III

Конкурирующее представительство занимало более просторное помещение в одной из гостиниц Южного Кенсингтона. Из его окна гордо свешивалось белое полотнище с золотой свастикой. Дверь в номер отворил негр, одетый в белую шелковую рубашку, бриджи из оленьей кожи и охотничьи сапоги. Он щелкнул шпорами и вскинул руку в древнеримском салюте.

– Мне нужна виза.

Псевдоконсул провел его внутрь.

– Вам придется несколько минут подождать. Дело в том, что представительство открылось недавно и у нас еще кое-чего не хватает. Визовую печать принесут с минуты на минуту. Позвольте мне пока ознакомить вас с положением дел в Эсмаилии. Его часто искажают. Так, например, евреи из Женевы, живущие на русские деньги, распространили слух, что мы – черная раса. И таковы невежество, легковерие и пристрастность порочных европейских стран, что этот нелепый слух был подхвачен прессой. Прошу вас не верить ему. Как вы сами вскоре убедитесь, мы – чистокровные арийцы. На самом деле мы первые белые колонизаторы Северной Африки. То, что Стэнли и Ливингстон сделали в прошлом столетии, наши эсмаильские предки совершили в каменном веке. Разумеется, много лет находясь под тропическим солнцем, они приобрели здоровый, в некоторых случаях даже темный загар. Но все авторитетные антропологи…

Уильям мял в руках паспорт и с тоской думал о ланче. Был уже второй час.

– Теперешнее так называемое правительство, стремящееся уничтожить великое наследие наших отцов и дедов…

Раздался стук. Псевдоконсул подошел к двери.

– Из писчебумажного магазина, – сказал голос, за которым стояло несколько поколений кокни. – С вас четыре шиллинга восемь пенсов.

– Спасибо… Вы свободны.

– Давайте четыре шиллинга восемь пенсов, или я ее опять унесу.

Последовала пауза. Псевдоконсул вернулся в комнату, где сидел Уильям.

– Оформление визы стоит пять шиллингов, – сказал он.

Уильям заплатил. Псевдоконсул вернулся с резиновой печатью, бренча четырьмя пенсами в карманах бриджей.

– Вы увидите в Эсмаилии памятники нашего славного прошлого, – сказал он, беря паспорт. – Я вам очень завидую.

– А разве вы не эсмаилец?

– Конечно эсмаилец. По крови. Но мои предки давно переселились оттуда. Я вырос в Сьерра-Леоне.

И тут он открыл паспорт.

IV

Колокола Сент-Брайда пробили четыре, когда, плотно поев, Уильям вернулся в «Мегалополитан».

– Ох, Таппок, Таппок, – сказал мистер Солтер. – Вам давно следовало быть на аэродроме. Что случилось на сей раз?

– Он сжег мой паспорт.

– Кто?

– Консул Патриотов.

– Почему?

– В нем стояла виза Предателей.

– Понятно. Как некстати. Если об этом узнает лорд Коппер, он будет весьма огорчен. Давайте пойдем к советнику по иностранным делам и спросим, что теперь делать.

На следующий день, вооруженный двумя паспортами, Уильям улетел из Кройдона на специальном самолете.

V

Летел он не один.

Пропеллеры гудели. Летчик бросил на землю сигарету и поправил шлем. Стюард закутал ноги Уильяма одеялом и нежно положил ему на колени комочек ваты, флакон с нюхательной солью и пустой бумажный пакет. Убрали трап. В этот момент от здания на краю летного поля отделились три человека и быстро направились в сторону самолета. Один из них был одет в длинный плащ песочного цвета. Козырек его клетчатой кепки был надвинут на глаза, высоко поднятый воротник защищал лицо и шею от урагана, поднятого пропеллерами. Он был маленького роста и шел торопливым шагом, но все равно было ясно, что это очень важная персона, чем-то неуловимо напоминавшая пекинеса-медалиста. Это впечатление усиливалось необычайным почтением, с которым к нему относились его спутники: гигант с солдатской выправкой, несший портфель, и высокопоставленный служащий авиационной компании в форме.

Служащий подошел к Уильяму и, напрягая голос, попросил у него позволения посадить в самолет еще одного пассажира и его слугу. Имя пассажира заглушил рев мотора.

– Мистер… Вы, конечно, знаете, кто он… единственный самолет… просьба из очень высоких кругов… бесконечно признателен… до Ле-Бурже.

Уильям сказал, что согласен, двое мужчин молча поклонились и заняли свои места. Служащий исчез. Маленький человек изящным движением заложил уши ватой и поглубже уселся в кресло. Дверь закрылась. Механики остались на земле. Самолет двинулся вперед, скрипя и подпрыгивая на неровной поверхности взлетной полосы, набрал скорость, перестал подпрыгивать, оторвался от земли, взмыл над чадом городских улиц и очень скоро завис, как бы вовсе без движения, над Ла-Маншем. Далеко внизу плыл пароход, и след от него лежал на яркой воде, как полоска дыма на ясном небе. Сердце Уильяма, взмывшее ввысь, ликовало, как ласточка.

VI

Вскоре, к сожалению, они вернулись на землю. Маленький человек и его слуга незаметно растворились в толпе, и Уильям обнаружил, что со всех сторон окружен иностранцами. Его чемоданы и коробки, казалось, занимали весь ангар, и таможенники с нескрываемым любопытством приступили к досмотру.

– Tous sont des effets personnels – tous uses^[7], – вежливо сказал Уильям, но постепенно, с помощью клещей и рычагов весь багаж был вскрыт, и его экзотическое содержимое легло на столы.

Это был один из тех редких моментов, когда в обыденность натуральных шелков и запрещенной литературы ворвался пьянящий воздух приключений, один из тех моментов, которые могли вдохновить Руссо^[8] на изображение джунглей. Такого восторга таможенники Ле-Бурже не испытывали, пожалуй, с тех самых пор, как изловили египтянку, делавшую «козу» искусственному младенцу, набитому гашишем.

– Comment dit-on humidor? – вопрошал расстроенный Уильям. – C’est une chose pour garder les cigars dans la Mer Rouge-et dedans ceci sont les affaires de l’hopitale pour couper les bras et les jambes, vous comprenez – et ca c’est pour tuer les serpents et ceci est un bateau qui collapse et ces branches de mistletoe sont pour le Noel, pour baiser dessous, vous savez…^[9]

– Monsieur, il ne faut pas se moquer les douanes^[10].

Одни только полые тубы были встречены с пониманием и сочувствием.

– Ils sont pour porter les dépêches.

– C’est un Sport?

– Oui, oui, certainement – le Sport^[11].

Здесь и на Лионском вокзале Уильям оставил много денег. Казалось, все носильщики Парижа стремились прийти ему на помощь, и всем чиновникам нужна была его подпись на бесчисленных документах. Наконец он занял свое место и, когда поезд выехал из Парижа, нетвердо побрел в вагон-ресторан.

VII

Напротив него, за столом, к которому его подвели, сидел пожилой человек, отчитывавший официанта на необычайно быстром и, судя по всему, выразительном арго. Его лысая спереди и на макушке голова имела необычную, коническую форму. Сзади и по бокам волосы были коротко острижены и выкрашены в густой, с пурпурным оттенком, каштановый цвет. Он был аккуратно, хотя и несколько чопорно для данного времени года, одет и весь усыпан драгоценностями. Тусклый и широкий изумрудный кабошон украшал его галстук. Всякий раз, когда его руки, подчиняясь кульминациям и спадам произносимой речи, взлетали и опускались, на пальцах и в запонках полыхали рубины. Из одного кармана его жилета в другой тянулись через живот жемчуг и платина. Уильям подумал, кто он может быть по национальности, и решил, что, наверное, турок, но в этот момент человек заговорил голосом, который не был ни евроазиатским, ни левантийским, ни американским, ни латинским, ни тевтонским, а смесью их всех.

Конец ознакомительного фрагмента.