Вошла Глафира с подносом. На столе появились три чашки ароматного кофе, сахарница и вазочка с конфектами фабрики Абрикосова.

– Предлагаю сначала отведать нашего скромного угощения и уж потом обсуждать все вопросы. Желаю всем здравствовать, – изрёк отставной полковник и опустошил рюмку.

– Прекрасная идея, – согласился гость и, едва пригубив спиртное, закурил кубинскую сигару.

Клим, попробовал коньяк, сделал несколько глотков кофе и тоже вынул из кожаного портсигара «Скобелевские».

Пантелей Архипович пыхнул чубуком и заметил:

– И всё-таки «Дюдоньон» – честный коньяк. В нём нет ни карамели, ни сахара.

– Верно подметили. Я очень его люблю, но «Харди», согласитесь, тоже не плох. Мне нравится его оттенки – от кофейного до цитрусового, – выпустив облачко сизого дыма, провещал купец. – Но это не главное. Меня беспокоит другой вопрос. – Гость достал из портфеля кожаную папку и раскрыл её. В ней лежал лист бумаги с изображением святого Себастьяна, пронзённого стрелами.

– О! Это тот самый рисунок, который недавно был похищен? – не удержался от вопроса бывший военный. – Читали, как же! Слава богу, нашёлся. Кто бы мог подумать! Первая скрипка в оркестре и помощник регента хора Казанского собора – вор.

– Вот об этом я и хотел бы поговорить.

– Не понимаю, что вас беспокоит. Работа великого мастера вернулась на прежнее место. Неприятности закончились, – улыбнулся молодой дипломат.

– Я сомневаюсь в её подлинности. Мне снова кажется, что это фальшивка.

– Позвольте тогда узнать, на чём основаны ваши подозрения?

Гость молча допил коньяк и, откинувшись на спинку кресла, изрёк:

– Я не могу этого объяснить. Вроде бы всё как надо, но мне кажется, что в эскизе чего-то не хватает… У меня есть большой альбом с репродукцией этой работы в натуральную величину. Там она с двух сторон. Редкое издание. Такие сборники живописи иногда продаются в книжных магазинах. Вооружившись лупой, я изучил каждый штрих пера великого мастера и не сумел найти ни одного отличия от этой работы. Но у меня вдруг возникло ощущение, что цвет старой бумаги не совсем тот. Но когда я вставил эскиз под стекло и повесил на стену, то вроде бы всё выглядело как и раньше. Только вот мой внутренний голос, моё второе «я», продолжает убеждать меня, что это подделка.

– Николай Христофорович, а что, если эти сомнения – следствие ваших переживаний, вызванных кражей работы да Винчи? – предположил знаток восточных языков.

– Я этого не исключаю, потому и попросил вас сохранить наш разговор в тайне. Не хочется выглядеть тихо помешанным в глазах окружающих… Возможно, мне придётся отвезти набросок к искусствоведам Эрмитажа и подтвердить ранее данное ими заключение. Но я боюсь, что в данном случае и они могут ошибиться… Я ведь много вояжирую по свету, покупаю весьма дорогие предметы искусства и давно сам стал экспертом.

– Скажите, а возможно ли сделать химическую экспертизу состава бумаги вашего рисунка? – спросил Клим.

– Я уже думал об этом. Только сложность заключается в двух моментах: во-первых, надобно отыскать лист того же периода, что и работа да Винчи, а во-вторых, нам придётся отрезать кусочек «тела» от моего эскиза. Этого потом не утаишь. Сведения о «ранении» «Святого Себастьяна» появятся во всех каталогах по искусству, и цена творения упадёт. А мне, как вы понимаете, этого не хочется.

– Простите, но если эксперты Эрмитажа подтвердят подлинность работы, то вы сможете продать её по самой высокой цене, разве нет? – вмешался в разговор Пантелей Архипович.

– Вы правы. Только я покупаю произведения известных художников и скульпторов не для торгов на аукционе, а для собственного удовлетворения. Мне льстит благодарность горожан за то, что моё собрание доступно каждому ставропольцу независимо от сословия. Я создаю собственный маленький Эрмитаж в нашем губернском городе. А сомнение в подлинности рисунка великого флорентийца гложет душу, подтачивает её, точно ржа, и выводит меня из нормального расположения духа. Я даже сон потерял… И я не обрету спокойствия, пока не уверую в истинность работы да Винчи.

– Ваши опасения понятны, но в чём может заключаться моя помощь? – осведомился молодой Ардашев.

– Вы отыскали убийцу моего брата и его прежнего тестя. Такое не каждому под силу. – Папасов помолчал, посмотрел собеседнику в глаза и продолжил: – Я вдвое старше вас и редко ошибаюсь в людях. Природа подарила вам способность анализировать события и приходить к выводам, помогающим открыть любой тайный замысел. Вы наделены редким даром, возвышающим вас над толпой. Из вас мог бы получиться успешный политик, но вам, как я понимаю, интереснее ловить негодяев, приносящих в общество зло. Вот поэтому я и обращаюсь к вам с просьбой провести небольшое расследование всех обстоятельств кражи моей художественной реликвии. Меня интересует всё. Что заставило музыканта, дававшего уроки игры на скрипке моему сыну, пойти на преступление? Как давно созрел у него этот умысел? Что подвигло его совершить самоубийство? Один лишь страх разоблачения привёл его к смерти? И главный вопрос: кто написал подделку? Я сомневаюсь, что покойный господин Несчастливцев так же хорошо владел пером и тушью, как и скрипичным смычком. Получается, у него был соумышленник? И наверняка это живописец. А что, если злодеев было несколько и один из них до сих пор находится в моём окружении? Когда я начинаю думать о том, что каждый день могу смотреть в глаза преступнику, меня пронимает дрожь. – Фабрикант открыл портмоне и выложил на стол пять сторублёвых купюр. – Это аванс, и он ваш, независимо от того, отыщите вы злодея или нет. Если вдруг вам удастся найти пособника Несчастливцева – я заплачу вам ещё столько же. А в случае появления новых доказательств подлинности наброска да Винчи, или, что я не исключаю, его подделки – с меня ещё тысяча. Договорились? Такие условия вас устраивают?

– Нет.

– Тогда назовите свою цену.

– Через пять дней я уеду в Одессу, а оттуда в Каир.

– Хотите на пирамиды посмотреть?

– Я принят на службу в генеральное консульство России.

– О! Поздравляю! Хорошая новость. Простите, а какую должность вы займёте?

– Переводчика.

– Наверное, многими языками владеете?

– Арабский, турецкий, персидский, английский, французский, немецкий… и ещё учу некоторые.

– У сына давняя мечта – посмотреть мир. И я рад, что он её добился, – гордо проговорил бывший военный.

– Это является ещё одним подтверждением моих слов о вашей неординарности, Клим Пантелеевич. Вы умеете идти к цели. А значит, обладаете сильным характером. Отличное сочетание с незаурядным умом.

– Благодарю вас, но платить мне пока не за что.

– В прошлом году я был в Египте и даже путешествовал по Нилу, – вновь перебил Ардашева купец, будто не слыша его. – Привёз несколько настоящих реликвий Среднего и Позднего царств^[25]. Пришлось прибегнуть к помощи кошелька, но чего не сделаешь ради любимой Родины. Я выставил эти милые моему сердцу вещицы на обозрение публики в том же зале, где и висят живописные полотна мастеров. Не откажите в любезности посетить сие скромное собрание?

– Да, сынок, там есть чему подивиться! – вынув изо рта чубук, восторженно выговорил Пантелей Архипович.

– С большим удовольствием, но…

– Так поедемте прямо сейчас. Что нам мешает?

– Перед расставанием, господа, предлагаю отведать божественного нектара, – вымолвил хозяин дома. – Согласитесь, никто, кроме французов, не умеет делать столь ароматный коньяк.

– И даже греки? – игриво насупился негоциант.

– К сожалению, и наши православные братья в этом ремесле уступают коньякцам. Но зато они подарили миру античную культуру и Олимпийские игры.

– Демократию тоже они придумали. В Древней Греции каждый гражданин имел право вносить на обсуждения любые предложения и потом голосовать за них. Россия пока, к сожалению, весьма далека от этого.

– Ваша правда, Клим Пантелеевич, – вздохнул предприниматель, – слава Господу, мы хоть от крепостного права избавились. Правда, русские крестьяне даже равных избирательных прав не имеют, а вот умирать за самодержца – всегда пожалуйста!

Старший Ардашев шутливо погрозил гостю пальцем и сказал:

– Ох и крамольные вы речи ведёте, господин гласный Ставропольской думы. Вы забыли уточнить, что в те далёкие времена всё население греческих городов не насчитывало и десяти тысяч человек. А у нас, поди, уже к ста двадцати миллионам подбирается.

– Так ведь и живём мы в другой время, просвещённое: локомотивы, электричество, телеграф, телефон, самоходные коляски Карла Бенца, – усмехнулся потомок древних эллинов, убирая папку с рисунком в портфель.

– Всё-таки вы зря оставили деньги, – тяжело вздохнув, изрёк Ардашев.

– У меня такое правило: то, что оказалось на чужом столе, обратно в портмоне уже не возвращается. И уговор наш пусть останется в силе. Ксения и Елена поведали мне, что мой брат прикипел к вам всей душой и даже приглашал вас служить у него. Мне было очень приятно это слышать. Значит, он разглядел в вас порядочного человека. И я думаю, он не ошибся.

– Мне это лестно слышать, но не стоит мне платить…

– Клим Пантелеевич, вы ещё молодой человек. У вас вся жизнь впереди. А у меня и вашего отца уже закат на горизонте. И мы ценим каждую прожитую минуту. Поэтому время – стоит дорого. Вы же понимаете, что фактически я везу вас на осмотр места происшествия, откуда украли набросок великого мастера. И вы volens-nolens^[26] приступаете к расследованию, то есть тратите личное время, которое могли бы провести с пользой для себя. А это стоит денег.

– Как скажете, Николай Христофорович, – сдался Клим.

– Вот и ладно, вот и договорились.

– Так мы выпьем за Грецию или нет? – удивлённо поднял бровь Пантелей Архипович.

– За Грецию – обязательно! – согласился негоциант.

Когда рюмки опустели, Папасов обратился к младшему Ардашеву:

– Клим Пантелеевич, я подожду вас на улице. Не торопитесь. У меня собственный выезд, так что извозчику платить за ожидание не придётся.

– Я почти готов. Мне надобно всего пару минут. Но разве нам нужна коляска? Тут совсем рядом.

– Если хотите пройти пешком – давайте прогуляемся. Фаэтон поедет следом.

– Наверное, это будет выглядеть странно.

– Вот и я о том. Лучше воспользуемся экипажем. Тем более на улице ветрено.

– Я провожу вас, – изрёк хозяин дома и поднялся.

Через пять минут коляска, запряжённая парой гнедых, уже стучала колёсами, двигаясь вверх по Барятинской. Ветер гнал за ней сухие листья, обрывки газет и ещё какой-то мусор, будто стараясь оградить дом Ардашевых от возможных неприятностей.