Когда он услышал, что она совершенно равнодушна к Фрэнку Черчиллу, что никогда не питала к нему склонности, в нам вспыхнула надежда со временем самому завоевать ее расположенье – далекая, смутная надежда, – и когда над здравомыслием вдруг возобладало нетерпенье, жаждал услышать только, что ему не запрещают добиваться ее любви. Но вот она заговорила – и ему открылись высшие, лучшие надежды. Он лишь просил разрешения искать ее любви – а она уже любила!