Глава 2. Девочки преследуют мальчиков^[5]

– Отныне и впредь я иду по викканскому пути, – нараспев провозгласила я. – Посвящаю себя вам, Мать-Богиня и Отец-Бог! – тут я подняла повыше зажженную свечу, позволяя раскаленному воску стекать по рукам. В конце концов, что такое посвящение, если не боль?

Мне нужно было выделяться, быть не такой, как все, чтобы мне вслед оборачивались, когда я шла по коридору. Казалось, самый простой способ добиться этого – стать самой странной девицей во всей средней школе. В двенадцать лет я решила, что хочу принять языческую религию, в которой ни черта не смыслила, и тогда я рыбкой нырнула в свою «викканскую фазу». Я была одержима сакральной женственностью и накладывала заклятия на девчонок, которые странно смотрели на меня во время переменок. Мое обычное одеяние состояло из длинных черных струящихся юбок и браслетов, нанизанных на руки до самого локтя.

– Я не хожу в церковь, я же ведьма, – объяснила я своим одноклассникам. – Мне не хотелось бы, чтобы меня сожгли у столба или еще что.

Некоторые хмыкали в ответ. Они за это заплатят! У меня была целая книга заклинаний отмщения. Однако большинство ничего не имели против. В Боулдере все эти ведьмовские дела считались чуть ли не суперкрутыми. Мама моей подружки Меган ходила к целителю рейки^[6] и дарила мне кусочки розового кварца, когда я болела простудой.

Однако все изменилось, когда я перешла в шестой класс и папа вдруг решил перевезти нас в Италию.

– Чтобы вы могли выучить итальянский, – так он это объяснил.

– Но мы достаточно хорошо знаем итальянский, – запротестовала сестра.

– Вам девочки, нужно свободно разговаривать. Я хочу, чтобы вы смогли жить там, когда станете постарше.

Чтобы облегчить период привыкания к новой стране, он снял просторную виллу, обставленную шелковыми викторианскими диванами. Нам не разрешалось не только прикасаться к ним, но даже дышать рядом. Первый год мы учились в американской частной школе, где моя бабушка работала библиотекарем и администратором. Это была та же школа, в которую ходил в детстве отец, и все остальные ее ученики были родственниками знаменитых художников или дизайнеров обуви. Когда нам случалось захаживать в винный магазин, я видела их фамилии, сиявшие золотом на бутылках кьянти по восемьдесят евро за штуку.

В Боулдере я была странной богатой девочкой со знаменитыми родителями и слишком большим количеством браслетов. В Италии я была той странной небогатой девочкой, у чьей семьи не было никакой родовой истории и которая не умела правильно одеваться. Поначалу я пыталась играть роль той же громогласной несносной девицы, которой была дома.

– Девчонки, вам нравится Мэрилин Мэнсон? Мой папа снимал для него видеоклип. Тот самый, знаете, где все эти органы в банках.

Красивая рыжеволосая девочка по имени Кендра только моргнула.

Ее подруга Шелби ответила:

– Это, случайно, не тот ужасно жуткий парень со странным лицом?

– Ну я не сказала бы, что он такой уж жуткий. Он просто знает толк… в тьме.

Кендра рассмеялась.

– В какой еще тьме?

– Ну, понимаешь, в темной стороне жизни.

– Ага… ну мне он кажется жутким.

– Ужасно жутким, – согласилась Шелби. – К тому же он на женщину смахивает.

До меня начало доходить, что, возможно, быть не такой, как все, – не лучший способ добиться внимания в Италии. Эту проблему усугублял тот факт, что кое-что начало происходить. А конкретно – менялось мое тело. У меня стала расти грудь и пришли первые месячные. Я сделала вывод, что прохождение через пубертат означает сокрушительный стыд и позор на веки вечные. Мама не позволяла мне начать брить ноги так рано, как начинали другие девочки, поэтому мне приходилось притворяться, что я брею ноги, и стараться по возможности их скрывать. Однажды, когда я сидела на уроке, Шелби провела рукой по моей голени.

– О боже мой! У тебя такие гладкие ноги! – зачастила она. – Кендра, иди потрогай!

Кендра провела рукой по моей волосатой ноге.

– О да, такие гладенькие! Какой бритвой пользуешься?

– «Гил-лит», – наугад сказала я, неверно произнеся название, которое вот только утром прочла на папиной бритве в ванной.

– Ооо, никогда не слышала, – улыбнулась Шелби. – Должно быть, из дорогих.

Мне потребовалась целая минута, чтобы понять, что они надо мной насмехаются.

К счастью, вместе с волосами на ногах появилось и растущее чувство цели. Я начала осознавать, что быть женщиной – значит иметь определенную власть.

Это осознание началось с парня по имени Майк Парсон.

Однажды вечером я сидела на уроке итальянского для тех экспатов, которые все еще разговаривали по-итальянски на уровне трехлетнего малыша-носителя. Учительница вышла из класса, велев нам «зубрить наизусть новые слова». В реальности это означало, что все мы громко сплетничали о том, что Кендра пойдет на танцы с Паоло. Майк, восьмиклассник с зелеными глазами и непотребным чувством юмора, уселся в учительское кресло, крутясь в нем и хлопая по столам указкой.

И вдруг ни с того ни с сего он остановил кресло на середине разворота и уставился прямо на меня. Я опустила глаза. Майк был крутой. Веселый парень, который всем нравился. К тому же он был на год старше, что в средней школе практически равно десяти годам. Я с Майком не разговаривала. Я не разговаривала даже о Майке. Он подкатился в кресле прямо ко мне.

Хлопнул указкой по моему столу.

– Эй, Иза!

Я подняла взгляд.

– Хочешь встречаться со мной?

Не могу вспомнить, что в тот момент происходило у меня в мозгах, потому что они выключились. Мои мозги попросту решили перестать функционировать. А поскольку мозги не функционировали, рот тоже ушел в отказ. Однако меня хватило на то, чтобы энергично замотать головой: нет!

– Ты серьезно?! – Майк откатил кресло на пару футов и смерил меня взглядом.

Моя голова – единственная часть меня, которая была способна двигаться, – кивнула. Майк швырнул указку на пол.

– Да на хрен, – пробормотал он себе под нос, снова откатывая кресло к учительскому столу.

– Но ведь я даже не собиралась говорить «нет»! – рыдала я на груди у матери в тот вечер, поливая соплями ее шелковую ночнушку.

– Ничего страшного, что ты не готова встречаться, – утешала меня мама. – Мужчины всегда будут хотеть таких женщин, как мы. Мы не можем говорить «да» им всем.

Следующие несколько недель я пыталась оценить случившееся. Я нравлюсь Майку Парсону. Да как это вообще возможно? Никто не говорил мне, что он в меня втюрился. Да я вообще почти ни разу с ним не разговаривала. Я не считала себя красивой и знала, что одеваюсь не так модно, как наши более богатые и гламурные девочки.

Майк позаботился донести до меня, что он расстроен. Когда нам случалось разминуться в коридоре, он испускал долгий вздох или досадливо пинал пол. Однажды, когда я отвернулась от него, он стукнулся лбом о металлический шкафчик с громким криком «бля!» Все посмотрели на него. Все посмотрели на меня. Это я сделала это с ним. Это я его сломала.

Я, конечно, почувствовала себя виноватой. Но под виной, еще глубже, ощутила щекотку возбуждения.

Я сделала это с ним.

Майк начал встречаться с моей подругой Элли, и она в одночасье стала знаменитостью. Она была всего лишь в шестом классе – но встречалась с Майком Парсоном.

– Да, но мне он предложил первой, – сказала я своей подруге Натали.

– Ну да, конечно!

– Нет, правда.

– Тогда почему ты с ним не встречаешься?

Я не ответила. Это я заставила Майка биться лбом о шкафчик. Это я была той, кого он хотел первой. Это мне полагалось быть той девушкой, которая после уроков садилась на заднее сиденье Майковой «Веспы». (В Италии по какой-то причине можно ездить на мопедах с четырнадцати лет. Вероятно, потому-то из-за них и гибнет столько людей.)

Пусть с Майком мы не встречались, но теперь я ощутила вкус власти и внимания, который запал мне в душу даже глубже, чем наличие крутых родителей или возможность быть темной мрачной ведьмой. Я могла контролировать другого человека. Я могла заставить другого человека быть безутешным. Это означало, что я могла заставить другого человека почувствовать и любовь. Это был тот самый кайф внимания, который я ощутила, когда объявила себя ведьмой, но дающий намного больше сил.

Наблюдая, как Элли и Майк целуются взасос, прижавшись к матовому стеклу библиотечного окна, я повернулась к Натали.

– Я заведу себе бойфренда.

– Правда?

– Да.

– Кого?

– Пока не знаю. Я еще не выбрала.

– Невозможно просто выбрать бойфренда! Разве ты не должна ему нравиться?

– Я сделаю так, что понравлюсь ему.

Решение было принято. Пора было взрослеть.

В следующем семестре моя семья вернулась в Боулдер, и я начала учебу в новой школе – и новый эксперимент. Я собиралась выбрать парня, с которым захочу встречаться, и заставить его ответить мне взаимностью. Я собиралась снова почувствовать себя могущественной.

Я выбрала цель: стеснительного мальчика по имени Натаниэль. У него был брат-близнец – намного более громогласный, буйный и популярный. Я рассудила, что Натаниэль будет легкой добычей.

– А как это вообще делать – флиртовать? – спросила меня новая подруга, Симона, когда я за обедом рассказала ей о своем плане.

– Это легко. – Я закатила глаза. – Просто смотришь на парня, улыбаешься, а потом отводишь взгляд.

– Правда?

– Да. Бабушка даже рассказывала мне, что в былые времена надо было просто попросить у парня прикурить, и тогда он понимал, что ты флиртуешь.

– Курение – это гадость, – скривилась она.

– Нет же, Симона. Курить – это гламурно.

Конечно, мне было всего тринадцать, и я понятия не имела, о чем говорила. К счастью, когда тебе тринадцать, стать соблазнительницей на самом деле очень легко. Все, что от меня потребовалось – это улыбаться и поглядывать на Натаниэля в течение всех шести уроков, и он проглотил наживку. Днем позже несколько мальчишек подошли ко мне и сказали, что кое-кто хочет со мной поговорить. Я последовала за ними к качелям, у которых ждал меня Натаниэль.

– Привет. – Он смотрел в землю.

Я уставилась ему в лицо, не моргая.

– Привет.

Он набрал воздуха, но… ничего не сказал.

Я прислонилась к качелям и расстегнула молнию на толстовке. Хочешь поймать парня – покажи сиськи, это я знала.

– Робби сказал, что ты хотел со мной поговорить.

– Нет… в смысле, не знаю. – Он украдкой бросил взгляд на компанию своих друзей, которые неистово махали ему руками.

– Ты хочешь о чем-то меня спросить? – Я улыбалась, стараясь казаться мягкой и дружелюбной.

Он снова замешкался.

– Давай же. – Я посмотрела ему в глаза, потом перевела взгляд на собственные ноги, подражая милой стеснительной девушке, которую видела в «Деграсси»^[7].

– Хочешь со мной встречаться?

У меня получилось!

– Конечно, – ответила я, воображая, как его позвоночник содрогнулся от восторга, когда эти слова вылетели из моего рта.

В тот день я вошла в школу после перемены, высоко держа голову. За все свои тринадцать лет я ни разу не ощущала такого кайфа. Я представляла себе Натаниэля в соседнем классе, ошарашенного, краснеющего, у которого потеют ладошки при мысли о том, что я, Иза – его девушка. У меня есть власть! Я смогла заставить мальчика влюбиться в меня. Черт, как же это было приятно! Я поспешила к шкафчику Симоны.

– Ну вот, я это сделала.

– Что ты сделала?

– Натаниэль. – Я наклонилась к ней. – Я тебе говорила!

Наконец-то я стала женщиной. Женщиной, способной контролировать мужчину. Способной сделать мужчину более счастливым, чем когда-либо в жизни. Или – тут я вспомнила Майка – несчастнее.

На наше первое – и единственное – свидание мы с Натаниэлем пошли смотреть фильм «Бэтмен: начало». В один из редких моментов единения мое семейство решило подвезти меня к кинотеатру всем составом. Они направлялись в Target и собирались подхватить меня после сеанса у выхода из кинотеатра, чтобы потом поехать ужинать. Я влетела в кинотеатр и увидела Натаниэля. Он купил нам билеты и одну диетическую колу с двумя соломинками.

Во время сеанса я свесила пальцы с края подлокотника, надеясь, что он возьмет меня за руку. Он не отрывал глаз от экрана. Я огляделась по сторонам. Кинотеатр был почти пуст. Я подалась к нему, сдвинув руку так, чтобы пальцы оказались чуть ближе. От него пахло смесью дезодоранта и пота. Я впилась взглядом в его руки и заметила грязь под ногтями. На его длинных шортах ближе к колену темнело жирное пятно. На экране Кристиан Бейл целовал Кэти Холмс. Я ждала своего поцелуя. Так и не дождалась.

Я вернулась в родительскую машину, пылая негодованием.

– Как все прошло? – спросила мать с живым любопытством, повернувшись на сиденье.

Я резко втянула воздух ноздрями.

– Лучше не бывает!

Моя сестра высунула голову из окошка, пытаясь разглядеть Натаниэля.

– Это он?

Я посмотрела на сутулого подростка с худыми длинными руками и жирным пятном на шортах у колена. Он теребил подбородок, шагая к автобусной остановке.

– Нет.

– И что, это все? Мы больше ничего не услышим? – Папа завел машину.

– Это мое личное дело. Может, уже поедем ужинать?

– Настоящий подросток! – сказал папа с гордостью.

Я гадала, почему Натаниэль меня не поцеловал. Я заставила Майка Парсона биться лбом о металлический шкафчик, но не смогла заставить этого неудачника коснуться моей руки?! Я пыталась понять, как заставить Натаниэля полюбить меня сильнее. Размышляла о том, как заставить полюбить меня других парней. Думала… а смогла бы я заставить всех парней полюбить меня?

Я начала тестировать стратегии и разрабатывать правила. Смотрела романтические комедии и училась прикусывать губу, как Рейчел Макадамс. Пристально наблюдала, как трепещет ресницами и саркастически смеется Джулия Робертс. Я составила Правила Соблазнения Изы™, и они были замечательно просты:

1) Смотреть на парня через всю комнату, пока он не поднимет взгляд, задержать визуальный контакт, потом отвести взгляд. Повторить.

2) Полностью игнорировать парня в ситуациях группового общения.