– Нет, наоборот. Пока я делать ничего такого не хочу. Еще пару лет назад, государь думал о том, как наш чугун с железом в обиход шведских берегов в Голландию перевозить, так, чтобы каперы Карла не нападали. Сначала пару караванов под голландскими флагами пускали, а возле прусских берегов меняли на русские, но ничего путного из этого не вышло. Швед вовсе принял указ о том, что его каперы могут грабить всех кого ни попадя. Да и свеи прекрасно понимают, что, ежели русское железо в Европу бесперебойно поступать будет, то у них цена на него упадет и львиная доля казны попросту исчезнет.

– Это не новость ни для кого, Коля, – усмехнулся царский советник. – Это если у нас меха да лес с пенькой забрать, то же самое получится. Еще хорошо, что государь на откуп их не отдал нам, купцам, иначе наша мошна от этого быстро бы выросла, правда хорошо это для царя и казны, но не для нас.

– Поэтому и ищет царь еще способы обогащения, – перебил отца сын.

– Да? И какие же это средства? Вон налоги убрал в стране вовсе, зато для иноземцев в три раза поднял…

– И только выиграл от этого, погляди на ярмарки да рынки людские под стенами городов. Такого давно не было, чтобы вместо скупщиков купеческих сами людишки стояли. Народ глоток свободы получил, глядишь, и башковитые на откуп через пару лет соберут.

– Под ногами мешаться начнут все эти мелкие лавочники, – недовольно нахмурился советник. Затея с откупом крепостных сначала показалась легким способом обогатиться, вон простолюдины ни грамоте, ни счету не разумеют, облапошить их проще простого. Так нет же, «тариф» на откуп установил сам государь без права изменения, и теперь каждый знает, сколько надо собрать, чтобы выкупить себя и семью. Правда этот указ касается только государственных крепостных, для остальных выплаты увеличены вдвое. Идти против дворян и аристократии царь не пожелал, он пока не мог позволить себе столь резкие решения.

– Глупости все это, отец. Ты же сам участвовал в разработке указа о торговых гильдиях. Сколько там их будет? – остановившись на месте, Николай облокотился на спинку кресла и посмотрел на отца.

– Семь.

– Вот! А ты говоришь мешаться будут… да они всему купечеству лучше сделают, если от веси к веси ходить будут и свободно торговать да связи налаживать, посмотри – уже новые дороги на две трети проложены, в любую погоду по ним поезда торговые ходят и не застревают, как раньше бывало. Прибыток с них уже сейчас виден. А потом, ты сам видел карту новых дорог и каналов, что царь проложить хочет. Речные баржи и лодки, ведь что есть, не просят, знай только днище подсмаливай да о вахте не забывай. Прибыток чистой воды и ничего более.

– Все-то у тебя гладко, а на деле каково оно будет, не думал? В первый год, может, и хорошо, да потом те крестьяне, что посмекалистей, развернуться сумеют через пяток лет из низшей – седьмой – ступени на шестую, а то и пятую перейти смогут.

– А для того, чтобы они не помешали, необходимо сделать так, чтобы выше пятой-четвертой они не смогли подняться, каких бы результатов не добились. Золотая сотня не должна страдать из-за желания царя набить мошну побольше, – улыбнулся младший Волков.

– Ты сам-то понимаешь, что сделать подобное нам не позволит сам государь?

– Ему нужны деньги, а ради этого он может закрыть глаза на некоторые огрехи в указах, принятых Царским Советом.

– Хорошо, допустим такое и впрямь удастся, но тебе-то сейчас зачем деньги, ты так и не ответил? – настаивал на своем отец Николая.

– Через неделю пошлю вестового к Алексею, испрошу разрешения заняться каперством…

– Глупость говоришь! У тебя никакой морской практики нет, ты даже по реке шхуну не водил, куда тебе по балтийским просторам шастать? – охнул отец, глядя на него. – Да и каперские грамоты уже с пяток капитанов получили, только трое из них с «уловом» вернулись, один потонул, а последний, поручик Сулин вместе со шнявой «Пестрой», вовсе пропал.

– Не собираюсь я на море. Я хочу с пару сотен сорвиголов собрать да в свейские земли наведаться, – негромко ответил Николай.

– Так там еще в этом году почти все города под руку государя перешли, не без труда, конечно, но все же… Разве что исконно шведские просторы, где они железо плавят, остались нетронутыми, но туда пробраться нельзя. Зима скоро, Балтика замерзнет, а по снежным просторам идти сил не хватит, – уловив мысль сына, советник начал размышлять вслух, посматривая при этом то и дело на улыбающегося Николая.

– Пройти можно, но только небольшим отрядом. Я покамест в Кареле был, нашел одного человечка, из поморов, так вот он согласился быть проводником.

– Предаст, как только швед предложит цену выше твоей, – пренебрежительно бросил советник.

– Не предаст, он не столько за деньги, сколько за совесть свою работать будет. Месть у него.

– Ишь как, ну тогда ладно, – сцепив пальцы, Павел Волков долго смотрел сыну за спину.

Николай не перебивал и не тревожил отца. Он с детства уяснил, что если батюшка задумчив, то лучше ему не мешать. Он решает.

Спустя пару минут старший Волков кивнул сам себе и тихонечко бросил:

– Зайдешь завтра, Митрофан тебе передаст все деньги, а если понадобится еще, то зайдешь к нему, он еще отсыплет.

– Благослови на ратное дело, отец, – попросил Николай, вставая на колени перед родителем.

– Ступай с Богом, и пусть Божья матерь поможет тебе, – осенив сына животворящим крестом, отец встал с места и, наклонившись, расцеловал в щеки. – Иди.

Николай, радостный и окрыленный успехом, быстро вышел из кабинета родителя и бегом бросился на конюшню. Времени на задуманное дело оставалось все меньше, да испросить разрешения государя на рейд в свейскую глубь необходимо, иначе в противном случае и на виселице оказаться можно. Кроме того, сбор отчаянных рубак, которых в России с каждым годом становилось все больше, затруднялся тем, что все они были либо в армии, либо во флоте.

Купеческий сын, друг царя Алексея, еще не ведал о том, что он станет родоначальником рейдерских батальонов русской армии…

Конец октября 1712 год от Р. Х.

Москва. Кремль

– Что с тобой происходит?

– Что-то не так, милый?

– Ты почему не спишь? Я просил – не надрывайся, школы денек-другой потерпят, ничего с ними не случится, – мозолистая ладонь с нежностью гладят волнистые волосы любимой.

Царица улыбнулась – ей нравится чувствовать заботу любимого, пусть мимолетную, недолгую, но от этого еще больше ценную. Под рукой Юли стояла резная кроватка, в которой тихо посапывал наевшийся Ярослав. Маленький царевич во сне прижал к губам крохотный кулачок, видимо собрался его обсосать, но не выдержал и уснул, оставив столь занимательное занятие.

– Ярославушка… мальчик мой, – с нежностью прошептала царица, касаясь пока еще жиденьких светло-русых волос ребенка.

Малыш рос тихим, спокойным крепышом. Царевич был обласкан за двоих: себя и отсутствующего отца. Государь смог увидеть сына спустя три месяца после рождения, треклятые дела задержали Алексея. Но вот когда он наконец увидел маленький комочек своей плоти и крови…

Нет, не было ни народных гуляний, ни великой попойки – все это прошло вместе с памятным 16 апрелем. Единственное, что позволил царь, так дать на пару дней роздых собственным советникам и чиновничьему аппарату. Эти дни отец посвятил всего себя семье: жене и сыну.

Лейб-гвардейцы по приказу государя и своего командира заворачивали любого посетителя, кроме князя-кесаря. Ни один из приближенных, будь то министр или генерал, не сумел пробраться в царские покои. Этого хотел сам Алексей, этого хотела Юля…

Друзья царевича давно перестали быть друзьями царя.

У государя нет друзей, как нет в мире светлого альтруизма. Любой человек всегда думает о том, что если он сделает добро другому, то в конечном счете ему все это воздастся. Не сейчас, так на небе. Так и у государевых людей, если не сейчас, то на небе… будет возможность провороваться, продаться англицкому (французскому, цесарскому) послу или вовсе задумать худое супротив царских начал^[3].

Два дня спокойствия в бушующем океане придворных страстей показались государю райскими. И все же укрыться от мира навечно ни у одного человека никогда не получится, как не получится у реки поменять собственное течение вспять.

– Милый, как долго ты будешь далеко от нас? – с грустью спросила царица Алексея, когда тот забирался в карету.

– Я буду лететь к вам на крыльях каждый божий день и каждую лунную ночь, – жарко поцеловал любимую женщину государь, напоследок погладив сопящего Ярослава по головке.

И вот минуло полгода, а царя все не видно, как не видно конца и края свейской войне. Порой государыня, выполняя просьбу любимого бывать на заседаниях Царского Совета, ловила себя на мысли, что готова бросить все и убежать с Ярославом далеко-далеко, туда, где не будет политики и придворных интриг, сотрясающих дворец в отсутствии Алексея пуще прежнего. Но каждый раз, вспоминая лик возлюбленного, она до боли кусала губы и тихонечко плакала в подушку, а каждый новый день вновь с улыбкой смотрела в лицемерные лица бояр и ближников суженого. Власть сладостным ядом развращает людские души, не все из них выдерживают испытание «медными трубами».

– Государыня, прикажете в детскую поставить пиалу с отваром? – одна из знахарок – Настасья, пришедшая в московскую лекарскую школу из Казанской губернии, заглянула в комнату.

– Ставь, Ярослав еще часа четыре поспит.

Соединив знания русских травниц, деревенских умельцев костоправов и хирургические познания старика Гариэнтоса, новые лекари получали разностороннее образование, призывающее не тупо следовать канонам какой-нибудь одной школы, но и искать решение проблемы собственными силами. Для чего в каждом крупном городе к пятнадцатому году должны быть созданы подобные школы в первую очередь для сбора всех народных медицинских знаний. На этом настояла сама царица, заставив Царский Совет издать соответствующий указ, тем самым скрепляя идею законодательно.

Первые плоды лекарей стали видны осенью. Жаль только, что получили плоды с гнильцой. Травяные сборы, сушка, изготовление разнообразных настоек и мазей – все это, несомненно, ценные запасы отсылались в армию или в Царскую службу безопасности. Но успехи на ниве травничества перекрыла череда провальных попыток найти средство от оспы. По приказу государя на пустыре верстах в десяти от Мурома построили просторные хлева для подопытной скотины, которую специально заражали оспой, после чего следили за ее состоянием. После месяца опытов вызвавшаяся на богоугодное дело знахарка решила привить одного из добровольцев от переболевшей коровы…

Человек после прививки угас в течение недели. Опыты по приказу государя продолжились, для этого по всей стране кинули клич, мол, кто сможет показать действенное лечение – предупреждение оспы будет вознагражден. Подобный метод возымел действие, откликнулось много знахарей, лекарей, даже заезжий цесарский хирург решил попытать счастья, но успеха проводимые мероприятия не принесли…

Но и в этой череде несчастий удалось установить закономерность: знахарка Марья после первой неудачи смогла привить человека от свиньи, и тот выжил, а теперь помогал ей в освоении тяжкого бремени создания прививок. Осталось дождаться только массовой проверки прививания людей, для чего царским указом была освобождена небольшая деревенька вблизи города. При условии тотального прививания, исключение составили только старики и дети до трех лет, все население получало наделы земли в свободное пользование без уплаты налога в течение двадцати лет и полное освобождение от рекрутских наборов.

Староста вместе со старожилами думали недолго, и вот уже месяц, как Марья с Семеном, первым выжившим, привили всю деревню. Осталось только наблюдать за жителями, после чего идти на доклад к государыне…

– Настасья, как там ученики?

Царица вышла из детской, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ни одна петля, ни одна половица не скрипнула, казалось, весь дворец замер, давая царевичу несколько часов тишины и покоя. Травница, зная привычку государыни проверять радение исполнения указов, часто заставляла Настасью описывать совершенные мероприятия, будь то обычная практика в богадельне, сбор трав или осмотр молодых учеников четырех бесплатных начальных школ Москвы.

По указу Алексея Второго домашнее образование стало регламентироваться исключительно государством, попытки привести к общей планке низко грамотное петровское дворянство ничего путного не дали. Исходя из этого под присмотром государыни, спешно вгрызающейся в гранит прикладных наук, составлялись «Вольные прокламации». Суть небольших брошюр состояла в том, чтобы задать некий минимум грамотности в благородной прослойке Российского царства. С одной стороны, подобная мера выглядела несколько удручающе глупой – как можно заставить человека знать минимум, если он не хочет ничего знать? Но если посмотреть через призму окультуривания, то для сохранения дворянских, боярских и прочих пожизненных титулов этот минимум они знать обязаны.

В итоге получалось добровольно-принудительное обязательство благородного сословия перед государством. Подобное покушение на святая святых – личную вольность служивых людей – вызвало в их среде сильное неприятие, немногие смогли по достоинству оценить задумку государя. Но даже не принимая активного участия в свершениях царя Алексея, шляхетсво вынужденно приняло новый закон. Что бы ни выдумал преемник Петра, он все-таки показал себя благоразумным человеком, отменив несуразные, противоречащие друг другу указы своего батюшки.

– Государыня-матушка, позволите пригласить Илюшу? Он готов принести клятву лекаря и отправиться в действующую армию, – Анастасия почтительно склонилась перед Юлей.

– Кто еще готов? – листая докладные записки помощницы, поинтересовалась царица.

Более двух лет прошло с момента принятия новой русской письменности и счета. Вызвав в начале яростное неприятие церкви, они все-таки получили благословение нового патриарха, уравняв их со старославянской письменностью, но только в пределах монастырей. В гражданских учебных заведениях и государственных учреждениях главенствующую позицию заняли именно нововведения. Упрощение в письменности и счете позволило легко перейти к единому стандарту во всей стране. Облегчая счет, ты облегчаешь возможность проверки абсолютно любого предприятия, да и чисто математически арабские цифры намного удобнее славянского счета, изобретенного чуть ли не тысячелетие назад.

Прогресс всегда должен работать на благо Отечеству, и ничего постыдного в этом нет. Старина нужна в том случае, когда она позволяет государству укрепить дух народа, построить эфемерные замки из воздуха или вселить в умы людей священную ярость войны.

Чтобы не было кривотолков, вся чиновничья верхушка, патриарх, царская чета и генералитет спешно учились новой грамоте. А следом за ними новым буквам и цифири учились меньшие люди. Получался некий лавинообразный штурм знаний. Если хочешь званий, почета, уважения и продвижения по службе – учись, иначе так и будешь сидеть на должности подьячего, в крайнем случае, выбьешься в приказчики, купчины поумней. Но если человек честолюбив, самолюбив, сможет ли удовольствоваться столь малым? Вряд ли.

– Больше никого. Тех, кого взяли на обучение полгода назад, мало что знают, им учиться и учиться. Разве что гишпанец пару юношей выделил, но в травничестве они пока еще слабоваты. Если неучей отправим, то худо будет…