II

Папасов сидел в уже знакомой ему следственной камере, и керосиновая лампа всё также тускло освещала небольшое помещение, занимаемое судебным следователем по важнейшим делам. Вставив в глаз монокль, купец тщательно разглядывал лежащий на столе эскиз. Потом он перевернул его и принялся изучать надписи на обороте. Затем он вновь заинтересовался изображением святого Себастьяна.

– Николай Христофорович, вы узнали рисунок? – нетерпеливо спросил Славин.

– Не знаю, – пожал плечами купец.

– То есть как? – недовольно наморщил лоб следователь.

– Вроде бы и бумага та, и текст на обороте зеркальный, тушь, перо… но в целом он какой-то другой.

– Что значит другой?

– Нет той воздушности образа, передающего муки святого.

– Помилуйте, но это не объяснение. Я, знаете ли, следователь и обязан руководствоваться не расплывчатыми понятиями типа «воздушности образа», а фактами и уликами. И потому был бы вам исключительно признателен, если бы вы потрудились изъясняться более точно.

– Я вас понимаю, – согласился Папасов. – Но и вы меня поймите: я не сыщик, а, если угодно, ценитель прекрасного. В отличие от вас, я придерживаюсь собственных ощущений. Иногда я покупаю холсты в антикварных лавочках. И мне вовсе нет дела до того, какого уровня известности достигли эти художники. Главное – какую струну моей души они задели. Признаюсь, в моей зале, наряду с работами знаменитых мастеров, висят и три мои картины. Только они безымянные. И для меня нет выше радости, чем, стоя за спинами посетителей галереи, слышать о них восторженные отзывы.

– Всё это прекрасно, но все эти рассуждения не подходят для протокола опознания эскиза, обнаруженного в съёмной квартире скрипача Несчастливцева.

– Я не знаю, как быть, – развёл руками фабрикант. Он вынул из туба сигару, спички и закурил.

Следователь задумался на миг и, глядя куда-то в сторону, сказал:

– Давайте рассуждать логически. В протоколе первого вашего допроса указано, на основании каких деталей вы пришли к выводу о том, что эскиз с изображением святого Себастьяна подделка, так?

– Именно.

– Прекрасно. Тогда я прошу вас осмотреть рисунок, обнаруженный в квартире покойного скрипача, и сказать мне под протокол, соответствуют ли упомянутые выше признаки на втором рисунке тем, что должны быть на подлиннике?

Папасов молчал. Он курил и молчал, разглядывая на стене блики от пламени керосиновой лампы, превратившиеся в очертание неведомого чудовища.

– Николай Христофорович, вы слышали вопрос? – с нервной дрожью в голосе проговорил следователь.

– Да, я определённо утверждаю, что бумага и все изображения святого Себастьяна, как и надписи на обороте, не имеют признаков подделки.

– Замечательно. Так и запишем.

Надворный советник старательно заполнил протокол, передал его купцу и протянул перо. Негоциант взял его, но не стал сразу подписывать, а принялся читать. Затем вдруг выговорил неуверенно:

– Позвольте, Николай Васильевич, но здесь написано то, что я не говорил…

– А что именно вас не устраивает? – недоверчиво поинтересовался чиновник.

– Мой ответ на ваш вопрос. Я не произносил, что «я совершенно уверен в том, что представленный мне рисунок является подлинным и принадлежит творению Леонардо да Винчи».

– Разве это не так? Разве наоборот?

– Нет, но…

– Послушайте, сударь, – повысив голос, проговорил следователь и снял очки, – вы просили отыскать эту работу да Винчи, и мы вам её возвращаем. Мною проделана титаническая работа. Произведение великого флорентийца снова будет украшать вашу картинную галерею. В моём кабинете, как видите, царит сумрак. Горящий фитиль не заменит солнечный свет. Завтра днём вы вставите рисунок в рамку и вновь обретёте душевное спокойствие, поскольку этот эскиз подлинный. Вследствие чего я и прекращу производство по данному делу.

– Да, возможно, вы правы, – вздохнул Папасов и подписал протокол. Он вынул портмоне и, оставив на столе следователя две сотенные бумажки, хрустящие, как снег на морозе, проронил: – Благодарю вас.

– Николай Христофорович, дорогой, – расплылся в слащавой улыбке следователь, – это совсем необязательно!

– Ничего-ничего, – вставая, проронил фабрикант. – Купите детям сласти. Ваш сын, если я не ошибаюсь, тоже во второй гимназии учится, как и мой?

– Да-да, только он уже в седьмом, а ваш в третьем, – поднявшись, уточнил Славин.

– Вот и хорошо. Сладкое все любят.

– Я вам рисуночек упакую, как положено, – убирая деньги в выдвижной ящик стола, засуетился чиновник.

– Буду вам очень признателен.

Славин проводил обладателя шедевра до самых входных дверей и долго тряс ему на прощание руку.

Глава 6
Визитёр

Осень наступает в Ставрополе незаметно. Если не смотреть на календарь, то погода первой недели сентября вполне может сойти за ту, что бывает в конце августа. Но ночами уже чувствуется холод, и волки в окрестных лесах всё чаще разбойничают на окраинах. Даже монашки Иоанно-Мариинского монастыря в такие дни боятся ходить через лес, и настоятельница сетует полицмейстеру на засилье хищников.

К концу месяца уже не найти в городе дома, в котором не были бы вставлены вторые рамы, вынимаемые обычно летом. Ветры свирепствуют так сильно, что горожане, вспомнив о грядущей зиме, уже начинают засыпать между рамами опилки, накрывать их корпией или полотенцами. А чтобы стёкла не запотевали, тут же раскладывают берёзовые угли и ставят рюмочки с кислотой. Потом применяют замазку и бумажную ленту, смоченную клейстером. Тут главное – не перестараться. Ведь при сильных морозах стекло может и треснуть. Тепло горожане берегут, оттого и форточки делают крохотные. В домах простых обывателей нет ни штор, ни занавесок, вместо них – горшки с геранями и бальзаминами на подоконниках. Едва наступают сумерки, жители тотчас затворяют ставни, закрутив надёжно ключом болт. Другое дело – присутственные места или купеческие особняки. Там, за стенами, течёт другая, неведомая большинству ставропольцев жизнь.

Глафира уже заканчивала утеплять последнее окно, когда перед ней остановилась коляска.

– К нам гость, Пантелей Архипович, – сообщила горничная хозяину дома, уже продувшему сыну две партии в шахматы. Судя по плачевному расположению чёрных, он был близок к проигрышу и третьей.

– Кого там черти носят? – недовольно поморщился родитель, не поднимая головы.

– Их степенство господин Папасов самолично пожаловал.

Родитель подскочил, одёрнул куртку и шагнул в переднюю, как раз в тот момент, когда застучал механический звонок и залаял Гром.

– Глафира, проведи гостя к нам.

Когда прислуга вышла, Пантелей Архипович сказал:

– Партия прервана, но я согласен на ничью.

– Помилуйте, батюшка, но вам же грозит мат через три хода, – указывая на доску, возмутился Клим.

– А помнишь, чему я учил тебя в детстве, когда ты до одурения спорил с друзьями?

– Le plus sage – cede?^[24]

– Вот-вот.

Сын пожал плечами и проронил с кислой миной:

– Ладно, пусть будет ничья.

– То-то же! – погрозил пальцем отец.

Неожиданно дверь отворилась. В её проёме, как в картинной раме, возник господин Папасов. На нём были сюртук тёмного цвета и котелок. В одной руке он держал трость, а в другой – портфель.

– Добрый день, господа, – проронил купец.

– Рад… очень рад вас видеть, – улыбнулся Пантелей Архипович, – прошу в кабинет! Там никто нам мешать не будет.

– Да я, вообще-то не к вам… – замялся визитёр, – а к вашему сыну, если позволите.

Старший Ардашев удивлённо подрожал бровью и спросил с плохо скрываемой обидой:

– Так вам нужен Клим?

– Собственно, да…

– Что ж, тогда не буду мешать.

– Пантелей Архипович, я не возражаю против вашего присутствия. Скорее наоборот, ваш совет мне тоже лишним не будет.

– Что же это вы у порога стоите? – придя в нормальное расположение духа, воскликнул отставной полковник и, повернувшись к горничной, изрёк: – Глафира, прими у Николая Христофоровича одежду и принеси нам чего-нибудь выпить. – Он вновь обратился к Папасову: – Коньяк или наливка собственного приготовления?

– Пожалуй, от кофе не откажусь, но только если вы тоже будете, – скромно выговорил фабрикант.

– Кофе без коньяка – всё равно что свадьба без невесты. Будет и арабика, будет «Дюдоньон», – улыбнулся старший Ардашев и глянул на служанку.

Та понимающе кивнула и удалилась.

– Проходите, Николай Христофорович. В кресле у окна вам будет удобно.

– Благодарю, – проронил купец и, остановившись у журнального столика, изрёк: – Вижу, что помешал вашему сражению. А впрочем, партия всё равно бы закончилась через три хода. Чёрному королю уже не спастись. Я обычно в такой ситуации поднимаю руки вверх… Кстати, кто победитель?

– Мы согласились на ничью, – прокашлялся отец и быстро собрал шахматы. Он достал из буфета непочатую бутылку коньяка «Дюдоньон» и поставил три рюмки. Тут же оказалась и хрустальная пепельница.

– Странно, – удивился гость, – у белых было бесспорное преимущество.

– Что поделать, что поделать! – проронил отец и разлил напиток.

Визитёр вынул из портфеля два запечатанных конверта и, положив на столик, сказал:

– Клим Пантелеевич, несколько дней назад я вернулся из Казани. Елена Константиновна и Ксения чрезвычайно благодарны вам за отыскание убийцы Ивана Христофоровича и банкира Александрова. Они просили передать вам тысячу рублей. Во втором конверте – моя благодарность. В нём тоже тысяча рублей. Всё-таки вы рисковали жизнью.

– Помилуйте, Николай Христофорович, это лишнее.

– Но это ваш законный гонорар. К тому же деньги помогают чувствовать себя независимо. И чем их больше, тем меньше надобно прислушиваться к мнению посторонних. Так что не откажите в любезности принять от семьи Папасовых скромный знак уважения.

– Благодарю вас, – вымолвил Ардашев, убрав конверты в ящик буфета.

– Но, Клим Пантелеевич, это не единственная причина моего визита. Есть у меня к вам одно щепетильное дельце.

– Слушаю вас.

– Только наш разговор не должен выйти за стены этого дома до тех пор, пока моя проблема не прояснится.

– Не извольте сомневаться, – ответил выпускник университета, располагаясь напротив.

– Ардашевы всегда умели хранить тайны, – изрёк Пантелей Архипович и закурил чубук.

– С вашего позволения я тоже побалуюсь сигарой, – распечатывая манилу, выговорил купец.

– Конечно-конечно! Я люблю, когда в доме пахнет хорошим табаком. Сам вот пристрастился к турецкому.