Журналисты в американском фильме пили водку. Уильям молча и заинтригованно последовал за мистером Солтером. Они спускались в лифте с удивительным человеком – лысым, молодым, сухим, как мумия, и одетым в коричнево-белый клетчатый костюм. Человек курил сигару.

– Новый спортивный редактор, – извиняющимся тоном пояснил мистер Солтер, когда человек отошел от них в вестибюле на порядочное расстояние.

В баре, где обычно собирались репортеры «Свиста», официантка выслушала их с удивлением.

– Сидр? Сейчас узнаю.

Через несколько минут на столике перед ними появились две бутылки сладкой шипучей жидкости, которую Уильям и мистер Солтер пригубили с большой осторожностью.

– Может, вы у себя на ферме пьете что-то другое?

– Честно говоря, сидр я пью редко. Мы, конечно, угощаем им крестьян. Иногда я к ним присоединяюсь.

И, испугавшись, что собеседник сочтет его снобом, Уильям добавил:

– Мой дядя Бернар пьет его от ревматизма.

– А вы уверены, что не предпочли бы сейчас чего-нибудь другого?

– Нет.

– То есть не предпочли бы?

– То есть предпочел бы.

– В самом деле?

– В самом деле. С радостью.

– Отлично! – воскликнул мистер Солтер, и с этого момента их отношения приобрели новую, более теплую окраску. Нельзя сказать, что беседа пошла веселей, но они нашли точку соприкосновения – их роднила нелюбовь к сидру.

Мистер Солтер с энтузиазмом поддержал нарождающуюся тему.

– Так, значит, вы не любите сидра, – сказал он. – Я его тоже не люблю.

– Да, – сказал Уильям, – не люблю с тех самых пор, как мне в детстве стало плохо от запаха сена.

– У меня от него расстраивается пищеварение.

– Точно.

– А от виски вреда еще никому не было.

– Никому.

Тема явно иссякала. Мистер Солтер попробовал новый вариант:

– А как насчет домашнего вина? У вас его, наверное, много?

– Не очень… – Уильям почувствовал, что настает его очередь. Он сделал глоток, подумал и наконец произнес: – Вам, наверное, приходится много работать?

– Да, очень…

– Скажите… Я часто думал… у вас свои машины, или вы отсылаете материал в типографию?

– У нас свои машины.

– Да? Они, наверное, очень быстро работают?

– Да.

– То есть все должно быть написано, отпечатано, проверено и так далее в один день, иначе новости устареют. Я имею в виду, люди узнают о них по радио.

– Да.

– Вы сами часто бываете в типографии?

– Нет. Я редактор международного отдела.

– Ах вот почему вы хотели найти Рейкьявик!

– Да.

– Так трудно знать, где находятся все эти города!

– Да.

– Я имею в виду, их так много.

– Да.

– Я никогда не бывал за границей.

Такой шанс упускать было нельзя.

– А вы не хотели бы съездить в Эсмаилию?

– Нет.

– Совсем нет?

– Совсем. Во-первых, мне не по карману дорога.

– О, дорогу мы бы вам оплатили, – снисходительно рассмеялся мистер Солтер.

Вот оно что. Депортация. Ощущение неминуемой расплаты, которое преследовало Уильяма последние три часа, приобрело осязаемые и жуткие очертания. Это было уже чересчур. В конце концов, на его стороне были свобода совести и бессмертие души. Помня о них, Уильям встал и ринулся в бой.

– Ну знаете ли, – сказал Уильям, и голос его зазвенел. – Всему есть предел. Да, с сойкой я допустил ошибку, серьезную ошибку. Кстати сказать, моей вины в этом нет. Я приехал сюда все объяснить, извиниться и, если необходимо, возместить нанесенный ущерб. Вы отказались меня выслушать. Когда я спросил, нуждаетесь ли вы в моих объяснениях, вы сказали: «Упаси бог!» И все это время вы хладнокровно планировали мою высылку из страны – из-за какого-то пустяка, с моей точки зрения, простительного пустяка! Да кто он такой, ваш лорд Коппер?! Его тщеславие безгранично! Если ему угодно забыть о полутора годах моей самозабвенной работы в его газете, он вправе меня уволить, но…

– Таппок, старина! – вскричал мистер Солтер. – Вы меня не так поняли. После премьер-министра нет более преданного почитателя вашего таланта, чем лорд Коппер. Он хочет командировать вас в Эсмаилию.

– И он оплатит мне дорогу назад?

– Разумеется!

– О, это несколько меняет дело… Но все равно… что за странная идея! Представляете, как будет выглядеть «Луг и чаща», когда я начну писать о песчаных бурях, львах и прочих эсмаильских чудесах?

– Давайте обсудим это за обедом.

Такси отвезло их через Флит-стрит и Стрэнд в ресторан, где сотрудники «Свиста» всегда кормили авторов за счет газеты.

– Вы в самом деле хотите консервированного лосося?

– Нет.

– Правда?

– Правда.

Мистер Солтер вновь взглянул на своего гостя с одобрением и протянул ему меню.

Уважение, которое Уильям заслужил у него нелюбовью к сидру, возросло еще больше по мере того, как он делал заказ. Как это ни странно, Уильям не потребовал ни маринованных орехов, ни корнуэльского пирожка, равно как не привлек к себе всеобщего внимания, подобно будапештскому корреспонденту, которого мистер Солтер потчевал недавно здесь же (узнав, что никто из поваров не способен приготовить экзотические мадьярские кушанья, тот вызвался все сделать сам и сотворил на глазах у озадаченных официантов с помощью жаровни и спиртовки тошнотворный соус из сладких перцев, меда и миндаля). Уильям заказал жаркое-ассорти, и, пока он ел, мистер Солтер неназойливо пытался разжечь в нем интерес к предложению лорда Коппера.

– Видите того человека? Это Паппенхакер.

Уильям взглянул:

– Да?

– Самый умный журналист на Флит-стрит.

Уильям посмотрел еще раз. Паппенхакер был смуглым молодым человеком в гигантских роговых очках и со щетиной на скошенном подбородке. Он отчитывал официанта.

– Да?

– Едет в Эсмаилию от «Дейли грош».

– По-моему, он чем-то очень раздражен.

– Не думаю. Он всегда так себя ведет с официантами. Дело в том, что он коммунист. Большинство сотрудников «Гроша» – коммунисты, они все учились в университете. Паппенхакер считает, что вежливо обращаться с пролетарием – значит поддерживать капиталистическую систему. Конечно, он очень умный, но его недолюбливают.

– Похоже, он собирается драться.

– Ничего удивительного. С ним это бывает. Его даже перестали пускать в некоторые рестораны. Видите, с какими интересными людьми вы познакомитесь, когда поедете в Эсмаилию.

– А это не опасно?

Мистер Солтер усмехнулся. Такую же улыбку вызвал бы у него, наверное, исследователь Арктики, обеспокоенный майским похолоданием в Уэльсе.

– По сравнению с тем, к чему вы привыкли у себя в деревне, – пустяки, – сказал он. – Вы не представляете, как далеко военные корреспонденты находятся от передовой. Хитчкок, например, всю абиссинскую кампанию освещал, сидя в Асмаре, а материалы присылал на редкость острые. И вообще, мы вас застрахуем на пять тысяч фунтов! Нет, Таппок, нет, вам не стоит бояться опасности.

– И вы будете по-прежнему выплачивать мне жалованье?

– Конечно.

– Не считая дорожных расходов туда и обратно и суточных?

– Да.

После долгого раздумья Уильям произнес:

– Нет.

– Нет?

– Нет. Большое спасибо, но я все-таки не поеду. Это совершенно не для меня. – Он взглянул на часы. – Извините, мне пора на вокзал, иначе я опоздаю на поезд.

– Послушайте, – сказал мистер Солтер. – Мне кажется, вы не совсем понимаете сложившуюся ситуацию. Лорд Коппер чрезвычайно вас ценит и, по правде говоря, настаивает, чтобы в Эсмаилию поехали именно вы. Мы готовы платить вам очень хорошие деньги. Пятьдесят фунтов в месяц.

– Пятьдесят фунтов в месяц? – повторил, выпучив глаза, Уильям.

– В неделю, – поспешно исправился мистер Солтер.

– Боже милостивый! – сказал Уильям.

– И подумайте, сколько вы сможете требовать дополнительно на текущие расходы, – нажал мистер Солтер. – По крайней мере, еще фунтов двадцать. Я помню отчеты Хитчкока, когда он работал на нас в Шанхае. За одних только верблюдов он потребовал триста фунтов.

– Но я не уверен, что мог бы справиться с верблюдами!

Мистер Солтер понял, что нужно выражаться яснее.

– Возьмем такой пример, – начал он. – Вам захотелось поужинать. Что дальше? Вы идете в ресторан, заказываете все, что пожелаете, не отказываете себе ни в чем. Вам приносят счет – скажем, два фунта. А в отчете вы пишете: «Пять – деловой завтрак». В результате вы прекрасно поужинали, заработали лишних три фунта, и все довольны.

– Но поймите, я не люблю ресторанов, к тому же дома за ужин платить вообще не надо. Слуги просто приносят его в столовую.

– Тогда представьте, что вам захотелось послать девушке цветы. Пожалуйста. Вы идете в магазин, отправляете ей букет орхидей и включаете их в отчет как «информацию».

– Но у меня нет девушки, а цветов и дома хватает. – Уильям снова посмотрел на часы. – Извините, но мне действительно пора. У меня обратный билет на сегодня. Давайте сделаем вот что: я посоветуюсь с домашними и дам вам знать недели через две.

– Лорд Коппер хочет, чтобы вы отбыли в Эсмаилию завтра.

– Но это в любом случае невозможно! Я даже не успею собраться. И потом, мне, наверное, пришлось бы купить кое-что из одежды. Нет-нет, что вы, это исключено.

– Мы могли бы предложить вам жалованье побольше.

– Огромное спасибо, но дело не в жалованье. Я просто не хочу ехать.

– Неужели вы ничего не хотите?

– Знаете, наверное, нет. Хочу только жить дома и писать в «Луг и чащу».

Как это было знакомо! За пятнадцать лет, которые мистер Солтер проработал в «Мегалополитан», он слышал подобные слова от бесчисленного количества коллег и сам произносил их. В порыве сострадания он вспомнил то утро, когда его подняли из-за стола в отделе «Смех да и только», куда ему не суждено было вернуться вновь. Юмор был его отрадой и гордостью, его, в этом не было сомнений, истинным призванием… По утрам он вскрывал почту и раскладывал присланные читателями шутки (один человек присылал их по тридцать-сорок в неделю) на три стопки: старые, неприличные и те, за которые не жалко было послать телеграфом полкроны после публикации. Следующий час или два он просматривал подшивки «Панча», отмечая то, что казалось ему интересным, а затем всецело отдавался увлекательной игре соединения выбранных шуток со смешными картинками, заготовленными для него предварительно художественным редактором. О, нежный и робкий рассвет дня, несущего бурю! Его оторвали от этой упорядоченной, чистой хирургии и швырнули в безжалостную мясорубку «Женской странички», а потом, раздавленного и оплеванного, кинули в международный отдел… Сердце мистера Солтера истекало кровью, когда он смотрел на Уильяма, но верность суровым традициям ремесла была сильнее. Он произнес слова, заставившие замолчать многие поколения свободолюбивых новичков:

– Но лорд Коппер считает, что его сотрудники должны выполнять свой долг там, где этого требуют интересы газеты. Не думаю, что он станет держать на службе человека, в чьей лояльности у него возникнут сомнения, – чем бы тот ни занимался.

– Вы хотите сказать, что, если я не поеду в Эсмаилию, он меня выгонит?

– Да, – сказал мистер Солтер. – Именно это я… то есть лорд Коппер, хотел сказать… Советую вам выпить еще стакан портвейна, прежде чем мы вернемся в редакцию.