думаю, тебе стоит заехать ко мне, умыться и переодеться, – сказал я Николасу. – А потом вместе отправимся к Копулдейку. Наверняка он сейчас в своей конторе в Линкольнс-Инн, а это, слава богу, поблизости. После того как мы с ним побеседуем, можешь оправляться к себе домой.

Мы миновали собор Святого Павла, въехали в Ньюгейтские ворота и оказались на Канцлер-лейн. Дома я первым делом велел своему управляющему Джону Гудколу разобрать багаж, позаботиться о лошадях и принести нам воды для умывания. Сам же я незамедлительно отправился в спальню, где растянулся на кровати, чтобы дать отдых спине. Снизу до меня доносились знакомые звуки и топот шагов. Четыре года назад скончалась моя домоправительница Джоан; первого управляющего, которого я принял на ее место, мне пришлось уволить, ибо он непозволительно пренебрегал своими обязанностями; вскоре подобная участь постигла и второго. Два года назад на службу ко мне поступили Джон Гудкол, его жена и их двенадцатилетняя дочь; прежний их хозяин, адвокат, недавно умер. У него была большая семья, и, оказавшись в жилище холостяка, Гудколы смогли вздохнуть свободнее. За домом они следили добросовестно и, будучи слаженным семейным трио, понимали друг друга с полуслова, не допуская ни малейших промахов. Правда, в Линкольнс-Инн ходили слухи, что Гудколы являются приверженцами прежней религии, но я предпочитал закрывать на это глаза.

В дверь спальни постучали. Я вскочил и крикнул: «Войдите!» В дверях появился Джон Гудкол с тазом для умывания. Надо было привести себя в пристойный вид. К тому же я хотел попросить Джона нанять мне для предстоящего путешествия в Норфолк крепкую молодую лошадь.

Контора Эймерика Копулдейка находилась на углу Линкольнс-Инн-сквер. С большинством своих коллег-барристеров я был в той или иной степени знаком, но с Копулдейком, как и сообщил Пэрри, мне довелось встретиться лишь однажды. Так как дела требовали его постоянного присутствия в Норфолке, в Линкольнс-Инн этот человек бывал не часто. При виде нас с Николасом он не проявил особой радости, однако пригласил войти.

Копулдейку, приземистому тучному коротышке, несомненно, уже перевалило за пятьдесят; на лице его, украшенном крючковатым носом и пухлым двойным подбородком, застыло суетливое и недовольное выражение. Предложив нам сесть, он махнул в сторону стройного молодого человека в аккуратном сером дублете, сидевшего за столом у окна:

– Мой помощник Тоби Локвуд.

Локвуд встал, поклонился и вновь опустился на стул. Волосы у него были черные, густые и кудрявые; борода, обрамлявшая круглое плосконосое лицо, по части густоты не уступала шевелюре; голубые глаза светились умом. Я вспомнил, что, по мнению Пэрри, помощник отличается куда большей сметливостью, чем его патрон.

– Мастер Пэрри впутал нас в чрезвычайно неприятное дело, – произнес Копулдейк, откинувшись на спинку стула, и в голосе его послышалось откровенное раздражение. – У меня не было ни малейшего желания заниматься этим расследованием, но мастер Пэрри настаивал. Что ж, мы с вами прекрасно понимаем: в данном случае он выполняет волю своей госпожи. Но я рад иметь такого помощника, как вы, сержант Шардлейк, и особенно рад тому, что благодаря вам у меня самого есть возможность остаться в Лондоне. Ни одно из дел, которыми я занимаюсь, не будет рассматриваться на летней выездной сессии, – добавил он. – Поверьте, будучи жителем Норфолка, я прекрасно осведомлен, насколько там неспокойная обстановка. – Копулдейк прищурил глаза. – Вскоре по поручению лорда-протектора в Норфолке должно начаться расследование, связанное с противозаконными огораживаниями земель под пастбища. Несомненно, норфолкские крестьяне примутся с пылом отстаивать свои права, уповая на то, что закон одинаков для всех. Я предпочитаю держаться от подобных распрей подальше. Вы, конечно, дело иное. Насколько мне известно, вы работали в Палате прошений, а значит, у вас имеется изрядный опыт общения с простолюдинами, – не без скрытого сарказма добавил он.

Слова его задели меня за живое, однако Копулдейк явно не стоил того, чтобы затевать с ним спор. Пропустив его колкость мимо ушей, я произнес:

– Я дал согласие расследовать дело мастера Болейна, и, следовательно, мне предстоит отправиться в Восточную Англию. От вас, сэр, мне необходимо получить письменное подтверждение того, что я являюсь вашим доверенным лицом.

– Да, я уже подготовил это подтверждение! Тоби! – Копулдейк высокомерно кивнул своему помощнику, и бородатый молодой человек протянул мне документ.

– Благодарю вас. – Я пробежал бумагу глазами. – Насколько я могу судить, брат Копулдейк, все в полном порядке. Не хватает только вашей подписи.

– С превеликим удовольствием ее поставлю!

Хозяин кабинета взял документ и снабдил его подписью с затейливым росчерком. Возвращая мне бумагу, он не удержался от вздоха облегчения.

Я повернулся к Локвуду:

– Если я не ошибаюсь, вам предстоит поехать с нами?

– Да, сэр, – негромко произнес молодой человек.

Если Копулдейк говорил без малейшего акцента, то речь его помощника выдавала в нем уроженца севера.

– Мастер Пэрри сказал, что вы хорошо знаете Норфолк, – заметил я.

– О, Тоби знает Норфолк как свои пять пальцев! – воскликнул Копулдейк прежде, чем Локвуд успел ответить. – Провел там полжизни, выполняя мои поручения. У его отца есть небольшая ферма, но выделить наделы своим сыновьям он не в состоянии. Поэтому Тоби решил изучать закон, и я взял его под свое крыло, – снисходительно пояснил он и повернулся к Николасу. – А вы, молодой человек, тоже будете сопровождать своего патрона?

– Да, сэр.

– Судя по вашей короткой мантии, вы еще не успели стать членом коллегии адвокатов.

– Надеюсь стать им в самом скором времени, мастер Копулдейк, – ответил Овертон, и в голосе его послышалась легкая досада.

– Мы собираемся покинуть Лондон в понедельник, – сообщил я. – Мастер Пэрри ввел нас в курс дела, которое нам предстоит расследовать. Но вероятно, вы и мастер Локвуд сообщите нам какие-либо важные подробности. – Я повернулся к молодому человеку. – Насколько я понял, вы посещали Джона Болейна в тюрьме?

Локвуд бросил вопросительный взгляд на своего патрона, который едва заметно кивнул. И ответил:

– Да, на прошлой неделе я был у него в тюрьме, где его будут держать до суда. Не слишком приятное место, сэр, можете мне поверить. И мастер Болейн совсем скис. Случившееся так потрясло его, что у него, похоже, малость ум зашел за разум…

– Тоби! – рявкнул Копулдейк. – Сколько раз я предупреждал, чтобы вы не смели употреблять в этой конторе всякие норфолкские выражения и присказки!

– Простите, сэр, – пробормотал Локвуд. Несмотря на виноватый тон, во взгляде его сверкнула злоба. – В общем, я хотел сказать, что мастер Болейн очень расстроен. Трясется как осиновый лист. Без конца твердит, что ни в чем не виноват. И очень беспокоится за свою жену. Я сообщил ему, что гофмейстер леди Елизаветы заинтересовался этим делом и поручил законнику, поднаторевшему в расследовании убийств, разобраться, что к чему. Если вы позволите мне высказать свое мнение… – Он вновь посмотрел на Копулдейка, который пожал плечами и махнул рукой. – Так вот, сэр, я полагаю: человек, у которого хватило жестокости не только убить свою жену, но и надругаться над ее телом, вряд ли бы так разнюнился, оказавшись в тюрьме.

– Но может, это всего лишь ловкое притворство, – вставил Николас.

– Вряд ли, сэр.

– Вы были у него дома? – спросил я.

– Да, сэр, по его просьбе. Мастер Болейн живет в прекрасном старинном особняке. Правда, почти все слуги разбежались, узнав, что хозяин арестован. Я видел его вторую жену и двух сыновей от первого брака. Бедная миссис Болейн, на нее больно смотреть. По ее словам, соседи шарахаются от нее, как от зачумленной.

– Эту женщину теперь не стоит называть «миссис Болейн», – поправил Копулдейк. – Появление Эдит Болейн, хотя она и была вскорости убита, делает второй брак ее мужа незаконным. Как девичья фамилия той женщины?

– Хит, – ответил Локвуд. – Ее зовут Изабелла Хит.

– Прежде она была служанкой в таверне «Белый олень», которая находится в Норидже, – сообщил Копулдейк, сопроводив свои слова коротким лающим смехом. – Неудивительно, что у соседей глаза на лоб полезли, когда Болейн через год после исчезновения законной супруги поселил эту девицу в своем доме, а потом и вовсе не придумал ничего лучше, чем на ней жениться. Если называть вещи своими именами, она была самой настоящей шлюхой.

Локвуд, никак не отреагировав на это заявление, негромко продолжал:

– Как видно, многие соседи уверены, что Изабелла причастна к убийству Эдит Болейн. Как и у Джона Болейна, у нее имелся веский повод избавиться от ожившей покойницы. Но, как и у самого Болейна, у нее не было ни малейшей причины глумиться над телом.

– Судя по тому, что нам известно, убийство, похоже, совершил кто-то третий, – заметил Николас. – И этот третий ненавидел Эдит Болейн всеми фибрами души.

– Возможно, столь же сильно он ненавидит Джона Болейна и Изабеллу, – добавил я.

– Когда я сказал Изабелле, что вскоре из Лондона приедет адвокат и займется расследованием, она немного воспрянула духом, – пояснил Локвуд. – Хотя бедная женщина, конечно, не представляет, какая участь ее ожидает, если муж будет осужден. Возможно, год за годом на нее станут вешать всех собак – прошу прощения, я хотел сказать, ее будут преследовать сплетни и наговоры, – добавил Локвуд, и я различил в его голосе тщательно скрываемое раздражение. Метнув взгляд на Копулдейка, он продолжил: – Судя по тому, что мне удалось узнать, с мужем она жила в мире и согласии.

– А с близнецами вы тоже говорили? – осведомился я. – С сыновьями Эдит?

– Парочка мерзких испорченных сопляков! – вмешался Копулдейк, сердито сверкнув глазами. – Росли они как сорная трава под забором, потому что ни один учитель не мог справиться с этими молодчиками! Как-то раз, когда я проезжал мимо их дома, они швырнули камень и сбили с меня шляпу. Да что тут говорить, отвратительные выходки этих шалопаев можно перечислять бесконечно! – Он сдвинул брови. – Впрочем, чего еще ожидать от мальчишек, которых мать бросила на произвол судьбы, предоставив их воспитание трактирной шлюхе?

Локвуд, переждав, пока его патрон выпустит пар, обернулся ко мне:

– Зовут этих юнцов Джеральд и Барнабас. По слухам, оба отличались скверным нравом еще до исчезновения матери. Похожи они как две капли воды, только у Барнабаса на щеке здоровенный шрам. Оба пошли в мать: светловолосые, коренастые.

– А как они ладят с Изабеллой? – поинтересовался я.

– Просто-напросто не замечают, не видят ее в упор. Но со мной побеседовали весьма охотно. Спросили, как я считаю, будет ли их папаша казнен. Я честно ответил, что не знаю. Тогда они поинтересовались, как поступят с отцовскими землями, если его отправят на виселицу, – отойдет ли она королю или достанется наследникам. Сказали, здесь уже побывал управляющий из Ведомства по делам конфискованного имущества. Я не стал скрывать, что если Болейна признают виновным, то все его имущество отойдет в казну. Тогда братья решили, что об этом необходимо сообщить деду.

– У них еще и дед имеется?

– Да, отец Эдит, Гэвин Рейнольдс, богатый купец, член городского совета Нориджа. Родители Джона Болейна давным-давно умерли. Он унаследовал их владения – не только поместье в Бриквелле, где жил до недавних пор, но еще и имения в Норфолке. Человек он состоятельный. Именно по этой причине люди Саутвелла и Фловердью, чиновника из Ведомства по делам конфискованного имущества, так и рыскают вокруг. Правда, по слухам, финансовые дела Болейна пребывают в расстроенном состоянии. Деньги, которые он получал от арендаторов, изрядно обесценились из-за инфляции, а пару лет назад он купил в Лондоне роскошный дом, потратив на это все свои сбережения.

– Насколько я понял, сыновей Болейна судьба имения волнует куда больше, чем судьба отца, – заметил я.

– Так оно и есть, – кивнул Тоби. – Они даже не удосужились спросить, как я считаю – виновен он в убийстве или нет.

– А хоть какие-то признаки того, что юнцы горюют по матери, вы заметили?

– Ни малейших, – покачал головой Локвуд. – О ней братья даже не упомянули. Помню, пока я разговаривал с ними, Изабелла стояла в дверях, смотрела на них не отрываясь и взгляд ее был полон отвращения. Отвращения и страха.

– А с мастером Рейнольдсом, дедушкой этих молодчиков, вы еще не встречались? – спросил я. – Полагаю, он и его супруга были потрясены до глубины души, узнав, что их дочь, которую все считали бесследно пропавшей, воскресла из небытия только для того, чтобы стать жертвой жестокого убийства.