Погрузившись в катер, сизоносый скомандовал «Андате!», а его напарник с морщинистым лицом младенца уселся на корме, внимательно следя за Адамом. Мотор взревел, остроносая лодка стремительно рванула вперед, нырнув под горбатый кирпичный мостик, и вылетела на простор Большого Канала.

Изнутри катера были видны только проносящиеся мимо причальные крашеные жерди-палины на фоне облезлых от времени фасадов каменных и разноцветных палаццо, разнообразие архитектурных стилей которых поражало самое пылкое воображение архитектора.

Цвета палин не уступали прихотливости формы домов, алый их цвет по мере движения вдоль канала сменялся ярко-синим, переходящим в полосатые красно-синие, затем пламенно-красные, словно выкрашенные киноварью с плаща св. Георгия, синие палины «Гритти Паласа» уступали место желто-белым и бело-голубым в полоску с синим верхом, которые, в свою очередь, сменялись сначала красно-желтыми, а затем одноцветными банально-красными, словно кумачовый стяг погибшей «в Бозе» Совдепии, для разнообразия разбавленные белыми полосками перед монохромным камнем почерневшего ордерного великолепия минувшей эпохи. Сразу же за ними вставали из воды черно-желтые перед типичным венецианским облезлым дворцом цвета мокрой глины. Наконец мелькнула черная дуга моста Академии в обрамлении зеленых проплешин хилых садиков на лице венецианской архитектуры и сразу же за угловатой коробкой причала «Сан-Самуэле» возникли вертикали бревен, выкрашенных в трогательный нежно-голубой цвет, торчащие из прихотливо-зеленой колышущейся влаги. Вслед за нежно-голубым цветом в иллюминаторе проплывают уже темно-синие вертикали вдоль классического тяжелого руста первых этажей, катер резко замедляет ход, ловко причаливая к узкой щели между почерневшими каменными дворцами, перед которыми из воды торчат белые бревна в голубую полоску, словно это гигантские свечки деньрожденского торта великана, по ошибке воткнутые в песчаное дно канала.

– Ностро фермате. Иль Неро! Иль Неро! – вскричал сизоносый и, оборотясь к Адаму, любезно произнес, – Мы приехать, калинка-малинка, белла русса. Андьямо, прего. Андьямо. Кописко?

– Кописко, кописко, – нервно хохотнул Адам и внимательно посмотрел в глаза Джузеппе.

В голове его раздался монотонный голос: «Сейчас главное, чтобы она ни о чем не догадалась. Антонио молодец, что уговорил ее поехать с нами. На ней мы заработаем кучу денег, я смогу избавиться от моего геморроя. Почки подлечить. Господи, почему я настолько стар, что не могу сам уже владеть такой, как она. Я вообще уже ничего не могу, а только смотреть. Сегодняшнее представление с ней будет лучшим, какое нам удавалось до сих пор организовывать». Голос продолжал звучать и звучать в его голове, подробно описывая планы на вечер и на следующую неделю: как он рассчитывает обмануть Антонио, своего напарника, нагрев его на дележе прибыли от продажи прав на видео, которое они собирались снять с Адамом, в котором ему предстояло сыграть главную роль, – но это для него уже не имело никакого значения, так как ему было интересно самому окунуться в ту интригу, которую перед ним сейчас открывала судьба. Он почему-то был твердо убежден, что из этого приключения он точно выйдет сухим из воды. Во всяком случае знание чужих мыслей давало ему фору в игре на чужом шахматном поле.

Вылезая из катера, он чуть не оступился и лишь неожиданно твердая рука Джузеппе, успевшего его подхватить, спасла его от падения в жирно чавкающую смрадную воду канала. Солнце уже село и сумерки окончательно восторжествовали в городе, изменив цвет воды и его топографию до неузнаваемости: топос отказывался принимать логос, предпочитая сумерки чувства свету, отливая сладострастие тьмы в законченные формы разврата, угнездившегося под крышами ветхих домов, причудливых, как людской порок.

– Кто-нибудь скажет мне, где мы? – томно вздохнул Адам и благодарно улыбнулся Джузеппе, испугавшегося тут же нахлынувшим на него умильным чувствам, так не вязавшимся с его образом жизни.

«Старый дуралей не понимает, насколько прозрачен он для меня», – отметил с удовлетворением про себя Адам, крайне довольный тем, что он может внушать чувства даже таким, как Джузеппе, давно утратившем веру в любовь и занимающегося тем, что скрещивает бездомных кошек и собак до тех пор, пока в живых оставалась лишь одна из выживших тварей.

Вслед за Адамом на малюсенький причал выпрыгнул энергичный сизоносый и, обернувшись, стукнул кулаком по корме катера, крикнув: «Андате! Велосе, велосе!», после чего мотор взревел и катер стремительно исчез в сумерках.

– Прямо, прего синьора русса, андате диритте, пуо аутаре, Джузеппе, пуо аутаре, прего.

Джузеппе решительно зашагал прямо в кирпичную щель между домами, которая оказалась узким проулком-лазом между двумя палаццо, соединенных сверху деревянными переходами. Через каких-то двадцать метров старик остановился у мало приметной двери справа и постучал несколько раз, используя комбинацию из длинных и коротких звуков, после чего она тут же открылась, и в освещенном проеме мелькнула женская фигура, сразу же отступившая вглубь помещения, пропуская вовнутрь Джузеппе с Адамом и сизоносым Антонио.

Как только они оказались внутри, дверь захлопнулась, а позади Адама раздался хриплый с изрядной вульгарностью голос:

– Буано сера, синьора э синьери. Добрый вечир в Саду Задоволень.

Адам оглянулся на голос и увидел полуодетую в джинсовые лохмотья брюнетку с отличными формами, которые бесстыже выступали из-под узеньких полосок ткани.

– Ты говоришь по-русски? – удивился Адам.

– Ни, по-китайськи. Здогадайся с трех разив?

– Приятно слышать родной юмор. А у тебя фигура хоть куда!

– У тебя теж ничего, подруга, – прохрипела брюнетка, закрывая дверь на засов, – так ти русская, заради якой сегодни организуют бал?

– Бал? – удивился Адам, с недоумением пожимая плечами, – Я сюда приехал … приехала на фотосъемку. Они мне обещали.

– Охрененно фото и солодко життя? Проихали, подруга. Эти двоэ пройдисвита всем втирают одну и ту же пургу. Ничого, скоро розберешся, що тут до чого.

– А ты сама откуда?

– З Кыева. Тут вже два роки.

– Ну и как? Много здесь наших?

– Так почитай пмайже половина.

– А ты кто по образованию?

– Я-то? Ти смиятися будешь – историк. Як тоби?… А ти хто по профессии?

– Я архитектор. А что?

Тут сизоносый сделал знак рукой брюнетке, и она тут же послушно умолкла, встав перед ним и склонив голову.

– Что это за место? – спросил его Адам, с интересом оглядываясь по сторонам: они находились в боковой анфиладе, отделанной мрамором и богатой лепниной, с зеркалами и свечами, потолки которой покрывали плафоны с потемневшей барочной живописью.

– Оксана, ракконта и ди куэсто посто.

– Як тебя звуть, подруга?

– Франческой, – ответил на ее вопрос Адам и мысленно рассмеялся, представив, что бы сказала хохлушка, если бы узнала его настоящее имя.

– Франческа? – недоуменно прохрипела Оксана, но, переборов свое удивление, продолжила, – Це палац «Иль Неро» або «Чорний» палац, вин заеднаний с палацом «Каза Нуово» и «Каза Веккья». Вин знаменитий тим, що тут жив английський поет Байрон, – ну, той, що написав «Чарльз Гарольда», – и тут вин, за легендою, написав початок своэй поеми «Дон Жуан». Правда прикольно, якщо врахувати, що тепер тут разсташовуються найзнаметиши порностудии в Италии и кинотеатр, де фильми цих студий показують. Формально тут приватни квартири, але це лише прикриття: насправде вси палаци належат комусь, хто содержит вси ци студии и кинотеатр потай, але имени його нихто не знае. Напевно, це мафия, як усе в Италии.

– А ты что здесь делаешь?

– Ха, здогадайся с трех разив! Я тут работаю и живу.

– Правда? – искренно удивился Адам, – И хорошо платят?

– А ти що, хочешь мени запронувати больше? – и расхохоталась с такими пошлейшими интонациями, что Адам искренне усомнился в том, что у нее есть диплом историка.

– Здесь правда жил лорд Байрон? – обратился он к сизоносому старику, на что тот энергично закивал своей головой в фуражке и коротко подтвердил:

– Си, си, – а затем добавил, – Белла русса, инглезе поэта. Куэсто место для долче витта, перфетто посто для любви, пер долче амморе, калинка-малинка. Пер фавор, прекрасна русса, Оксана тебе помочь готовить к фотосессия, о-кей? Она мочь помочь, о-кей? Прего, идить за Оксана, я ждать тебя в зале! О-кей?

– Ладно, веди меня, красавица, на фотосессию, – чувственно, со всей возможной патетикой вздохнул Адам, отчего его тело самопроизвольно встряхнуло головой и вильнуло бедрами, словно какая-то сладостная бесконтрольная судорога пробежала по нему сверху вниз.

– Якби я не бачила, що ти баба, то реально подумала, що ти чоловик, – показывая дорогу Адаму, бросила через плечо Оксана, уверенно двигаясь по анфиладе залов к лестнице на верхние этажи, где располагались гримерные, как вскоре убедился Адам. В одной из них она предложила ему переодеться в черное вечернее платье, заранее приготовленное для него. Помимо платья, на кресле лежало ожерелье в качестве украшения из муранского стекла изумрудно-золотого отлива и браслет в виде змейки ему в пару.

– Це тоби, – коротко бросила Оксана и грязно выругалась.

– Это ты обо мне? – удивленно вскинулся Адам, но хохлушка только глумливо улыбнулась и прохрипела,

– Це я про нашу паскудний життя, дура. Разумишь, Франка, – ничего, што я так тебя буду кликати, – мы все хотим великой и чистой любви, анасправди повинни постоянно торгувати собою, щоб выжити. Коли я вчилася в университети, то так сильно хотила виихати за кордон, сюди, в Италию, що ночам молилася богу, лишь б вин почуял мою молитву и ее осуществил.

– Ну так радуйся, бог тебя услышал. Ты же здесь!

– Ты издеваешься з мене?

– Почему?

– Я ж хотила опинитися тут в качестве жены заможного италийця, а не в роли порнозирки, знимаэться у фильмах для взрослых.

– Ты порнозирка? – искренне удивился Адам, с нескрываемым интересом разглядывая фигуристую Оксану. – Слушай, а как это – быть порнозиркой? Это по нашему порнозвезда? Тебя действительно трахают во время съемок? – горячо принялся интересоваться у нее Адам, вплотную подойдя к ней и трогая указательным пальцем правой руки ее грудь, – Это силикон?

– Трахают тебя понарошку або насправди, ти сама сьогодни дизнаешься, якщо тоби пощастить. Не боышся?

– А чего бояться, если бог создал женщин именно для этого, не так ли? – усмехнулся Адам и попросил, – Помоги мне переодеться, будь лаской. Так, кажется, у вас говорят на Украине?

– В Украине, – зло поправила его Оксана и, отступив от него на пару шагов, криво усмехнулась, – Я не обязана этого делать. И не буду! Одегаючись же в вечернэ наряд, не забудь зняти свое нижнее белье. Оно тоби не знадобиться.

– Слушай, ты не пышешь дружелюбием. Я тебе не конкурент, понимаешь? Я здесь случайно, ради развлечения. Мне с тобой тут нечего делить. Понимаешь? Мне просто интересно испытать себя в новом качестве.

– Якому?

– Не знаю. Слушай, а ты этих двоих, что меня сюда привезли, знаешь?

– Бачила тут их неодноразово на трибунах, але хто такие конкретно, не знаю.

– На трибунах? Это как?

– Ну, тут е в центри будивли зал, де устраиваются бои без правил, на них народ робить ставки, а таки, як ми, граемо роль ескорту для одиноких человикив з грошими. Наше завдание – их развести на бабки, але как, щоб вони не обиделись и знова сюди пришли. Це закрытий клуб для богатиев з целому свиту.

– Ну, судя по твоим словам, сюда мужики вместе с женами не ходят?

– Да по-ризному, сама побачишь.

Слова Оксаны совершенно заинтриговали Адама: оказаться в центре Венеции в тайном месте, куда съезжаются предаваться запретным развлечениям богачи со всего мира, это ли не самое заманчивое приключение, которое может испытать мужчина, превратившийся в женщину и желающий испытать свою сексуальность, – лучшего и желать было нельзя. Подойдя к креслу, он двумя пальцами поднял ожерелье и, подбросив его в воздух, поймал в открытую ладонь и сжал в кулак.

– Никогда не понимал, что движет бабами в любви к подобным безделушкам.

– Якби ти знала, скильки стоит це ожерелье, то зминила б свою думку, – с нескрываемой завистью выдохнула Оксана и тут же уточнила, – Слухай, а чому ти говориш про себе в мужском роди. Ти що, лесбиянка?

– Нет, что ты, – захохотал Адам, словно сумасшедший, но потом, вовремя спохватившись, зажал свой рот ладонями и, отдышавшись, проворковал со всей возможной женственностью, на которую был способен его голос, – Я дура, понимаешь? У меня всегда, с самого детства, проблемы с падежами и местоимениями. В некотором роде орфографический критинизм. Дизорфография. Я из-за нее даже школу с трудом закончила. Она, оно, он – для меня все одно. В общем дура я, понимаешь. Дура.

– Чи не парся, у мене таки ж проблеми с италийским. Вообще, падежи – це жесть. Ось живешь соби, говоришь и не помечаешь, що говоришь правильно, без акценту або ошибок. А тут мени сразу же вычисляют на раз. Любов у них мужского роду, а сифилис женочого. Прикинь? Чому?

– Не знаю, я, кроме русского, не умею говорить. Не учила, думала, что мне никогда не пригодится. Я и по-русски-то говорю не очень, если честно. Но нам, женщинам, и не надо, наверное, уметь говорить. Как думаешь?

– Это едина правильная думка, яку ти зараз сказала, Франка. Жинкам у цейном будинку рот потребен, щоб им работати, а не трепатися. Усекла. Одегайся. Инакше мени потрапить, ек що мы опоздаем.

– Ладно, ладно, Оксана, не переживай. Мои вещи можно оставить в комнате?

– Так, не беспокойся, вони никому тут, крим тебе, не потрибни. Тут не крадут, це территория любови… и мафии.

– Мафии? – ухмыльнулся Адам, начав раздеваться, – Ты, Оксана, порядочная фантазерка. Сейчас вся мафия у нас, на Родине, а здесь с ней борются. Вспомни комиссара Катанью. Европейские новости смотреть нужно, а не русскую пропаганду слушать.

Оксана язвительно хмыкнула и ничего не ответила, прислоняясь к дверному косяку, молча наблюдая за тем, как Адам раздевается.

– Ни, правда, якби я не бачила, що ти баба, я б подумала, що ти мужик, – наконец прохрипела она после того, как Адам разделся донага и, стоя голым, пытался примерить черное платье, – У тебе повадки мужика. У всякому рази, так обычные жинки не раздягаються.

– Ты бы лучше мне помогла, вместо того, чтобы комментировать мою неуклюжесть.

– Не так, Франка, не так, – наконец, сжалилась над Адамом хохлушка и помогла одеться, – вот так, понимаешь? Звидки ти така недотепа?

– Если бы я тебе призналась, что я женщина всего несколько часов, что бы ты ответила?

– Я скажу, що в тебе з головою не в порядку. Ти що, дурь приймаеш? Нюхаешь або колешься?

– Ни то и ни другое. Ладно, проехали. Помоги одеть бусы и пойдем.

– А туфли? – рассмеялась Оксана и, нагнувшись, подняла пару модельных лодочек на высоких каблуках и сунула Адаму под нос.

– Слушай, я тебе честно признаюсь, но я не умею ходить на каблуках. Я смотрю, на тебе классные сандалии. Можно, я их надену, а ты возьмешь вот эти, на каблуках?

– Ти хочешь надити мои гладиаторы? – удивилась Оксана, но не стала возражать против предложенного обмена: она молча переобулась и отдала свои сандалии Адаму, который не без труда застегнул их многочисленные ремешки вокруг своих щиколоток.

– Не погано, – хмыкнула Оксана, – монтируется до твоего сегоднишнього прикиду. Одегай браслет и пишли.

– Куда? – попытался уточнить Адам, но она только раздраженно отмахнулась от его вопроса и открыла дверь в коридор. Самое удивительное заключалось в том, что Адам совершенно не беспокоился о своей дальнейшей судьбе, по прежнему оставаясь уверенным в том, что все, что с ним сейчас происходит, – это лишь волшебное приключение, которое обязательно лично для него закончится благополучно. Откуда в нем рождалась эта уверенность для него самого было загадкой, но ему прежде всего было интересно испытать всю ту палитру новых чувств, которые ему столь щедро дарило новое тело, которые захлестывали его разум, заставляя скорее чувствовать, но не анализировать происходящее с ним.

Вслед за Оксаной войдя в узкую деревянную галерею, по которой они изначально попали сюда, он последовал за ней в робком молчании, которое неожиданно охватило его перед появлением на публике, которого он ожидал с плохо скрываемым нетерпением. Внутри у него все клокотало, словно он нанюхался кокаина, и сердце стучало с невыносимой скоростью, заставляя кружиться голову и отдаваться болью в висках. Пройдя по галерее до самого конца, вслед за своей спутницей он спустился по узенькой винтовой лестнице на один этаж вниз и оказался на балконе, выходящем в колонный зал с верхним стеклянным фонарем, сверху донизу задрапированным ярко-красными полотнищами с белыми кругами посередине, отдаленно напоминавшие фашистские стяги, с той лишь разницей, что вместо свастики в центре белых кругов чернели какие-то каббалистические знаки, значение которых Адаму было не известно. Внизу, в центре зала, располагалась площадка в размер баскетбольной, со всех сторон огороженная сеткой, разделенная пополам: одна половина была белой с черной разметкой, а другая – полной ее противоположностью по цвету. Вдоль площадки шла полоса из ярко-желтых матов, обрамляя ее со всех сторон, а по всему периметру располагались столики с креслами, какие обычно ставятся в стрип-клубах вокруг сцены с шестом, на котором выступают танцовщицы.

– Какое интересное место, – заметил Адам, с интересом разглядывая зал, – Что здесь происходит?

– Спортивни игри, – спокойно пояснила ему Оксана своим хриплым голосом, но то, как она произнесла «иг-р-р-р-и-и-и», прозвучало как-то несколько вульгарно-игриво, намекая на нечто большее, чем просто спорт, – сама увидишь.

– А сейчас мы куда? – уточнил Адам, чувствуя легкий зуд в основании ног, словно кто-то принялся его щекотать в промежности.

– На банкет, де тебе чекають твои старики. Вони ж тоби обещали «долче виту», ось ти и зараз и побачиш собственными глазами.

– А ты ко мне присоединишься?

– Не-а, што ты, гарна дивчина, у меня здесь другая роль. Мне ще належит сегодни работать.

– На ночь глядя? – удивился Адам.

– Слухай, Франка, чи не задавай лишних вопросов. Поверь мени, з боку це виглидает вкрай нерозумно: тоби все одно нихто правду не скаже.

– Слушай, а правда здесь жил Байрон?

– А ти думала, що я тоби брешу? Та про це в любом путеводителе написано. Причому вин жив тут не тильки со слугами, але и з животными, прикинь, с обезьянами, ведмедем и прочей живностю. Зачем – ума не приложу? Но с тех пор здесь животные не переводились.

– Правда?

– Сама побачишь. Тоби сюди, давай, ни пуха тоби, ни пера. Потом побачимся. Поки, – с этими словами она открыла малоприметную дверь меж деревянных панелей облицовки торцевой стены балкона и практически впихнула Адама в дверной проем, напоследок пнув его двумя кулаками в ягодицы, и захлопнула дверь.