Подойдя к лагерю, они увидели необычную картину. Вокруг дома лежали трупы обезьян. Много, не меньше сорока-пятидесяти. Все были изорваны пулями и разбились при падении с высоты. Надо полагать, твари пошли в «последний и решительный», где, нарвавшись на стену огня, погибли все до последнего. Какой-то бессознательный суицид. Оставалось только надеяться, что это были последние.
Когда поднялись наверх, их ждал новый сюрприз. Там, привязанная за все четыре лапы, сидела пленная обезьяна, раненая, сильно избитая, и, видимо потому, тихая. Личный состав был живым, раненых не было, хотя все выглядели измотанными. Увидев языка, Кнут спросил, гладко ли всё прошло?
– Куда там, – проворчал Палач, кивая на Араба, тот опустил голову, готовый к отеческому внушению.
Не дожидаясь разборок, в разговор вступил Илья:
– Когда брали языка, Араб валил второго. Тот по неясной причине успел вскрикнуть и поднял тревогу, тогда Палачу пришлось взять пулемёт и всех положить.
– Акела обосрался, – подал голос медитирующий снайпер.
– Да пошёл ты! – огрызнулся Араб, но Кнут поднял руку и подавил конфликт в зародыше.
– А что с другом твоим?
– Мёртв, без вариантов, только браслет нашли, на руке у сопляка одного был. Покойного.
– Ясно, что ещё?
– Взяли оружие их, да те детали, за которыми они охотились. Не все, а так, образцы.
– Это хорошо, отправим учёным, сегодня же сходим и отправим. Сам что думаешь?
– Думаю, что где-то поблизости есть стихийный проход из мира, развитие которого где-то на уровне девятнадцатого века. Оружие и одежда говорят в пользу этого. Оттуда приходят сталкеры, мародёрствуют на руинах, обратно несут хабар, допускаю, что охотятся элементарно за металлом, редкие сплавы, которые не умеют делать в их мире.
– У вас-то что было? – спросил Палач, устало присаживаясь на мешок с патронами.
– Да, как видишь, – пояснил Кнут, указывая за окно, – как стемнело, так и попёрли, словно лемминги в океан. Первый раз такое вижу. По-моему, даже тараканам хватает ума не лезть туда, где их мочат. Может, конечно, голодные, так ведь чем-то они питались, пока нас не было.
– Я крыс видел, – с отсутствующим видом заявил снайпер, – крупные, вполне за еду прокатят.
– Вот именно, – вздохнул Кнут, – какая-то иррациональная ненависть к людям, как увидят, так крыша съезжает.
– Я тут подумал, – сказал Илья после недолгой паузы, – что этих тварей выводили специально против людей. Ненависть на генетическом уровне запрограммирована. Вроде собак сторожевых. Мы их не боимся, а вот те мужики с берданками должны опасаться. Не исключаю, что аборигены вымершие их и создали, чтобы от пришлых из других миров отбиваться. А теперь хозяева померли, а охрана бдит по-прежнему.
– Вариант, – кивнул Кнут. – Сегодня сделаем ходку к барьеру, там передадим всё, и пленного, и обезьяну, и прикупа собранные, и останки погибших.
– В семь открывают, – напомнил Палач, – могу пока я с пленным пообщаться?
– Друг, я ценю твои способности дознавателя, ты даже мумию говорить заставишь, да только вопрос: как быть, если он нашего языка не понимает?
– Вот и посмотрим, вдруг поймёт.
– Попробуй, – равнодушно сказал Кнут, – только, чтобы потом годен к употреблению был.
Палач согласно кивнул и принялся за работу. Через пять минут пленный, даже не имея видимых повреждений, стонал от боли и говорил со скоростью перематываемой плёнки. Рассказывал, пытался жестикулировать связанными руками, слезливо жаловался на что-то. Нужно ли говорить, что из потока слов все присутствующие не поняли ровным счётом ничего. Илья стоял рядом, отчаянно напрягая слух, и пытался разобрать, к какому языку, или хотя бы, языковой группе, относится его речь. Он не был полиглотом, но, в силу специфики своего образования, знал, как звучит речь почти всех обитателей планеты, само звучание речи могло подсказать, что за язык. Бесполезно. Никаких ассоциаций. Не германский, не романский, не славянский, не тюркский, не иранский, не китайский. Ничего похожего. Разве что, какая-то экзотика, вроде курдского или албанского.
– Завязывайте, – он обречённо махнул рукой, – ничего мы не добьёмся. Хотя, стоп!
Вынув из кармана блокнот и карандаш, он сунул их пленному под нос, показав, что можно рисовать. Потом достал браслет покойного Паши и спросил «Откуда»? Тот по интонации понял, что от него требуется и начал лихорадочно рисовать, даже не обращая внимания на связанные руки. На одном листе обезьяны напали на человека. Вот он лежит, они его едят, вот подходит другой и берёт браслет. Илья остановил его и, ткнув в изображение лежащего человека, спросил: «Что с ним?» Пленный сложил руки на груди и высунул язык, демонстрируя, что тот умер.
– Мне вот что интересно, – словно бы сам себе сказал Илья, – он рисует, как Пашу едят, это он сам домыслил? Или присутствовал при поедании? А если присутствовал, то почему никак себя не проявил? Как они отбиваются от обезьян? Ведь в городе они тоже шарят, должны ведь обезьяны на них реагировать?
– Предлагаю следственный эксперимент, – снова очнулся от спячки снайпер, – развязать обезьяну и оставить их наедине. Если не сожрёт его, значит, есть какой-то секрет.
– Отставить, – осадил его Кнут, – у меня, Док, от твоих гениальных идей уже изжога, ты лучше поспи.
– Думаю, за полгода-год, его на базе обучат нашей мове, а там можно установить контакт, имея готового толмача, – начал рассуждать вслух Палач, – вот этим он и ценен.
– А станет ли сотрудничать? – усомнился Илья. – Мы ведь всю его банду перебили.
– Так он этого не видел, – возразил Палач, – в отключке лежал. Потом-то узнает, конечно, да там видно будет.
– Что с языком? – спросил Кнут, поворачиваясь к Илье, – определил, на каком говорит?
– Нет, – Илья отрицательно помотал головой, – либо какая-то экзотика, которую даже я никогда не слышал, либо язык, которого в нашем мире нет совсем.
Он присел перед пленным на корточки, взял в руки блокнот и начал рисовать предметы, требуя от него произносить название, тот повторял несколько раз, а Илья русскими буквами записывал произношение. Нашлось около четырёх десятков слов. Рука, нога, вода, хлеб, солнце, луна, дерево и много какие ещё. Пленный, поняв правила игры, произносил слова старательно и разборчиво. Никакого особого результата не добился. Единственная аналогия была со словом «небо», которое пленный обозначил, как «дьяо», что заставило думать об индоевропейской природе языка.
Прорыв случился чуть позже, когда пленный, недовольный тем, как Илья повторял слово, взял блокнот и попытался его написать. На бумаге появились те же самые знаки, что он видел в книге аборигенов. Подвывая от восторга, Илья метнулся к куче вещей, оставшихся от прошлой экспедиции, быстро разыскал там книгу, которую и сунул пленному под нос. Тот оказался грамотеем средним и читал очень медленно, но всё-таки читал. Илья обернулся к своим:
– В одном из помещений лежат книги, их нужно передать с ним, обязательно.
– Сделаем, – вздохнул Кнут, – много там?
– Если упаковать, то один человек унесёт.
– Вот сам и понесёшь.
До вечера ещё оставалось время, которое они предпочли потратить на сон. На ногах остались только Чингиз, который возился с какими-то взрывными устройствами, да Док, которому сон, как будто, вообще был не нужен, он всё время проводил в полудрёме. Вообще, его поведение вызывало большие вопросы, для бойца спецподразделения он выглядел странно. Обезьяны больше не показывались, что заставляло думать, что стая уничтожена в полном составе, или осталось их так мало, что в звериных мозгах проснулся здравый смысл.
Когда часы показали половину шестого, Кнут скомандовал подъём. Стали грузить на себя всё, что необходимо было отправить. Пленному, чтобы его не нести, развязали ноги, обезьяну, наоборот, спеленали, словно мумию. Илья и Палач быстро сходили за книгами, которые набили доверху в объёмную сумку. В поход к барьеру отправились в полном составе. Груз был велик, да и о безопасности забывать не следовало. На вопрос Ильи, что будет, если в лагерь, где осталось много ценного, пожалуют незваные гости, Чингиз мерзко хихикнул и объяснил, что если гостей придёт меньше роты, то все там и останутся. Хитрый нанаец не зря возился со взрывчаткой и детонаторами.
О проекте
О подписке