– Катенька, я тебя везде ищу! Стоял значит возле твоей шараги, ждал тебя. Неужели мы разминулись? – язвительно говорит бритоголовый и делает грустные глаза, при этом улыбка не сходит с его лица. В салоне без остановки слышен дикий смех, вперемешку с матом. – Может быть ты начнешь отвечать на мои сообщения, а, сучка!? – вся наигранная веселость испарилась, на место им пришел строгий садизм. Друзья в машине тоже перестали смеяться. Улицу окатила волна звенящей тишины, нарушаемой только легкими басами в багажнике «БМВ». – А ну-ка быстренько прыгнула в машину, я два раза повторять не буду, – брошенный окурок падает рядом с девочками.

– И подружаню свою пусть с собой возьмет, – из открывшегося окна сзади высовывается другая бритая голова. Голос второй был гнусавым из-за явно поломанного носа, а татуировка на горле в виде черепа в немецкой каске имела устрашающий вид.

– Тощая какая-то, но с пивом потянет, – третий не знакомый возглас раздался из салона. Не было видно его обладателя, но по голосу совсем еще подросток.

Все снова загоготали.

– Эй, куда ты пошла? Я только что с деревом разговаривал что ли?! – кричит водитель в след быстро уходящим под руку девушкам, с опущенными головами.

– Кто это нафиг такие? – тихим голосом спрашивает Таня.

– Это Генка, я познакомилась с ним случайно, пару дней назад, возле колледжа. У нас общие знакомые, стояли просто болтали в одной компании, и он подъехал к кому-то из своих. Ну и под общие шуточки вроде как сватали нас. А потом он нашел меня в сети, мы стали общаться и… Я кажется дала ему какую-то надежду…

– Кать…

«БМВ» двинулся следом, невзирая на то, что ехал по встречной полосе. Никто из проезжающих водителей не сигналил нарушителю. Может это был страх перед бритыми головами молодых мужчин, высунутых из всех окон? Генка продолжал выкрикивать увещевания, явно непохожие на доброжелательные.

А друзья водителя продолжали выкрикивать пошлые шуточки, адресованные Тане, – Катька была неприкосновенна, она была «занята» Генкой.

– Да знаю я, знаю, ну просто он поначалу показался мне нормальным. Писал мне приятные вещи, хоть и слегка грубые, иногда. Я думала, что понравилась ему. Хоть кому-то блин, Тань.

– Тебе явно не хватает опыта общения с парнями.

– А кто ж против-то? Просто я не шибко красивая тётка – все хотят со мной общаться и дружить, а как я начинаю проявлять свою симпатию к кому-то, сразу сливаются. А тут первый раз парень сам изъявил желание, для меня это необычное что-то и новое.

Редкие прохожие старались не замечать происходящего на улице. Легкое любопытство проявляли только люди с противоположной стороны дороги, и то лишь слегка поворачивали головы в сторону зеленой «БМВ», а затем сразу понуро отворачивали. На стороне улицы развернувшейся громкой сцены, люди вообще будто нацепили шоры, – ничего не видели и не слышали.

Девушки были напуганы. Рядом не оказалось ни одного магазинчика, куда можно было зайти и попытаться укрыться. Только жилые дома вдоль узкой улицы, пыльные липы, да фонарные столбы.

Двигатель заревел, шины свистнули по брусчатке от резкого нажатия педали газа. Обогнав девушек, «Бумер» резко остановился. Открылись все четыре двери и бритые высыпались на улицу. Все они вели себя фривольно, с немалой долей показушной грубости. Как будто они тут главные и опасные бандиты. Генка казался самым крупным из них, – широкие плечи, сильные загорелые руки, ярко очерченные скулы, а высокие черные ботинки и пронзительный взгляд карих глаз, явно намекали на источавшую им опасность. Впрочем, все четверо были одеты почти одинаково: голубые или синие джинсы, белые майки и черные военные ботинки, именуемые берцами. Сломанный нос вульгарно почесал яйца, как будто это какой-то ритуальный танец. Другой, что ниже всех ростом, казался самый счастливым, смачно харкнул на тротуар, не переставая улыбался во весь рот и поглядывал на Генку. Еще один, который сидел рядом с водителем, оказался самым высоким и тощим, его лева рука висела на повязке, в белом гипсе, на котором было много разных надписей синей ручкой. И еще рисунки – свастика и черепа. Длинному явно не шла такая прическа, его яйцевидный череп добавлял скорее комичности. Лицо его было тусклым и источало безучастность, не только к происходящему сейчас, но, кажется, и ко всему вокруг.

– Уезжайте и не трогайте нас или я сейчас позвоню участковому, – Таня пыталась хоть как-то спасти положение, но понимала, что на них это не подействует.

– А ты вообще закрой рот, тебя не спрашивали, шалава, – руки в карманах у Генки перебирали что-то металлическое.

– Я ей могу закрыть рот, если надо, кое-чем, – смеясь, выдавил из себя мелкий и все остальные прыснули от смеха. – Пойдем со мной в машину, зайка, я тебе кое-что покажу, как тебя зовут?

Таня перевела взгляд обратно на водителя и сказала:

– Отстань от нее. Давайте мы просто пойдем, нам не нужны проблемы.

– Ага, она обещала мне свидание, а потом слилась, как это по-твоему? Я что на лоха похож?

– Не похож, – пронзая пристальным взглядом Таню, сказал мелкий.

– Я ей написал, что она мне понравилась, что хочу встретиться, – и она согласилась. Даже писала, как в ней пробудились чувства! – последние два слова были сказаны почти криком, с нажимом. А взгляд устремился в Катьку.

– Да, а потом ты начал в переписке вести себя грубо, обзывать меня и материть, за что? За то, что я не ответила тебе на твое «доброе утро» в течении двух секунд. И что значит ты найдешь меня и вы..ешь? Или твои эти пошлые картинки, фото твоего члена, – мы два дня знакомы, ты что думал, я сразу же прыгну к тебе в машину? А вот хрена лысого ты угадал, мудак!

Таня поняла, что Катьку понесло и ее чувство самосохранения отправилось в долгий отпуск. Сейчас все может усугубиться и домой она может быть не попадет уже никогда. А если и попадет, то только на инвалидном кресле прикатит.

– Наш Герберт письки бабам шлет, – хихикая, шептал сломанный нос длинному, прикрывая рот рукой. Мелкий смотрел с замиранием сердца на Генку.

Глаза Генки запылали злобой. Он ринулся вперед, схватил Катьку за русые волосы и резким движением повалил на землю. Никто даже глазом моргнуть не успел, а он уже сидел на ней сверху и что-то нечленораздельно орал ей прямо в лицо. Девушка закрывала лицо руками, волосы раскидало по пыльному тротуару. Таня будто впала в ступор, в ушах звенел адреналин. Она не знала, что делать, все просто смотрели на то, как крупный парень шлепает по лицу ладонями маленькую девушку и кричит на нее благим матом, как будто она является его самым большим врагом. Тело будто сковало цементом, она не могла двинуться и ощущала чувство скорбного бессилия.

– Да ладно, хорош, – сказал сломанный нос и двинулся медленным шагом к этой сцене на тротуаре, не вынимая руки из карманов синих джинсов.

– Отойди на хер! – крикнул на него Генка, брызгая слюной. У него так налились глаза кровью, что казалось, будто он плачет.

Сломанный нос остановился и обернулся назад, глянуть на своих друзей. Длинный все так же имел безучастный вид, изредка оглядываясь по сторонам, яйцевидная голова на тонкой шее смотрелась неестественно. Мелкий же смотрел с каким-то наслаждением за происходящим, ехидно улыбаясь.

– …ты меня решила кинуть, тварь? Ты хоть понимаешь, кого ты решила бортануть?! Я тебя выбрал, чтобы не просто потрахаться, ты мне понравилась, сучка ты тупая!

Таня наконец сумела договориться со своим телом и сделала первый шаг, а затем ринулась на Генку, не зная себя. Она пинала его ногами, руками, чем только могла и куда только могла попасть. Парень был крепкий, но носки ее балеток на ребрах отдавались острой болью. Он приподнялся и схватил Таню за ворот белой блузки, оттолкнул от себя и чуть в сторону, чтобы та не смогла сохранить равновесие. Таню хорошенько тряхануло, и она упала боком на асфальт.

– Уберите эту паскуду! – показывая пальцем на Таню, сказал Генка. По его подбородку тянулась струйка слюны. Но бить и кричать на Катьку он сразу не стал, просто смотрел на ее закрытое ладонями лицо.

– Завязывай, Ген, хватит с нее, – это впервые издал звук длинный. Голос был сухим и нерасторопным.

– Ладно, – посмотрев в глаза длинному, запыхавшись объявил Генка. Вытирая сгибом локтя слюни с подбородка, он встал на ноги. Начал отряхивать пыльные колени джинсов, не отрывая злой взгляд от лежащей на тротуаре Катьке.

– Всё, едем? А ее с собой не возьмем? – спросил мелкий, указывая пальцем на Таню и делая к ней шаг. Та продолжала сидеть на асфальте и смотреть на подругу, которая уже убрала ладони с лица и просто смотрела на всех. Мокрые от пота волосы налипли на лоб и щеки. В глазах стояли слезы.

– Да мне насрать, – достал сигареты из кармана и пошел в сторону своей машины.

– Ну все, зайка, пришла пора знакомиться. Пойдем, вставай, мы тебя не обидим, домой отвезем. Смотри как попка твоя испачкалась, давай отряхну, – мелкий приближался все ближе, протягивая руки в Тане, предлагая подняться. При этом ехидная улыбка не сходила с его лица, а глаза светились от счастья.

– Не трогай ее! – прокричала Катька, приподняв голову.

– Аааа! – этот голос вообще был никому не знаком. Возглас звучал откуда-то со стороны. Все обернулись в его сторону. В этом крике одновременно читались отчаяние, злость и страх.

Юноша появился откуда-то из-за угла дома. Держа в руках что-то длинное и кривое, похожее на сухую ветку дерева, он несся к развернувшейся на тротуаре сцене и кричал во все горло. Худощавый парень с длинной челкой черных волос яростным криком пытался заглушить страх.

Все опешили и смотрели только на него, даже в лицах бритоголовых можно было прочесть изумление. Мелкий даже сделал несколько шагов назад, в сторону машины, а кривоносый достал руки из карманов. Но легкое замешательство прошло так же быстро, как и началось, когда волосатый приблизился и они могли рассмотреть его поближе.

– Этот педик яйца свои нащупал что ли? – с ехидством спросил длинного кривоносый. Тот продолжал сохранять змеиное спокойствие. Просто смотрел на приближающегося парня с бревном.

– О, а я знаю этого нефора, его мамка у нас в пивнухе полы моет пару раз в неделю. Он часто там вечером тусуется с ней, – со смешком в голосе из-за спин друзей сказал мелкий. – Капец он воин конечно, – бритоголовые рассмеялись, даже у длинного слегка подернулся уголок рта. Генка следил за происходящим из машины, дымя очередной сигаретой, а на лице было лишь легкое любопытство.

Парень уже не бежал сломя голову, а почти шел. Он тяжело дышал, а дубина в его руках казалось весила целую тонну. Худые плечи опущены вниз, а в глазах застыли ужас и замешательство.

Они смеются?! На что я вообще надеялся? Какого хрена я делаю? Что я хотел этим добиться? Герой блин. Хотел произвести впечатление – получи, распишись.

Бросить дубину и убежать? Черт, и бревно полегче выбрать не мог? Тяжеленое же, сейчас руки отвалятся. Взгляд остановился на Тане. Да, пусть я стану посмешищем и мне отобьют почки, но может быть она сможет сбежать от них, тогда все это будет не напрасно. Боже, она такая красивая, даже покрытая пылью, с растрепанными волосами. У нее такие глаза, что когда она смотрит, то…

Выключился свет. В темноте были слышны шаркающие подошвы по асфальту и громкий хохот, в носу стоял запах крови и пыли. Правую руку придавило что-то тяжелое и шершавое. Снова удар по голове, громкий звон в ушах. А затем тишина и мрак.

2

Взяток старший лейтенант Митрохин старался не брать. Еще в школе милиции, в Калининграде, откуда он родом, много про это рассказывали. «Взятки – это чума нашего общества, бельмо на глазу государства», – так говорил их директор каждый раз, когда представлялась возможность. Данил не был лучшим учеником в классе, да и будучи на должности участкового считал себя весьма посредственным, но эта фраза всплывала в голове каждый раз, когда ему предлагали деньги. А предлагали чуть ли не раз в неделю.

Он был новеньким в этом городе, по направлению из центра. Приказ есть приказ и ничего с этим не поделать. Так как он не успел обзавестись семьей, ему выделили маленькую холодную комнатушку в старом общежитии, с плесенью на стенах и провонявшей сыростью и табаком мебелью. Правда из мебели был только старый диван, на котором скорее всего уже умер не один человек, стол, который без одной ножки не мог стоять кроме как в углу и шкафа. Одним словом – служебное жилье. Возвращаясь сюда каждый раз после работы, Митрохин каждый раз сомневался в собственных убеждениях не брать взяток.

Пару раз он уже почти соглашался. Суммы порой назывались крупные, да и не только деньгами. Мужчины, к примеру, предлагали познакомить с «кем нужно», свозить на охоту или рыбалку в запретные места, участок земли под строительство дома, на рынках и в магазинах предприниматели всучивали свои товары чуть ли не мешками, ну и естественно деньги – малые и большие.

Самые запоминающиеся варианты – это корова с теленком, лошадь, живого лося, а один фермер с местного хутора предлагал свою несовершеннолетнюю дочь. Митрохин был очень поражен и возмущен таким поведением родителя и даже хотел сначала наказать его по закону, но все же решил простить. У той девочки-подростка не было никого, кроме этого ненормального отца, и если бы его «закрыли», то ей прямой путь в детский дом. А Митрохин сам вырос в таком месте, как детский дом, поэтому не мог допустить подобного для невинной девочки. Просто решил с тех пор приглядывать за этим фермером.

Женщины же, тем более если они знали себе цену, чаще всего предлагали секс, в различных формах. Участковый не разу не согласился и весьма успешно старался делать все по закону, за исключением редких случаев. Взятка – она и в Африке взятка.

«Найдешь себе бабу, женишься, тогда и получишь квартиру побольше, а пока радуйся тому, что есть», – так говорил ему его начальник. Но Митрохин не унывал, ему и не в таких условиях приходилось жить.

Соседи по общежитию – это отдельная история. В 1965 году эта общага была построена при заводе, на окраине города. Завод специализировался на переработке древесины и изготовлению корпусной мебели: шкафы, столы, кухни. Само предприятие было небольшим – пилорама, цех по сборке, склад и маленькая столовая. Тут же рядом построили и это трехэтажное общежитие, в котором поселили работников. После развала Союза, здание приобрело статус муниципального жилья для малоимущих и нередко использовалось как маневренный фонд для потерявших жилье. В общем служило оно пристанищем для всех «сирых и убогих», коим себя считал и Митрохин, в какой-то степени.

Молодому участковому уже не раз приходилось выходить на вызов по звонку дежурного в свой же дом, чуть ли не в соседнюю комнату. А как прознали все, что «мент» теперь у них на этаже живет, стали обращаться на прямую. В основном это были мелкие бытовые ссоры: драки ревнивых супругов, угрозы, оставление пьяной матерью своего ребенка одного в квартире, очень часто люди просто не могли поделить один унитаз или газовую плиту, что тоже приводило к конфликтам. Ведь эти блага цивилизации были в единственных экземплярах на каждом этаже.

Были случаи посерьезней. За четыре с лишним месяца, что Митрохин прожил здесь, таких было два. В первом пришлось вызывать ОМОН, так как на одном из этажей нашли наркотическую лабораторию в одной из комнат. Дело до сих пор идет и кажется застопорилось. Пытаются найти всех исполнителей, кто с этим связан, но двое варщиков молчат «как рыба об лед». Во втором случае четверо молодых мужчин избили до полусмерти другого гражданина средних лет, прям в его комнате. Митрохин хотел задержать их сам, но они сбежали через окно – этаж был первым. Потом их все же нашли задержали, со всеми пристрастиями – наряд полиции, наручники, сопротивление, одному даже руку сломали при аресте. Но в итоге отпустили, они даже один день не успели в СИЗО просидеть. Ни один жилец общежития их не опознал – все как один говорили: «Я ничего не видел, меня там не было». Сам Митрохин не видел их лиц, только пару бритых голов, когда они выпрыгивали в окно. А затем и вовсе, лежа на больничной койке, Павел Сергеевич, бывший учитель физкультуры в одной из местных школ, – дал показания в больнице, что его никто не бил, он просто упал. Так дело и закрыли.

Митрохин сидел в одних трусах за столом и ел «Доширак», когда зазвонил мобильный. По коридору носились дети и во что-то громко играли. На настольных часах было пол десятого вечера.

– Дань, ну чего ты там, как тебе деревенская жизнь? – с издевкой в голосе спросил дружеский голос. Это был Валера, приятель со времен учебы.

– Да сносно вроде, пойдёт. Вот ем пока, скоро моя очередь воспользоваться стиральной машинкой, – отгоняя рукой муху, ответил Митрохин. – А еще вот чайник электрический купил и часы. Завтра, если выкрою немного времени, схожу за нормальным стулом. На этой кривой табуретке у меня уже позвонки начинают выть.

– Ха-ха, а соседи твои как? Ты вроде говорил, что контингент там разнообразный.

– Да, все хорошо, уже мало-помалу со всеми успел познакомиться. Жить можно короче. – Митрохин уже сидел на пропахшем плесенью диване, закинув ногу на ногу. Недоеденная лапша была любезно отдана мухе.

– А я так и не смог привыкнуть к должности, ушел. Думаю, к брату в ФСКН податься. Там же и пара знакомых моих служат, говорят весело у них. Да и деньги другие, сам понимаешь. Ты вообще планируешь начать «нормально» служить? Если бы ты соглашался на все, что тебе предлагают, то уже дом начал бы себе свой строить и на коне кататься, – в трубке снова послышался смех. На заднем фоне было слышно, что тот едет за рулем, – Ну фиг с ним, хозяин – барин. Тебе хотя бы машину выдали уже?

– Уазик.

– Ну вот, нормальная машина, по лесам гонять самое то. Давай там не пропадай, я к Лизке приехал, пойду шишку попарю. Ха-ха!

– Ну давай, удачи.

– И тебе Дань, пока.

Бросив телефон на диван, Митрохин вздохнул и оглядел уже в который раз свою комнатушку. Ну не так уж это все и страшно – обои поменять, окно вставить нормальное, пластиковое, отмыть пол от … что это вообще: кровь, краска, блевотина засохшая? Это пятно уже настолько сильно въелось в паркет у двери, что казалось частью интерьера. Надеюсь Нина утихомирит своих детей до десяти вечера, не хочется снова к ней ходить. Она похоже ко мне неровно дышит. Ну хоть чайник купил – хорошо.

Снова зазвонил телефон. На экране высветилось: «Андрей Юрьевич – нач.». Уже готовясь снова надевать рабочую форму, Данил быстро взял трубку, предвкушая новую работу. Ему больше нравилось делать что-то «в полях», чем сидеть с бумажками в кабинете. В свою комнату он приходил по сути только переночевать.

– Митрохин! Четыре гудка прошло, Митрохин, ты что меня игнорируешь?

– Я не…

– Да ладно, шучу. Чего ты там, работаешь? – голос подполковника, начальника полиции города Черняховска был слегка «навеселе».

– Никак нет, товарищ подполковник, рабочее время закончилось, я уже у себя, отдыхаю. – Митрохин стоял смирно в своей облезлой комнате, в одних трусах.

– Преступники никогда не отдыхают, Митрохин! Работа полицейского служить и защищать, понял? Денно и нощно. Запоминай, пока я жив, понял? – в трубке были слышны разговоры других людей, ножи и вилки елозили по тарелкам, а кто-то вдалеке прокричал: «Девочки приехали, всем подобрать животы!».

– Так точно, понял.

– Митрохин, ты постепенно становишься для меня рыбьей костью в горле, чешется из-за тебя немного, понимаешь? Уважаемые люди приходят ко мне и жалуются на тебя, что ты не хочешь дружить с ними, понимаешь, о чем я? Нахера тебе эта конура вонючая, вшей разводить что ли собрался? Буду тебя почаще отправлять на медосмотр, смотри там. Всё, покеда, не балуй мне. – короткие гудки ознаменовали конец разговора.

Данил Митрохин еще какое-то время держал телефон у уха, а затем положил его на стол, взял кучу грязных вещей с дивана и вышел в дверь, закрыв ее снаружи на ключ.

3

Мама спала в кресле, когда Леша с Мишей вернулись из города. Первый ходил отмечаться к участковому раз в месяц, потому что был на условном сроке. А так как пешком далековато, Миша подвозил его. У братьев были сносные отношения, – глотку перегрызть друг другу не хотели, но и братских объятий у них отродясь не водилось. Терпели друг друга, потому что так велела мать. Алексей был буяном, легко воспламеняемым. Это не первый его срок за увечья, нанесенные в драке. Реальной тюрьмы он волшебным образом пока избегал, но Миша знал, – тут точно лучше не зарекаться. Он мог вскипеть из-за того, что на него какой-то прохожий «не так» посмотрел. А когда начинал дебоширить и лесть в драку, то становился каким-то зверем, ярость затмевала в нем все человеческое.