Падая, парень наполнил атрой тело и боевые одежды так сильно, как только мог. Шрам на груди заболел, в животе образовался ком. Перед лицом встала картина из снов – стальные когти медведя сомкнулись на его сердце. До земли осталось несколько метров. Вепрь рванул вперёд, а Эдван зажмурился, молясь Творцу. Удар оказался ещё более жутким, чем первый. Воздух вышибло из груди, хрустнули кости, клыки твари больно впились под рёбра, подбрасывая его обратно в воздух.

Пролетев по широкой дуге шагов двадцать, парень тяжело рухнул на землю, словно мешок с мукой. Секач вновь налетел на него, боднул тяжелой башкой, протащил по земле, привстал на задние лапы, готовясь затоптать жалкого человечишку, и именно в этот миг короткой передышки Эдван перекатом ушёл в сторону. Земля вздрогнула от удара тяжелых копыт, обрушившихся на то место, где он только что лежал. Юноша с трудом вскочил на ноги и помчался прочь так быстро, как только мог. Каждая клеточка тела ныла от боли, особенно рёбра – казалось, будто туда его приложили осадным тараном. Бесконечный звон в голове никак не желал стихать, а на губах ощущался солоноватый привкус собственной крови. Топот приближающегося сзади секача набатом звучал в ушах, и, когда могучие клыки уже были готовы садануть его прямо в спину, он прыгнул в сторону, в последний момент уходя из-под удара. Тяжелая туша пронеслась мимо, а парень помчался дальше.

В глубине души разгоралось пламя злости. Прежде всего на самого себя. Разве он не убивал более опасных тварей во сне? Разве пасовал перед благородными в городе? Испугался драки с Амином? Нет. Так почему он всё ещё удирает от этого тупого свина?

Собрав всю волю в кулак, парень закусил губу и, сорвав с пояса подаренный мастером Ганном топор, круто развернулся. Секач был всего в двух шагах – казалось, песенка юноши спета, и сейчас разъярённый кабан протаранит его, но Эдван, не скованный липким ужасом, был быстрее. Резко шагнув в сторону, он обрушил могучий удар топора на переднюю ногу вепря, подрубая её. Сталь не сумела пробить усиленную атрой кость, но повредила мышцы и сухожилия. Раздался громкий визг, тяжелая туша рухнула под собственным весом и проехала с десяток шагов по земле, сминая высокую траву, а парень, даже не посмотрев на результат своих трудов, уже мчался в противоположную сторону. Туда, где его рёбрам впервые пришлось отведать кабаньей ярости. В голове всё ещё звенело, а в глазах всё немного двоилось, но времени на слово жизни сейчас не было. Вместо этого приходилось сжать зубы покрепче и сражаться.

Копьё всё так же торчало из трупа детёныша. Упершись ногой в тело, Эдван быстрым движением вырвал оружие и, перехватив его поудобнее, принял боевую стойку, слегка согнув ноги в коленях. Остриё смотрело прямо на вепря, который медленно приближался, прихрамывая на одну ногу. В животе парня всё ещё стоял ком, а сердце гулко стучало. Жутко трещала голова, хотелось блевать, было очень страшно, но этот страх больше не сковывал, наоборот – он подстёгивал, заставляя боль немного отступить. Юноша заметил, что с каждым шагом кабан хромает всё меньше и меньше, а после десятого тварь замерла и, недовольно хрюкнув, рванула прямо на него. Этот рывок он видел уже десятки раз, и уклониться от него оказалось несложно. Молниеносным, длинным прыжком Эдван ушёл влево и, приземлившись, оторвал одну руку от копья. На кончике пальца загорелся огонёк чистой атры.

Секач вновь пошёл в атаку. Как всегда, напрямик, в лобовую, но на этот раз его ждал сюрприз. Палец юноши очертил ломаную спираль, проткнул её, и атра, обернувшись яркой белой молнией, сорвалась в полёт. Раздался дикий грохот взрыва, а следом за ним по округе разнёсся полный боли визг вепря. Кабан покачнулся, тряхнул обгорелой башкой, но не успел сорваться с места, как его тут же накрыл огненный вал.

Слово пламени ещё не закончило действовать, как из ревущего огня вырвался обгорелый сгусток тупой животной ярости. Вырвался – и со всего маха налетел на копьё. Оружие вонзилось в основание могучей шеи, не позволяя свирепой твари добраться до Эдвана. С трудом удерживая древко в руках, юноша попытался пригвоздить зверя к земле, но ничего не вышло. Кабан, озверев от боли, крепко упёрся ногами и изо всех сил пёр прямо на него, всё глубже и глубже насаживаясь на копьё, не обращая никакого внимания на страшную рану – усиленное атрой тело могло выдержать и не такое. Эдван скрипнул зубами, пустил ещё больше энергии в оружие, навалился сильнее и упёрся в конец древка плечом, вгоняя остриё ещё глубже. Кабан взревел, замотал башкой, рванулся вперёд изо всех сил, и тут древко, не выдержав, с треском сломалось.

Парень не успел среагировать. Он повалился вперёд и тут же поймал тяжелый удар разъярённой твари, лишь чудом не получив в пузо древком собственного копья, которое всё ещё торчало из тела зверя. Кабан отбросил врага на десяток шагов в сторону, помчался следом, но сослепу не попал и принялся злобно метаться в поисках проклятого человека.

Эдван не дал ему шанса на второй удар. Обрушив на секача ещё одну молнию, он быстро начертил в воздухе круг и вписал внутрь два слова пламени. Кроваво-красный огненный шар засиял на его ладони и тут же отправился в тварь, ударившись о голову которой, и взорвался. Кабан взревел от боли, заметался из стороны в сторону, но Эдван был уже рядом, и топор в его руке сиял от атры.

Беспощадный удар вновь пришелся по колену, заставляя секача рухнуть мордой в землю, ещё глубже загоняя в тело торчащее из основания мощной шеи копьё. Следующий удар обрушился на голову. Горелую плоть оросила кровь, череп раскололся, но лезвие не вошло глубоко. Кабан взбрыкнул и отчаянно боднул обидчика в грудь, оттолкнув парня на пару шагов. Эдван не растерялся, изо всех сил пнул зверя в бок, не давая тому шанса подняться. Топор вновь мелькнул в воздухе, обрушился на башку вепря, а затем ещё раз и ещё. Кабан брыкался, ревел, пытался боднуть проклятого человечишку, но все старания были тщетны, и с каждым следующим ударом он дёргался всё слабее и слабее, пока, наконец, не замер после двадцатого по счёту рывка.

Смерть врага парень заметил не сразу и ударил ещё раза четыре, превращая череп и его содержимое в кашу. Вырвав топор из головы твари, Эдван невольно попятился. Оглядел мёртвое тело, куски плоти и кровавые пятна на боевых одеждах, обломок древка, торчащий из могучей шеи, после чего недоверчиво усмехнулся и расхохотался. Громко, счастливо.

– ДА! Сдохни, отродье Первого! – заорал он, отвесив трупу крепкого пинка, и, снова рассмеявшись, вдруг потерял равновесие и рухнул на землю. Эмоциональный накал чуть спал, и у парня отчего-то резко закружилась голова, его начало мутить. С трудом сдержав рвотный позыв, он выпустил топор из рук и принялся себя ощупывать. Прикосновение к правому боку вызвало резкую вспышку боли. Скрипнув зубами, Эдван опустил взгляд и увидел торчащий из тела кабаний клык. Вернее, ту его часть, что виднелась из дырки в тканевой броне. Должно быть, это случилось во время последней отчаянной атаки твари…

«Надо же… совсем не заметил», – подумал он, удивляясь отсутствию боли. Перед глазами всё начало двоиться, сознание поплыло, он начал заваливаться на бок, но в последний момент сумел усидеть на месте, до крови закусив губу. Короткая вспышка боли помогла остаться в сознании. Не теряя больше ни секунды, Эдван смахнул кровь и начертил на щеке слово жизни. Просто потому, что больше ни одного чистого участка на его теле не было.

Преодолевая внезапно накатившую слабость, он спешно принялся расстёгивать ремешки боевых одежд, скинул броню, затем распахнул куртку, задрал рубаху и осмотрел рану. Клык вошёл глубоко и плотно сидел в теле. Из дырки медленно вытекала тонкая струйка крови, которая ранее, видимо, впитывалась тканью одежды. Прикрыв глаза, Эдван попытался успокоиться. Сосредоточился на внутреннем сосуде и удивился тому, что тот был заполнен на две трети.

Парень аккуратно смочил палец в крови и вывел целых два слова жизни на своём боку, чуть выше раны. Символы вспыхнули тёмно-зелёным, тело пронзил заряд бодрости, а Эдван, набравшись смелости, одним резким движением вырвал из раны кабаний клык и зажал дыру тканью рубахи. В голове вновь помутилось, но на этот раз терять сознание он не спешил. Чувствуя, как атра обращается заживляющей силой и уходит в дыру, словно в бездонную пропасть, парень мысленно обругал сам себя. Не будь у него столь могущественного слова, он бы не надолго пережил убитую тварь. Штука, которую он вытащил из собственного бока, была длиной с ладонь. Ровно от запястья до кончика среднего пальца.

Смерть прошла совсем рядом, легонько похлопав парня по плечу своей костлявой рукой, как бы напоминая о том, что она всегда бродит неподалёку и ждёт, когда он, наконец, оступится, или когда от него окончательно отвернётся удача. И вновь всё из-за проклятого страха, который, словно яд, отравляет его тело и мысли, стоит только встретиться с опасным зверем лицом к лицу. Сурово нахмурившись, Эдван поднял над головой зажатый в кулаке клык секача. Он был довольно большим, и снова всё из-за проклятого страха.

– Больше… я не отступлю! И не испугаюсь! Клянусь! – крикнул он, сжимая свой первый трофей окровавленной ладонью.

Несколько долгих секунд он сидел, глядя на клык и свою руку, после чего, вздохнув, быстро накинул все свои одежды, бросил последний взгляд на поверженного врага, мысленно поблагодарил Творца за жизненный урок и, подобрав с земли топор, побежал прочь, сжимая в ладони клык. Он и так слишком задержался на месте драки.

Уже через полчаса после его ухода туда сбежалось с десяток одарённых тварей, которым было очень любопытно, что же такое произошло. Это были те, кто находились ближе всех: пара шакалов, волк, несколько шрии, не испугавшихся клыкастых соседей. Учуяв запах человека, они сильно разозлились и даже немного пошарили по округе, но, ничего не найдя, спокойно разошлись. Хищники уже были сыты и не хотели преследовать опасное существо, а у травоядных попросту не было такой возможности. Чего не скажешь о том, кто посетил это место через два часа после их ухода.

Из зарослей высокой травы медленно показалась огромная кошка. Гладкая, тёмная шерсть с зеленоватым отливом делала её совершенно незаметной среди обильной зелени равнины, а плавные движения животного были полны грации и абсолютно бесшумны. Могучая тварь осторожно приблизилась к мёртвому секачу, жадно обнюхала торчащее из трупа древко копья и, оскалившись, медленно скрылась в траве. Если бы кто-нибудь из городских солдат видел её, то моментально помчался бы за подмогой, ибо это была хассира, прозванная в простонародье сумеречной смертью. Самый опасный хищник на всём правом берегу Белой.