Они методично опрашивали немногочисленных прохожих, торговцев с близлежащего рынка, случайных дворников. Большинство отмахивались, ссылаясь на незнание или нежелание вмешиваться. Лица у людей были усталые и равнодушные, словно жизнь уже давно выбила из них всякую надежду на справедливость.

Но вот, у самого угла дома, Шишка заметил старенькую бабушку, сидящую на покосившейся скамейке. Она внимательно наблюдала за происходящим, её глаза, несмотря на возраст, светились острым и проницательным умом. Шишка подошел к ней, вежливо поздоровался и задал свой вопрос.

Бабушка молчала несколько мгновений, словно взвешивая свои слова. Потом, тихим, дрожащим голосом, начала рассказывать о том, что видела той злополучной ночью. Её рассказ был сумбурным и отрывочным, но в нём мелькали важные детали, за которые Шишка и Костя жадно цеплялись, словно утопающие за соломинку. Возможно, эта старая женщина и была тем ключом, что откроет дверь к правде.

Сердце Шишки забилось чаще. Он чувствовал, как с каждым словом бабушки, туман неизвестности рассеивается, обнажая уродливые очертания правды. Костя стоял рядом, записывая каждое её слово в блокнот, его лицо оставалось непроницаемым, но Шишка видел, как напряглась его челюсть. Они оба знали, что эта ниточка может привести их к очень опасным людям.

Бабушка рассказала о громкой ссоре, криках, раздавшихся глубокой ночью, о мелькнувших в свете фар машинах, о силуэтах, тащивших что-то тяжелое в подвал. Она говорила путано, временами сбиваясь, забывая детали, но ключевые моменты оставались четкими и пугающими. Шишка понимал, что она боится, что её рассказ может подвергнуть её опасности, но она продолжала говорить, словно чувствуя необходимость рассказать правду, облегчить свою совесть.

Закончив свой рассказ, бабушка замолчала, опустив голову. Шишка поблагодарил её, стараясь не выдать своего волнения. Он понимал, что полученная информация – лишь часть головоломки, но важная часть. Теперь у них была хоть какая-то зацепка, направление, в котором можно двигаться дальше.

Они отошли от бабушки, переглянулись. "Что думаешь?" – спросил Костя, не отрывая глаз от обветшалого здания. "Думаю, это не то, но с этим преступлением надо разобраться. Бабуля вообще про Чистильщика ничего не сказала, но проверить подвал, надо" – ответил Шишка, чувствуя, как внутри нарастает решимость. Они вернулись к машине, Костя достал из багажника фонарик и монтировку. Предстояла долгая и опасная ночь.

Тем временем Аглая Петровна собиралась посетить могилу матери. Её воспитывала только мама, так как отец оставил семью, когда Аглае было всего пять лет. С тех пор она не имела о нём никаких известий, кроме того, что мать не любила рассказывать о нём.

Пётр и Мария познакомились в театре, где работала мать Аглаи. Он ухаживал за ней, часто делая подарки, и вскоре они обвенчались, надеясь на счастливую жизнь. Год спустя у них родилась дочь Аглая, но Пётр стал редко бывать дома, так как много работал.

Когда Аглая уже немного подросла, в их семье начались тяжелые времена. Пётр потерял работу и начал злоупотреблять алкоголем. Сначала Мария игнорировала это, полагая, что это временное явление, но вскоре Пётр стал проявлять агрессию. Он водил в дом плохую компанию и начал принимать наркотики, что не оставляло Марии шансов на спасение. Она боялась уйти с дочерью, зная, что некуда идти.

Когда Аглая уже чуть подросла, она стала свидетелем ужасной сцены, увидев отца с шприцем в ванной. В страхе крикнула, и Мария, прибежав, быстро забрала её к бабушке, вызвав при этом скорую помощь.

Когда прибыла скорая, Аглая уже находилась у бабушки, а Мария вернулась в опустевшую квартиру. Врачи увезли Петра в больницу без сознания. Волнение терзало Марию, и она не знала, что делать. Спустя несколько месяцев Петра выписали, с ним уже всё было в порядке. Вернувшись домой, он уже успел выпить, а Мария ждала его одна, пока Аглая провела время с бабушкой.

Собравшись с мыслями, Мария решила разорвать все связи с Петром. Когда он вошёл, жена жестоко встретила его.

– Вот твои вещи, – проговорила она. – Я подаю на развод. Сколько можно? У нас растёт ребёнок, а ты превратился в кого-то совершенно иного. Я одна тяну на себе вас обоих, попутно заботясь о больной матери.

– Ты жалкая тварь! Убью… – отвечал Пётр.

– Попробуй тронуть меня – сядешь в тюрьму! Я устала. Забирай свои вещи. Дочь я тебе не отдам, и не подходи к нам.

Пётр собрал свои вещи и ушёл, а Мария, переехав к матери, начала новую жизнь.

Наши дни.

Аглая Петровна тщательно подготовилась. Выбрала самое красивое, кремовое платье в мелкий цветочек, что когда-то так нравилось матери. Завязала под подбородком шёлковый платок, скрывая седину, пробившуюся сквозь некогда густые каштановые волосы. Взяла корзинку с любимыми мамиными пирожками с яблоками и баночку свежего мёда. Этот ритуал был неизменен вот уже двадцать лет с тех пор, как её мир сузился до размеров надгробного камня.

Кладбище встретило её тишиной и шелестом листьев. Старые вязы склонялись над могилами, словно скорбящие старухи, нашептывая молитвы ушедшим. Аглая Петровна медленно шла по узкой тропинке, лавируя между крестами и оградами, пока не увидела знакомый серый мрамор. Сердце болезненно сжалось.

Она аккуратно расстелила на траве вышитую салфетку, достав пирожки и мёд. Разложила всё так, как любила мать: скромно, но со вкусом. Поправила пожухлые гвоздики в вазе. Долго молчала, глядя на выбитое на камне имя. Говорить было трудно, слова застревали в горле комом невыплаканных слёз.

"Здравствуй, мамочка, – наконец прошептала она, – вот, пришла к тебе. Всё как ты любила… пирожки и мёд. Осень нынче ранняя. В городе уже почти все листья облетели. А здесь еще держится красота… "

– Ты помнишь, как мы с тобой собирали яблоки в саду? – продолжала она, словно стараясь оживить призраки детства. – Я тогда думала, что счастье никогда не кончится. Теперь же мне кажется, что все самые приятные моменты остались только в памяти, как тень. Тем более я не могу забыть Гришку. Его смех, его глаза… Как он умирал в тот день!

Глубоко вздохнув, Аглая поправила платок, утирая слёзы. Она понимала, что нельзя вечно жить в прошлом, но тёмные мысли не давали ей покоя. В голове блуждали воспоминания и чувства, которые она пыталась подавить. Вновь оглянувшись на могилу, она вздохнула: – Прости меня, мама, за то, что не могу отпустить.

Словно услышав ответ, Аглая почувствовала легкий ветерок, который шевельнул траву вокруг. Она поняла, что всегда сможет прийти сюда, к своим любимым, и делиться с ними самым сокровенным. Это была единственная отдушина, где боль и утрата перерастали в нежные воспоминания.

Аглая Петровна говорила долго, рассказывая о своих буднях, о соседях, о кошках, которых подкармливала во дворе. Обо всём, что накопилось за прошедший год. Говорила, зная, что её никто не слышит, но чувствуя облегчение от того, что делится своими переживаниями с самым родным человеком. Когда солнце начало клониться к закату, она собрала остатки пирожков и пустую баночку. Наклонившись, поцеловала холодный камень и тихо произнесла: "До свидания, мамочка. Я еще приду…"

Аглая вышла за ограду, защёлкнув щеколду. Отвязав собак, двинулась к выходу. Едва покинув кладбищенские врата, заметила троих парней. "Опять молодёжь беснуется", – подумала она, стараясь не обращать внимания. Но крики и сквернословие резали слух Аглае Петровне, и она решила подойти к ним, призвать к тишине. Приблизившись, она увидела, как те разбирают старое надгробие, уже снятое с могилы. "На металлолом, не иначе", – промелькнуло в её голове. Заметив постороннюю, один из парней бросил: "Пацаны, шухер!"

– Ни стыда, ни совести у вас нет, – укорила их Аглая Петровна. Ребята замерли. В глазах одного мелькнула мысль: "Сейчас расправимся со старухой".

– Вы что тут делаете? – вызывающе спросил один из них.

– А что на кладбище делают? Ворон считают? – с удивлением ответила Аглая Петровна.

– О, да вы, бабуль, с юмором, – усмехнулся второй парень.

– А вы вандализмом занимаетесь. Нехорошо, ребят, Бог накажет, – серьёзно произнесла Аглая.

– Да какой там Бог! Он нас и не видит. А вот вы – свидетель. Можете всё рассказать. А нам свидетели не нужны, – злобно выпалил первый парень.

– Ты что, меня пугаешь? – в глазах Аглаи Петровны отразился испуг.

– Да не пугаем мы вас, бабуль. Идите своей дорогой, а то мы ребята молодые, терять нам нечего, – проговорил самый молчаливый из них.

– Нечего терять? Вы правда думаете, что вам сойдет с рук этот шабаш на костях, пьяные выходки и осквернение памяти? – голос Аглаи Петровны, обычно тихий и ровный, звенел сталью в ночной тишине кладбища.

Один из парней, с наглым вызовом в глазах, достал нож-бабочку, намереваясь запугать старуху. Но Аглая Петровна оказалась не из робкого десятка. Легким движением руки она спустила с поводков своих доберманов. Звери, словно черные молнии, ринулись вперед, мгновенно свалив молодых вандалов на землю. Их рык слился с испуганными воплями.

– Ну что, поговорим теперь? – прозвучал над ними ледяной голос Аглаи Петровны.

– Что вы делаете, отпустите нас!

– Отбросы общества, – презрительно бросила старуха. – Что из вас вырастет? Бандиты и убийцы?

– А что плохого в воровстве? – огрызнулся один из парней. – У нас нет будущего. Родители его пропили.

Третий парень, оцепенев от ужаса, стоял в стороне, наблюдая за происходящим. Доберманы вцепились в одежду его товарищей, злобно рыча, не давая им даже пошевелиться.

Аглая Петровна, с дьявольским блеском в глазах, скомандовала своим псам:

– Кушать подано, мои сладкие.

При виде того, как его друзей рвут на части, парня охватила паника. Не раздумывая ни секунды, он бросился бежать вглубь леса, надеясь оторваться от преследующей его смерти.

– Малютка, за ним! – крикнула Аглая Петровна, увидев беглеца. Два других уже были мертвы.

Псы, словно выпущенные из лука стрелы, сорвались с места. Парень, обезумев от страха, не разбирая дороги, несся между деревьями, цепляясь за ветки и спотыкаясь о корни. Доберманы, чуя запах страха, неотступно следовали за ним.

В отчаянии, увидев вблизи силуэты собак, парень вскарабкался на ближайшее дерево. Доберманы, словно каменные изваяния, замерли у его подножия, не издавая ни звука. Они терпеливо ждали свою хозяйку, зная, что любой лай может привлечь нежелательное внимание. Парень дрожал на ветке, понимая, что его участь предрешена. Он был пойман в смертельную ловушку, где палачами были тишина и терпеливое ожидание голодных псов.

Сознание лихорадочно искало выход, но все пути вели в пасть к ожидающим внизу монстрам. В голове мелькнули обрывки воспоминаний: смех друзей, запах маминого пирога, первое свидание… Все это казалось такой далекой, нереальной жизнью, словно принадлежащей кому-то другому. Сейчас существовал только этот лес, эти псы и ледяной ужас, сковывающий тело.

Вдруг, словно ответ на его безмолвную мольбу, вдали послышался тихий треск веток. Надежда, хрупкая и слабая, как первый луч рассвета, затеплилась в сердце парня. Может быть, это спасение? Может быть, кто-то ищет его? Но тут же в голове всплыла страшная мысль: а что, если это еще один охотник?

Аглая Петровна, ведомая мерцающим огоньком маячка на ошейниках своих доберманов, пробиралась сквозь ночную тьму кладбища. Собаки, словно темные стражи, уже ждали её, а на ветвях ближайшего дерева, съежившись от страха, сидел паренек. Глаза его, как у загнанного зверька, выдавали отчаяние.

– Ну, что ты, не бойся меня, – голос Аглаи Петровны прозвучал неожиданно мягко в этой зловещей тишине. – Спускайся. Я просто хочу поговорить. Обещаю, никто тебя не тронет.

– Почему я должен вам верить? И кто вы такая? – прозвучал хриплый, дрожащий голос в ответ.

– Меня зовут Аглая Петровна. И если я дала слово, что ты останешься цел, так тому и быть, – в голосе женщины звучала стальная уверенность. – Как тебя зовут?

– А вам какая разница? Я все равно не слезу. Не верю я вам!

Аглая Петровна властным жестом приказала псам отступить на несколько шагов. Те, повинуясь, замерли за ее спиной, превратившись в две черные тени.

– Вот видишь? Я приказала им отойти. Я безоружна. Правда, я тебя не трону. Спускайся, поговорим.

– Александр… – тихо ответил парень. – Меня Александр зовут.

– Красивое имя, Саша. Сколько тебе лет? Где твои родители?

– Восемнадцать… А родители… – Александр замялся, – …дома, наверное, опять бухают. Мать – алкашка, отец – наркоман.

– Что вы делали на кладбище? Зачем решили заняться вандализмом?

– Мы… мы часто снимали железные надгробья, оградки… чтобы сдать в металлолом, – выдавил он из себя. – Жить-то на что-то надо. Родители заставляли, чтоб им деньги приносили. Сначала всё отдавали, а потом стали больше могилы разорять, чтобы хоть что-то и нам оставалось.

– Не переживай, Саша… Я тебя понимаю, – вздохнула Аглая Петровна. – У меня внук таким же был. Только его уже нет в живых.

– А что с ним случилось? – Александр, осмелев, начал осторожно спускаться с дерева и присел рядом с Аглаей Петровной.

– Мой внук умер от наркотиков. Гришей его звали, кстати… Вот видишь, а ты боялся.

Пока Саша разговаривал с Аглаей Петровной, та, словно опытный гипнотизер, усыпила его пропитанной едким зловонием тряпкой. Мир для Саши померк, а Аглая Петровна, одержимая зловещей решимостью, достала из бездонной сумки садовые ножницы. Чтобы навсегда запечатать его уста, она хладнокровно отрезала ему язык. Но старуха понимала, что даже без слов Саша мог бы описать её и её адских псов. В её глазах мелькнул проблеск безумия, и она извлекла из сумки склянку с прозрачной жидкостью.

– Теперь ты точно ничего не расскажешь, и никого не увидишь, – прошипела Аглая, закапывая капли в глаза парня.

Для полной уверенности она лишила его и пальцев на руках. Каждый палец, отсеченный с леденящим душу хрустом, она бросила в алчные пасти своих псов, приказывая им пожрать улики.

Спустя мучительные пятнадцать минут Саша очнулся. Его бил озноб, тело покрывал липкий пот ужаса. Он пытался закричать, но из горла вырывалось лишь невнятное мычание. Вокруг царила кромешная тьма, но он ощущал жуткое присутствие Аглаи.

– Саша, я обещала, что ты останешься жив, – прозвучал её ледяной голос. – Я сдержала слово. Но я знаю, что рано или поздно ты расскажешь об убийстве твоих товарищей. А свидетели мне не нужны. Поэтому я лишила тебя языка, пальцев и зрения. Это станет тебе уроком на всю жизнь. Прости, что так поступила с твоими друзьями. Теперь я уверена, ты навсегда замолчишь.

– М-м-м-м-м! – отчаянно вырвалось из горла Саши.

– Не пытайся ничего сказать. Я повторяю, это тебе будет большим уроком. Прости, что я так поступила с твоими друзьями. Теперь я уверена, что ты никому и ничего не расскажешь.

В это время за кустами, словно тень, наблюдал егерь. Он заметил странную возню в лесу и, крадучись, приблизился. Егерь стал невольным свидетелем жуткой сцены, от которой кровь стыла в жилах. Когда Аглая покинула свою жертву и направилась к выходу из леса, егерь, бесшумно скользя в тенях, приблизился к Саше. Его опытные псы не учуяли его, ведь он знал секреты леса и умел перебивать звериные запахи.

– Что же она с тобой сделала… Бедный парень, – прошептал егерь. – Позволь мне помочь тебе, отведу в свою егерскую…

Он помог Саше подняться и, бережно поддерживая, повел к своему лесному домику. Усадив его на старый диван, егерь сказал:

– Оставайся здесь, а я осмотрюсь. Если ты был один, кивни головой один раз. Если с друзьями – два раза.

Саша дважды качнул головой. Егерь должен был узнать, где искать его товарищей.

– Если вы были в лесу, кивни один раз, если рядом с кладбищем – два раза.

Саша снова кивнул два раза. Теперь егерь знал, где искать мертвых друзей. Он и так подозревал худшее.

– Я осмотрю местность, но сначала вызову полицию со своего телефона. А ты сиди и жди меня здесь. Если понял, кивни один раз.

Саша кивнул в ответ.

Егерь набрал номер полиции на дисковом номеронабирателе старого белого телефона. Взяв с собой верное ружье, он двинулся по тропе, ведущей прямиком к кладбищу.

Аглая Петровна, выйдя на дорогу, ощутила ледяное прикосновение чьего-то взгляда. Интуиция кричала об опасности, тревога расползалась под кожей. Из клатча она извлекла густую, почти черную мазь, напоминающую скорее обувной крем. Это была особая смесь, которой Аглая Петровна тщательно смазала подошвы своих ботинок и лапы собак. Она знала: если вызовут кинологов, четвероногие ищейки неминуемо возьмут след. Этот крем – её щит, её шанс обмануть чужой нюх.

Приближаясь к месту, где последняя раз виделись ребята, егерь уловил звук шороха. Он замер на месте, прислушиваясь. Псы Аглаи Петровны начали вести себя беспокойно, словно унюхали что-то странное. Егерь, опытный в лесных делах, знал, что какие-либо звуки могли выдать его присутствие, но ему было необходимо быть осторожным.

Вдруг он заметил следы: маленькие отпечатки обуви, ведущие вглубь леса. «Они далеко не ушли», – думал он и решительно двинулся вперед, стараясь оставаться незаметным. Внезапно, из-за кустов раздался смех, который сразу же заставил его напрячься. Это были не голоса Саши и его друзей, а чужие, наполненные злорадством. Егерь увидел мелькающую тень, которая уже скрылась вдали.

Егерь понимал, что нужно действовать быстро. Он достал ружьё и, быстро оценив обстановку, подошел ближе, чтобы оценить количество незнакомцев и разобраться, с кем ему придется столкнуться, но егерь понял, что ему эти звуки кажутся.

Он двигался осторожно, стараясь не привлечь внимание. Каждый шорох заставлял его настораживаться, сердце колотилось в ожидании чего-то ужасного. Темнота леса была почти осязаемой, и он чувствовал, как холодный ветер пробирается до костей.