«Знанье – краса величайшая в людях!
Радость с собою несет оно, счастье и славу!
Помощь окажет оно на чужбине,
Знание выше богатства, сильней всех богов!
Даже цари признают превосходство науки!
Тот же, кто знаний лишен,
Тот прозябает, как зверь!»
Бхартрихари
Гарафена зачаровано слушала, как Ведьма тихо и искусно плетет слова, и слова эти, держась за руки, перетворяются в дивную историю о Царице Змей.
В стародавние времена – теперь уже и не упомнишь – не было еще людей ни в одном из миров. Звери жили мирно, но вот начались у них споры-раздоры. Кто сильней, кто мудрей, кто больше, кто хитрее. И споры до драк доходили, до кровопролитий. Но вот одна мудрая змея восползла на самый высокий камень и воззвала к звериному народу.
– Это была Гарафена? – догадалась девочка.
– Как только не называли ее в разных звериных стаях. И Скарапея, и Скоропея, и Скороспел, и Шкуропея, и Прасковея, и Карачалка, и Скорпея, и Переярия. И, конечно, Гарафена. Именно тогда ее и прозвали «горюющая», потому как очень горевала она о ссорах и раздорах, что вспыхнули в зверином народе.
– А камень был Алатырь? – обрадовалась своей догадке девочка.
– Называли его и Бел-камень, и Алатырь, и гора Меру, и гора Олимп, и Белый ясень, и Древо Бодхи, и Мировое дерево, и еще многими именами-прозвищами.
И воззвала Гарафена к перемирию. Но звери были злы – слишком уж много времени провели они в распрях. И разорвали бы они Гарафену в клочья, если бы внезапно не спустились с неба четыре птицы поменьше и одна, пятая, огромная, как туча.
– Четыре птицы? – прошептала девочка.
– Я тебе потом про них расскажу. И даже познакомлю, – пообещала Ведьма. – А вот с пятой птицей знакомить не буду – очень страшна. Это прародительница всех птиц во всех мирах.
А пока только скажу, что крикнула самая большая птица в гневе на зверей, и разразилась невиданная буря. Звали эту пятую птицу Стратим, и была она владычицей всех морей и океанов. Один взмах ее крыла топит корабли, один крик ее будит всех тварей морских.
– Такое бывает? – не поверила Гарафена.
– Это же сказка, глупенькая ты девочка, – прищурилась Ведьма. – Но слушай дальше.
Притихли звери. Задумались. Морские – так вообще попрятались в глубинах – буря же невиданная. Только самый большой морской зверь – Кит – выбрался на берег. И самый большой земной зверь – Индрик – встал рядом с ним.
– Что за зверь такой, Индрик? – спросила девочка.
– Его теперь мамонт называют. Большой лохматый слон, – пояснила Ведьма. – Были и другие большие звери, да думали они плохо: тело большое, а мозг маленький. Так что в совещании зверей у камня они не участвовали. Жевали травку вдалеке. Потому и вымерли. Не осталось их совсем.
– Ага, – важно кивнула Гарафена со знанием дела. – Большой лохматый слон.
Слонов она тоже никогда не видела, не то что мамонтов, но спрашивать дальше было как-то стыдно.
– Расположились рядом Кит и Индрик, – продолжила Ведьма, – и все остальные звери почтительно расступились.
Стратим взвилась над головой Гарафены и парила там в восходящем потоке ветра. Да что там! Она сама порождала ветер. А другие четыре птицы молча построились перед Гарафеной со всех четырех сторон, расправили крылья и сомкнули их неодолимым щитом. Так Гарафена получила защиту от любой напасти. Верное воинство свое. И когда буря, поднятая криком птицы Стратим, поутихла, заговорил Кит.
– Думаю, друзья-звери, нам нужно прекратить ссоры. Права Гарафена. Только кто же нас рассудит, если спорить начнем вновь?
– Только самая мудрая из нас, – поддержал Кита Индрик. – Нам нужна царица. Судья и правительница.
– Или царь! – рыкнул из толпы Лев, но тут же стих, когда Стратим-птица обратила взор в его сторону.
«Га-ра-фе-на! Га-ра-фе-на! Га-ра-фе-на!» – принялись скандировать звери на все голоса.
– Так тому и быть, – раздалось с небес. И хоть пыталась птица Стратим говорить тихо, но вновь пронесся ураган по окрестностям.
– Царице нужен дворец, – сказал Индрик. – Нужен трон. Нужна стража. Нужны слуги.
Засмеялись тогда все четыре птицы – есть, мол, уже это все – и дворец, и трон, и стража, и слуги. Две птицы подхватили Индрика за густую длинную шерсть. Другие две – Кита под хвост и плавники. Да подхватили аккуратно, чтобы не поранить. А сама птица Стратим нежно, как мать дорогое дитя, взяла в клюв змею Гарафену, и все птицы, взмахнув крыльями, тут же оказались там, где и по сей день живет инорокая огненная змея Гарафена в окружении преданных ей зверей. Кит бережет воды, Индрик – землю.
– Где? Где оказались? – нетерпеливо затараторила девочка. – И что значит «инорокая»?
– Как много вопросов, – улыбнулась Ведьма. – По порядку, да с другой стороны. Много значений у слова «инорокая». Это и от слова «инок», что значит «один». Одинокая она, и никогда не будет у нее родственной души.
– Как и у Вас? – вдруг поняла Гарафена, но Ведьма пропустила вопрос.
– Это и от слов «иной рок» – другая судьба. А тех, у кого иная судьба, сразу можно отличить по иному взору – насквозь тебя видят.
– Змея Гарафена смотрит насквозь? – девочке стало боязно.
– Змея Гарафена живет насквозь. Насквозь всех существ, всех миров, насквозь времени и пространства, – подтвердила Ведьма.
– Ух, ты! – восторженно воскликнула девочка. – Вот бы увидеть ее!
– О, это опасная затея! – покачала Ведьма головой. – Встретиться с Гарафеной – это все равно что оказаться перед греческой Сфинкс, индийской Пурушамригой или египетской Шепсес-Анх.
– А что в этом особенного? Что опасного? – уточнила девочка.
– Вопросы, – пояснила Ведьма. – Все они задают тебе вопросы. Чтобы ответить на вопросы, нужны знания, смекалка и… душа. Ответишь – проси ту вещь, что дарит силу.
– А не отвечу?
– Прощайся с жизнью.
– Гарафена такая злая? – расстроилась девочка.
– Она справедливая, – возразила Ведьма. – Если ты пришел (или пришла) за могучей силой, которая даст тебе неограниченную власть, то докажи, что ты этой силы достоин. А то таких дел можешь наворотить. Весь мир погубить можешь. Знаешь, сколько таких искателей Грааля? А так один разговор с Гарафеной – и на одного искателя меньше.
– Так где живет теперь Гарафена? – вспомнила девочка, о чем спрашивала раньше.
– На острове, – ответила Ведьма.
– На каком острове? – настаивала девочка.
– У него много имен, – пожала плечами Ведьма. – Самое известное – Буян. Но называли его и Китеж, и Березань, и Рюген, и Руян, и Бурун, и даже Майдан. Не важно, как называешь место силы. Важно, откроется ли оно тебе. Да и выживешь ли, попав туда, куда так стремился.
– Так место силы – это же Алатырь, – решила уточнить Гарафена. – А он остался там, где собирались звери выбирать царицу.
Ведьма снова рассмеялась.
– На то он и средоточие силы, что ему не важны ни время, ни пространство. Он всегда там, где нужен.
«И на будущее время я советую вопреки нашему обыкновению не принимать в союзники таких народов, которым в беде мы должны помогать, но от которых в случае нужды нам самим не получить помощи».
Фукидид. «История»
– А каково Ваше настоящее имя? – спросила Гарафена с искренним интересом. – Вы же не всегда были Ведьмой.
– Это и есть мое настоящее имя, – Ведьма потрепала Гарафену по все еще влажной после речных купаний голове. – Мне другого не нужно.
– Но Вы сами говорили, – настаивала девочка, – что имя должно иметь значение. Говорили, что в Ваших краях имя дают при рождении, чтобы его значение и человек как бы проникли друг в друга.
– Так и было, – подтвердила Ведьма. – До тех пор, пока я не поняла свою истинную суть. Не без наставника, конечно. Теперь я Ведьма.
– Хм, – задумалась Гарафена. – Кто ж добровольно захочет быть Ведьмой? Жить вдали от людей, ловить на себе косые взгляды. Быть изгоем. Тяжелое у Вас имя. Темное.
Ведьма рассмеялась – как обычно, звонко, почти по-детски.
– Темное имя, говоришь? И что же оно, по-твоему, обозначает?
– Вредить, наверное, – честно призналась Гарафена.
– Ведать, – исправила Ведьма. – Знать. А знание – это свет. Так что имя у меня самое что ни на есть светлое. А вот «добровольно» ли – это уже другой вопрос. Не все в жизни человек делает по своей воле. Есть силы, против которых нам не выстоять. Порой нужно отдать себя течению судьбы. А вот по поводу изгоя ты права. Те, кто знают, а не делают вид, что знают, – всегда одиноки. Мы уже говорили об этом.
– А можно, я останусь у Вас? – наивно спросила девочка. – И Вы не будете одиноки. И я не буду одинока…
– Ты, девочка-дорога, уж точно не будешь одинока, – улыбнулась Ведьма. – Подожди всего минуту. Они уже в пути.
– Мне нравится, когда Вы меня так называете, – призналась Гарафена и протяжно повторила:
– Дорога! А можно я тоже буду себя так называть?
– Конечно, – «позволила» Ведьма. – Это же часть твоего имени.
– Га, – попробовала на вкус Гарафена. – Я буду звать себя Га. А кто уже в пути? Кто будет через минуту?
– А вот они, – ответила Ведьма и широко повела рукой.
Га взглянула на ту поляну, в сторону которой указала Ведьма, и попятилась в страхе. Трудно было подобрать слова, чтобы описать три создания, представшие перед изумленным взором испуганной девочки.
Все три существа были похожи друг на друга и при этом разнились, как, скажем, похожи и разнятся ворон, лебедь и морская чайка. Похожи тем, что их женские лица и обнаженные груди были прекрасны. А вот различий было не счесть.
Первая «птица» сидела на траве, сложив крылья так, что их вовсе не было видно, но широко взъерошив яркие, переливчатые перья. Блеск перьев был изменчив и беспокоен, полон броских цветов и мягких полутонов, то ослеплял глаз, то успокаивал, и в пестроте этой девочка Га все не могла уловить никакой закономерности, никакого порядка. За спиной создания раскинулся впечатляющий размерами хвост такой же беспокойной окраски. И странное дело: Га казалось, что «птица» то полностью теряет человеческий облик, то вдруг обретает совершенно человеческие черты и действительно становится прекрасной обнаженной девой.
Вторая птица-дева, наоборот, раскинула великолепные крылья. Крылья дрожали так, будто она вот-вот собиралась вновь оторваться от земли и скрыться в неведомых далях. Перья сияли бело-желтым огнем, как сияет солнце, если глянуть на него сквозь прищуренные глаза. От оперения была свободна не только белая грудь, как у двух других птиц, но и гибкое тело до тонкой талии. По щекам создания непрестанно катились крупные слезы. И что показалось Га особенно странным – рот птицедевы был перевязан широкой черной атласной лентой.
Третье создание было настоящим чудом. Дева улыбалась, отчего сердце наполнялось радостью. Наверное, именно эта третья птица не дала девочке-дороге умчатся назад, в родной городок, к отцу и матери, к суровой бабке Анастасии Егоровне. Взгляд третьей птицедевы был добр, нежен, исполнен мудростью. Он успокаивал и сулил счастье. В русых волосах, заплетенных в могучую косу, красовалась золотая корона. Оперение было цвета небесной лазури. Но самое удивительное, что из-под крыльев, как из-под плаща-накидки Анастасии Егоровны, скрещивались воздушные, грациозные руки. В тонких пальцах правой руки птицедева небрежно держала невиданный ранее девочкой ярко-алый цветок.
Все три птицедевы смотрели на Га, но каждая по-своему: переливчатая – внимательно, изучающе; огненная, та, что с черной лентой на губах, – скорбно, как бы проливая свои непрестанные слезы именно по девочке Га; небесно-голубая – с нежным ободрением. Птицедевы смотрели на Га и молчали.
– Не бойся, милая девочка-дорога, – улыбнулась Ведьма. – Это мои друзья. А с этих пор – и твои друзья. Друзья и помощники в пути. Давай я тебя с ними познакомлю. Их-то с тобой знакомить не нужно, они и так знают о тебе больше тебя самой.
Вот эта птица всех цветов палитры мира, бескрылая, но с огромным хвостом носит имя Гамаюн. Не смотри, что она так сурово насупила брови. Она хоть и не добра, но справедлива…
– Как змея Гарафена? – вспомнила Га, снова перебив свою гостеприимную хозяйку.
– Как змея Гарафена, – вновь улыбнулась Ведьма и кивнула, не обратив внимания на невежливое поведение девочки. – Только имя ее происходит от слова «гомонить». Действительно, Гамаюн – любительница поболтать. И не бойся услышать ее голос. Наоборот, внимай каждому слову. Она видит будущее и сможет указать тебе верный путь. Она знает все на свете. Так что если будешь слушать особенно внимательно, если очень захочешь, то может и тебя научить ведовству.
– И я смогу стать Ведьмой, как Вы? – восхитилась Га.
– Сможешь, – кивнула Ведьма. – Но, думаю, тебе уготована другая судьба. Птица Гамаюн знает вернее.
– Так давайте спросим у нее! – чуть ли не потребовала девочка.
– Нет, – покачала Ведьма головой. – Гамаюн нельзя ни о чем спрашивать. Если захочет, то сама споет тебе песню. Или промолчит, если решит, что тебе о чем-либо знать не нужно. Давай лучше расскажу тебе о другой птицедеве, вот этой, бело-огненной.
– Почему у нее рот перевязан лентой? – спросила Га.
– Потому что ее песен тебе лучше не слышать никогда. Путь ее песни слушают твои враги. Это твой страж в пути, птица Сирин. Она тоже поет о будущем, но только о бедах и несчастиях. Тот, кто услышит ее песню, лишается разума. И даже если успеет заткнуть уши, все равно забудет о себе, цели пути, о сне и пище. Будет блуждать по лесам и пустыням, пока не падет мертвым.
– А почему в ее глазах так много слез? – прошептала Га.
О проекте
О подписке