Анастасия с тревогой глядела на нахмуренное лицо царицы: по-видимому, не все написанное понравилось царице. Травница не понимала, чему именно хмурилась царица. Изложенные тезисы были теми, о которых говорила сама Юлия: чистота в лазаретах, кипячение воды и обработка стальных ножей паром, использование настоек и мазей в качестве предотвращения эпидемий. Но если все так же, тогда в чем дело? Видимо мысли немолодой травницы отразились на ее лице столь отчетливо, что царица оторвалась от бумаги и улыбнулась. Напряженность в комнате начала спадать.

– Настасья, не трясись ты так, все написано хорошо, так как… в моих заметках, разве что про хирургию добавлено. Но прошло-то больше года, как лекарская рота придана в распоряжение Генштаба. Где прописанные неточности в подготовке, предложения по пересмотру обучения, может, требуется уделить больше внимания чему-то другому кроме хирургии и первой помощи, ведь как писал его величество – обработка ранений не менее важна, чем само лечение.

Травница открыла рот, но тут же закрыла: поняла, что оправдываться в собственной глупости не лучшая идея. Но царица не собиралась облегчать задачу помощнице: в последние месяцы Юля частично отошла от проверки деятельности подчиненных. Судя по отсчетам, подобная практика принесла больше пользы, чем разочарований: управление зарождающейся структурой начального образования и лекарских школ упорно шло к намеченной цели.

Благодаря усердию и воле Петра Первого в России появились первые учебные заведения: Навигационная и Артиллерийская школы, открылась Московская Академия – вторая ступень просвещения для священнослужителей после семинарии. Именно в ней по указу патриарха Иерофана готовили миссионеров, настоятелей монастырей и церквей. От Церкви государь требовал в первую очередь именно понимания религии, для чего собственно она нужна. Нет, не богословские диспуты, он хотел, чтобы каждый священнослужитель стремился к укреплению позиции православия и просвещения народа в нужном для государства ключе.

Ректором Академии по решению Синода был выбран митрополит Ростовский Дмитрий. Негласное добро сей достойный муж получил и от царя, благо тот помнил его по недавним выборам патриарха. Ростовский митрополит вкупе с новгородским митрополитом Иовом относились к вопросу просвещения подчиненных со всей серьезной. Каждый из них понимал необходимость преобразований, а главное полезность знаний для каждого священника. Так что в столь серьезном деле царь мог положиться на ростовчанина целиком и полностью, ну а если тот в силу непонимания не оправдает надежд, то его может сменить Иов – проректор Московской Академии.

Государь не собирался повторять ошибок батюшки, доверяя важные дела только одному лицу, пусть и проверенному. Вера слову людскому не приходит мгновенно, чаще случается разочаровываться в способности человека быть преданным общему делу. Даже сподвижники Алексея, прошедшие с ним, казалось бы, огонь и воду, не стали полноценной опорой царя. Да и как можно быть в них уверенным, если все шло чинно и благородно, не было такого, что могло бы проверить их преданность и верность именно Алексею, а не самодержавному титулу…

– Ваше величество, к вам на аудиенцию прибыл патриарх Московский и Всея Руси, – в дверях кабинета стояла молодая фрейлина, исполняющая обязанности камергера.

Став царицей, боярыня Погожева «разбавила» свой двор многими молодыми родами. Она, как и государь, старалась оценивать молодых фрейлин с точки зрения помощниц, в крайнем случае исполнительниц поручений, коих с каждым днем становится все больше и больше. Старой аристократии подобный подход не нравился, ведь издревле было заведено, что двор цариц состоит из знатнейших боярынь и княжон. Однако выражать неодобрение, а тем более перечить велению царицы никто из них не решался. Хватило случая с боярыней Отяевой.

Неглупая, но, очевидно, слишком многое возомнившая о своих достоинствах Елена попыталась перечить царице, но все бы ничего, если бы она промолчала на едкое замечание. Но словно бес тронул боярыню за язык и заставил наговорить много ненужного в лицо прелестной, добродушной царицы. Да, тогда еще монарший двор не знал, какой может быть избранница государя. Когда боярыня отговорилась – Юля спокойным тихим голосом посоветовала ей отъехать из столицы в течение дня и никогда не появляться даже рядом с великоросскими губерниями. Род Отяевых в первый раз за свою двухвековую историю угодил в опалу. А после этого случая самые одиозные фрейлины стали тихим сапом собирать вещи и уезжать в провинцию, думать над будущим. Мало кто знал, что обычно у них на столе ранним утром или вечером оказывалось небольшое краткое послание от царицы.

Получив от Алексея разрешение на переформирование своего двора, Юля подыскала несколько смышленых девушек незнатных родов, которым не было и трех поколений. Подобный подход позволял заручиться их преданностью на долгое время, ведь каждая фрейлина честолюбива. А как еще пробиться в жизни и найти достойную пару в короткий срок, если не при помощи царицы? Молодость девушек при дворе скоротечна как полет мотылька к открытому пламени костра в безлунную ночь.

– Настя, оставь нас с его высокопреосвященством наедине.

Царица склонилась перед патриархом, целуя сухую жилистую ладонь с небольшим золотым перстнем, посередине которого блестел яркой зеленью весеннего луга чистейший изумруд. Травница, склонилась в поклоне, получила благословление и тут же выпорхнула из комнаты, оставив власть имущих наедине.

Патриарх степенно прошел к креслу, подол золоченых одежд тяжелым грузом тянул вниз, но Иерофан будто их вовсе не замечал. Немолодое тело опустилось на мягкую кожаную подушку кресла. За время восстановления патриаршего престола, чуть больше двух с половиной лет, бывший московский епископ успел многого достичь, но в то же время ему приходилось закрывать глаза на некоторые шаги государя. Перечить царю он мог, даже частенько этим занимался, но раз за разом выполнял пожелания царя: как пастух заблудших овец, он разделял стремления молодого государя Российского к общему протекторату православия без разделения на староверов и никоновцев. Но как духовный владыка Руси ему было противно думать об этом – как можно допустить уравнения их в правах? Однако царь непреклонно настаивал именно на последнем, причем без исключений. Разве что староверам запрещалось проводить проповеди, в остальном Церковь отошла чуть в сторону, дабы наблюдать за тысячами заблудших и потерянных овец…

– Как ваше здоровье, ваше величество? – начал разговор издалека патриарх.

– Спасибо, никаких недугов нет, – улыбнулась Юля.

– Ноша твоя непосильным грузом легла на плечи…

– Тяжела, – легко согласилась с Иерофаном царица, с затаенным интересом разглядывая сухие ладони владыки.

– Так почему помощников не возьмешь, раз государь постоянно в делах и заботах, все же проще будет. Тому поручить реляцию, этому вовсе приказ отписать, а потом только поспрашивать прислужников и все, – тут же оживился глава церкви. – Давай для сего благородного дела служек пришлю, из семинарии иль из Академии. Они благодаря государю учиться начали пуще прежнего, того и гляди ветхие книги до дыр зачитают.

– Спасибо, владыка, но не требуются мне никакие помощники, то, что я делаю, касается исключительно обучения и лекарских дел. Остальными вопросами занимаются поставленные царем-батюшкой верные люди. Хотя если можно, то мне не помешал бы писарь смышленый, а то больно нудно записки в единую книгу вписывать, а так и впрямь времени больше появится.

Юля нарочно предложила патриарху столь нудную и в то же время почетную для любого служки работу, шутка ли быть приближенным к царице и исполнять ее поручения. Правда есть черта, за которую никто не может переступить. Внимание царицы может быть отдано исключительно мужу и никому другому, в противном случае обоих любовников ждала удавка или пожизненное заточение в монастыре для неверной супруги и пеньковый галстук для любовника.

– Конечно, ваше величество, завтра же к вам придет писарь, есть у меня на примете умный малец шестнадцати весен от роду, грамоте новой за полгода обучился, хотя некоторые почтенные старцы оную до сих пор освоить не могут, – с легким укором сказал патриарх, крутя на пальце перстень.

– Разрешите поинтересоваться, владыка? – тихо спросила Юля, отведя взгляд в сторону.

– Конечно, дщерь, все, что в моих силах… – Иерофан был чутким человеком и мгновенно улавливал изменение настроения и даже мыслей собеседника, а уже исходя из этого, начинал вести себя соответственно обстановке.

Когда-то, еще обучаясь в семинарии, один из преподавателей – дьякон Борис мимоходом произнес интересную фразу, навсегда отпечатавшуюся в голове юного священнослужителя: «Тебе, отрок, многое дано, не трать дарования Божьи на глупость человеческую, гляди не на оболочку людскую, а в саму суть, так как будто его стрелой пронзаешь, но в то же время ласкаешь и успокаиваешь взором своим…»

Тогда столь непонятные слова не вылетели из непутевой головы исключительно благодаря чуду, однако спустя тройку лет, когда обучение в семинарии подошло к концу, мимолетная фраза дьякона заиграла необычайно яркими красками. Молодой Иерофан попал в услужение к писарю московского епископа Игментия, он выполнял всю черновую работу, но делал ее так, что уже через два года был замечен епископом. А через пять лет стал его поверенным лицом отца Игментия.

Не раз вспоминал благодарными словами дьякона Бориса Иерофан, используя его наставление как подспорье в неосуществленных замыслах. Понемногу, набираясь опыта высокой интриги в кругах Церкви, Иерофан становился честолюбивее, властнее, но в то же время не терял здравого смысла, понимал, кому стоит поклониться в пояс, а от кого держаться подальше. Он понимал это до того, как согласился помогать царевичу…

Не было рычагов влияния на молодого царя Алексея, скорее уж наоборот. Что бы ни говорили святые отцы о Божьем предначертании, они оставались всего лишь людьми, имеющими пороки, правда часть священнослужителей умело их подавляет, а часть пытается от них убежать. И если первых единицы, то вторых десятки тысяч. До того, как царь Петр вмешался в церковные дела, подобное положение дел всех устраивало: церковники жирели, функции монастырей как светочей во тьме мира толком не выполнялись – Церковь закостенела в догмах, полностью отказавшись служить людям, как это было многие века назад.

Были несогласные с этим, они уходили в скиты, пытались жить своим умом, но вот беда – каждому из нас нужен волевой стержень, на который будут нанизаны наши мечты и стремления, ведь без него мы только тлен, прах в веках истории. Но как получить, найти этот стержень? Каждый идет своим путем, но единственный универсальный способ – пойти за светом веры. Жаль только в последние века, еще со времен Ивана Грозного сей свет для людей сияет все слабей.

Преобразовывая управляющий аппарат Церкви, государь дал единому организму Веры толчок к новой борьбе. Царь требовал от православия воспитывать в народе уважения к себе, гордость за предков и желание идти вперед, постигая неведомое. Изменить вековой менталитет невозможно, если бы не одно «но» – русский дух неподвластен времени! Каждый из нас может отыскать в себе частицу воинов Святослава или увидеть в глубине души зарождение православия, кровавое и столь необходимое мучимой междоусобицами Руси.

Эти истины патриарх понимал, как никто другой. Разве что молодой Варфоломей знает не меньше, но он больше смотрит на сей вопрос не как вершитель судеб сотен тысяч людей, а как желающий добра своим детям суровый отец, не гнушающийся наказаниями непослушных чад. Правда, наказания эти для отдельных людей исключительно смертельны. Патриарх же, наоборот, старается глядеть дальше, на десятилетия и даже столетия вперед. Казалось бы, это невозможно, но ведь, имея разум и волю, можно достичь многого, но рассказывать о сделанных выводах не стоит, лучше промолчать, ужасаясь собственному открытию…

– Сидя ночами перед колыбелью Ярослава, мне приходят в голову разные мысли, – царица задумчиво теребила красивый кружевной платок. – Я люблю его, но порой кажется, будто он отдаляется все дальше и дальше. Почему так? Или мне только мерещится все, и это пустые домыслы?

«Эх, дитя, знал бы я сам ответ на мучающий тебя вопрос», – грустно подумал патриарх.

– Так было, дщерь, еще со времен сотворения мира. Мужи заботятся о доме, оберегают его…

– Я это понимаю, владыка. Он – государь России, и для него последний чернец такой же родной, как и ближник. Он сам говорил: «За власть, данную Богом, спрашивается суровее, чем отнятую силой. Нет в душе людской порока гаже, чем ложь самому себе».

– Вот видишь, ты и сама все прекрасно понимаешь, – облегченно улыбнулся патриарх. Ссорить жену с мужем последнее дело, а вот лишить сомнений, найти подходящие слова для семейного единства – вот настоящее, достойное дело священнослужителя. Но Иерофан не врал себе – все, что делается сейчас, сторицей отзовется в будущем, вряд ли государыня забудет эту беседу, а там, глядишь, и потерянный рычаг давления на царя появится, пускай косвенный, но оттого еще более действенный.

– Но это понимание не помогает мне принять столь сложную судьбинушку, – Юля с затаенной надеждой посмотрела в глаза патриарху, словно ища единственно верное решение.

Иерофан по-новому глянул на молодую царицу. Затаенная печаль долго скапливалась в ее душе, и та напускная ледяная броня, обволакивающая ее, всего лишь попытка отгородиться от мира, уйти от проблем и несчастий.

«Что же наделал государь? Нельзя так с женой, ой нельзя, она ведь не бояре здравомыслящие и честолюбивые, принимающие новые витки судьбы как данность, приносящая возможность подняться по ступеням власти чуточку выше», – патриарх искренне жалел царицу, хотел помочь и даже знал как, оставалось решить сей вопрос с самим собой. Что бы там ни говорили, но разлад в царской чете положительно скажется на позициях патриарха, так было издавна, а пример Раскола это всего лишь доказал. Однако нужны ли потрясения России сейчас? Сам Иерофан, как бы не желал независимости Церкви от светской власти, понимал, что государство в период возвышения не может позволить себе внутренние дрязги, иначе государства может и не быть.

– Я поговорю с царем, но и ты помоги себе, дщерь моя. Не буду говорить прописных истин, но любой мужчина, чувствуя теплоту и любовь родного дома, будет спешить в него вернуться, – патриарх остановил зарождающееся возмущение царицы взмахом руки. – Я знаю, что ты его любишь. Другое дело, что проблемы страны для Алексея сейчас важны как никогда, ибо наследие отца не может быть отдано врагам. Прошу об одном, дай ему время, помогай, чем можешь, а можешь ты очень многое. Ласковые строки в ненастный день будут манной небесной. Ты уж поверь старику.

– Благослови, владыка, – поклонилась царица патриарху. Она услышала то, что хотела и на что надеялась.

Иерофан поднес персты ближе к голове девушки, почти касаясь, осенил ее крестом, тихо прошептав едва слышимые слова благословения. И вот какая оказия, теперь и церемонии требовалось вести исключительно на русском языке, постепенно отказываясь от церковного греческого и старославянского. Однако царь, помня о том, что насильно ни к чему хорошему смена не приведет, поступил иначе, заранее согласовавшись с патриархом. Обучение молодых священников в семинарии велось по новому образцу, именно они в течение двух-трех десятилетий должны сменить большинство старых властителей мирских душ.

Видя, что царица встала, патриарх, не говоря ничего, вышел из кабинета царицы и неспешно пошел к выходу. К Иерофану тут же подбежал монашек и накинул поверх патриаршего одеяния теплую соболиную шубу. В последнее время у владыки порой случались приступы боли в пояснице, и никакие доктора не могли с этим справиться, а обращаться к знахарке, что обучает в лекарской школе послушников, он не хотел.

Патриаршая карета подкатила к ступеням, Иерофан чинно ступил на низкую опору и немного замешкался. В голову пришла мысль о том, что ведь именно сейчас он упускает нечто важное, может даже судьбоносное. Однако смутные подозрения так и остались ими. Патриарх не смог вовремя ухватить ускользающую идею за хвост. Владыка предпочел подумать об этом на досуге: в тишине и покое.