Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Лес остался позади. По обе стороны дороги, насколько хватало глаз, простирались широкие поля, окаймленные где-то далеко, возле самого горизонта, темно-зелеными гребнями сосняков и дубрав. На такой местности не было надобности высылать вперед боевое охранение, и десяток всадников двигался плотным строем, в колонне по два. Ничто не нарушало царящей под синим безоблачным небом умиротворяющей величественной тишины, словно была вся эта обширная земля пустынна и безлюдна. Впрочем, нет: впереди, верстах в пяти, время от времени вспыхивал яркой точкой под лучами щедрого солнца купол небольшой церквушки. Вскоре показалось и довольно большое село, привольно раскинувшееся на равнине. Дорога пролегала прямо через центр села, деля его надвое.

Скакавший в первой шеренге Разик, чуть прищурившись, некоторое время напряженно вглядывался в видневшуюся впереди околицу и вдруг резко поднял вверх вытянутую руку. Отряд, повинуясь жесту командира, остановился. Лешие сняли с плеч мушкеты, положили их поперек седел.

– Михась, вперед, проверь, что там! – Голос Разика был спокоен и деловит.

Михась, находившийся в первой шеренге, молча кивнул, пришпорил коня и, держа мушкет в одной руке стволом вверх, понесся вскачь к околице села. Село было отгорожено от прилегавших к нему полей невысоким плетнем, служившим препятствием для деревенской живности, но вряд ли представлявшим серьезную преграду для более-менее опытного всадника. Дорогу перегораживала воротина из жердей. Сейчас воротина была затворена, более того, дополнительно завалена бревнами и подперта несколькими опрокинутыми на бок телегами, а из-за плетня торчали пики, косы, вилы и прочие орудия народных ополченцев, занявших оборону на окраине родного села.

Михась осадил коня на расстоянии ружейного выстрела от импровизированной линии обороны, чтобы невзначай не схлопотать в грудь пулю из самопала, которые наверняка имелись у местных охотников или же у так называемых боевых холопов, ходивших со своим господином в боярское ополчение. Он закинул мушкет за спину, снял с головы берет, широко и нарочито медленно перекрестился на купол церкви, крикнул звонко и чуть озабоченно:

– Эй, православные! Своих не поубивайте ненароком! Мы – поморские дружинники, отступаем с Засечной черты!

Через перегораживающую дорогу баррикаду ловко перебрался кряжистый ладный мужик, действительно державший в руках видавшую виды пищаль с дымящимся фитилем, не спеша двинулся навстречу дружиннику. Мужик глядел на Михася настороженно, готовый в случае чего немедленно открыть пальбу. Дружинник соскочил с коня, повторил успокаивающе:

– Свои, братец, свои! Поморы боярина Ропши.

– Поморы? – мужик, наконец, опустил пищаль, кивнул приветливо: – Слыхал про таких. По осени ваша дружина вместе с другими полками через наше село шла. В Ливонию, вестимо, на большую войну. А теперь видишь как: большая война и к нам пожаловала. Ну, зови своих. Дорогу-то вам отворить?

– Да не надо. – Михась сделал знак десятку. – Попроси, вон, людей справа от плетня отодвинуться в сторону, да вглубь отойти. Мы вскачь перемахнем.

Мужик крикнул односельчанам, те отошли от плетня, и вновь севший в седло Михась, а за ним и весь десяток, легко и изящно перескочили этот невысокий барьер. Бойцы спешились, с благодарностью испили из ковшей поднесенной колодезной воды.

– Ну, что скажете дружинники? – спросил все тот же мужик, очевидно, бывший предводителем ополчения. – Далеко ли враг?

– По нашим расчетам, примерно полдня пути им до вашего села. – Разик, как старший по званию, естественно, взял переговоры на себя. – Мы вместе с пограничниками да ополченцами хотя и не смогли на Засечной черте басурман удержать, но острастку все же дали им крепкую. Теперь они идут помедленнее, чем вначале рассчитывали, осторожничают. Да мы еще по дороге несколько ложных засек соорудили на скорую руку.

Разик не стал говорить, что первую из таких засек лешие заминировали, чтобы на следующих напуганные головные дозоры ордынцев задерживались как можно дольше, поджидая турецких розмыслов-саперов.

– Вот оно как! – с суровой задумчивостью покачал головой мужик. – Хорошо, значит, что мы всех своих женок, детишек да стариков вчера собрали, да вместе с пожитками отправили по большому шляху в Москву. Как думаешь, дружинник, сколько времени нам нужно тут против басурман выстоять, чтобы они их потом догнать не смогли?

– Вы здесь не продержитесь и получаса, даже если я со своим отрядом буду помогать. Посмотри сам. – Разик широким жестом обвел окрестные поля. – Ордынская конница нас здесь просто обойдет с флангов, то бишь слева и справа, да хлынет дальше по шляху беспрепятственно. А против нас выставит отряд, который, убедившись, что жители успели уйти со всем добром и поживиться тут нечем, зажгут село со всех сторон огненными стрелами. И когда мы, спасаясь от огня, в чисто поле кинемся, начнут нас с седел стрелами бить, саблями рубить, да заарканивать.

Мужик несколько минут молчал, напряженно обдумывая сказанное, затем спросил с горечью:

– Так что ж ты нам посоветуешь, помор?

– Лошади, телеги еще в селе есть?

– Найдутся. Оставили, чтобы после битвы раненых вывезти.

– Грузи ополчение на телеги, да мчитесь вдогон своим семьям во всю прыть. Как догоните, сразу заворачивайте их со шляха на любой проселок, и чем неприметнее – тем лучше. Да от перекрестка на полверсты следы не забудьте замести. Попытайтесь достигнуть любого леса погуще, да в нем и укройтесь. Там, в лесу, и вставайте в оборону на засеке. Да засеку стройте не на опушке, а в глубине, чтобы со стороны в глаза не бросалась. А иначе по шляху вам от орды не уйти, настигнут не сегодня-завтра и…, – Разик лишь махнул рукой.

– Спасибо, помор! А ты с нами не поскачешь?

– Нет, нам – в Серпухов, к большому войску. Мы скоро тоже со шляха-то свернем, да по полям срежем, напрямки.

– Ну, коли так, прощай! Удачи тебе и твоим дружинникам!

– И вам счастливо, братцы!

И вновь маленький отряд леших широким галопом понесся по Муравскому шляху, время от времени нагоняя толпы беженцев и предупреждая их о близкой уже смертельной опасности. Через два десятка верст лешие покинули шлях и по неприметному проселку двинулись на Серпухов, вблизи которого должны были сосредотачиваться для решительной битвы русские полки.

Орда катилась по Руси, как река в половодье, неотвратимо и страшно. То тут, то там она натыкалась на небольшие очаги сопротивления, обходила их или задавливала своей массой, и вновь продолжала двигаться туда, где сверкала золотом сотен церковных куполов гордая Москва – стольный град самого обширного государства Европы, средоточие несметных богатств. Даже Рязань и другие порубежные города, испокон веков бывшие первоочередной целью набегов, сейчас не привлекали хана Девлет-Гирея, которого хитроумные турецкие советники нацеливали прямо на русскую столицу. Советники эти свое дело знали. Еще бы! Именно благодаря их многоходовым комбинациям в прошлом году был введен в заблуждение царь Иван Васильевич, казнивший или сославший лучших своих воевод и старшин пограничных станиц за якобы ложные слухи о готовящемся крымском набеге, и снявший войска с южных рубежей. И даже сейчас эти советники продолжали свою сугубо секретную работу, направленную на то, чтобы обеспечить захват русской столицы. Турецкие, саперы, полководцы, имевшие опыт штурма крепостей – все они, разумеется, присутствовали в ханском войске. Но не менее важным фактором, призванным обеспечить успех вторжения, являлась подрывная работа бойцов невидимого фронта – «рыцарей плаща и кинжала». Кто ж из грамотных и понимающих в ратном деле людей – а турецкие военспецы были именно такими – не знал, что последний успешный захват Москвы ордынцами под предводительством хана Тохтамыша состоялся двести лет назад, причем успех был достигнут не в результате штурма, а благодаря предательству князей суздальских, открывших орде кремлевские ворота. Предатели, разумеется, были, есть и будут в любой стране, а уж тем более в такой, в которой собственный государь воюет со своим народом, порождая непрерывными жестокостями не только страх, но и ненависть. Вот и шла с ордынским войском некая таинственная, непонятно чем занимающаяся группа людей, лица которых были всегда скрыты под чалмами да колпаками, замаскированы усами и бородами различных фасонов. По одежде этих людей, которую они, к тому же, часто меняли, невозможно было определить их национальную принадлежность. Впрочем, особо разглядывать сию странную группу досужему наблюдателю было попросту невозможно: жили они в отдельном шатре, охраняемом двойным кольцом янычаров, а на походе двигались в отдельных кибитках, также за широкими спинами лучших султанских бойцов.

Таинственные эти личности время от времени незаметно исчезали из лагеря или из походной колонны и также незаметно возвращались. Пока их деятельность, о сути которой толком не знал даже сам хан Девлет-Гирей, приносила свои плоды: ордынское войско сравнительно быстро прошло Засечную черту, хотя и получило при этом болезненные удары от жалкой кучки отчаянных русских ополченцев, посмевших нагло бросить вызов тысячекратно превосходившему их по численности противнику. И теперь, ловко обойдя все порубежные города, возле которых их могли задержать более-менее крупные гарнизоны, крымцы, в отличие от всех предыдущих набегов, неслись по новой, ранее нехоженой ими дороге, прямо к русской столице. И были у них хорошие проводники.

Но хан, целенаправленно ведя орду к Москве, не мог, да и не хотел слишком долго оставлять своих доблестных воинов без законной добычи. Основная цель любого набега – это грабеж и убийство. Именно за эти высшие радости и готовы были рисковать жизнями обитатели бесплодных степей, где никакой производительный труд не способен принести мало-мальски приличного дохода. И хан по ходу движения непрерывно направлял во все стороны небольшие летучие отряды, с целью грабежа близлежащих сел и городков. Состав этих отрядов непрерывно менялся, чтобы как можно больше воинов смогли заняться любимым делом и поднять тем самым свой боевой дух перед решающей битвой.

Три сотни всадников на низкорослых конях столпились на развилке. Поднятая ими во время скачки пыль еще не осела и окутывала остановившийся отряд серым плотным облаком. Возглавлявший отряд мурза в задумчивости поворачивал голову влево и вправо, поочередно рассматривая каждую из дорог, выбирая, куда повернуть жаждущих крови и добычи воинов. На нем был довольно дорогой, покрытый серебряной насечкой панцирь, на голове красовался железный шлем с забралом, то ли генуэзский, то ли испанский. Трое помощников мурзы, предводительствовавшие входившими в отряд сотнями, имели доспехи попроще: кольчуги да открытые круглые шлемы. Рядовые ордынцы были в своей обычной одежде: овчинных безрукавках, вывернутых мехом наружу, да в косматых шапках, волчьих или лисьих. За спиной каждого висел саадак, то есть чехол для лука, сдвоенный с колчаном для стрел. В снаряжение и вооружение всадников также входили небольшие круглые щиты, у начальства – железные, с украшениями, у остальных – кожаные или деревянные, копья с крючьями, сабли и, конечно же, волосяные арканы.

Мурза перестал вертеть головой, сунул руку за ошейник панциря, достал амулеты, висевшие у него на груди на шелковой тесьме, принялся прикладывать их к щекам и ко лбу. Он сопровождал эти жесты загадочным невнятным бормотанием. Закончив процедуру гадания, на которую его подчиненные взирали с почтительным восхищением, мурза решительно указал нагайкой на левую дорогу, ведущую к недалекому лесу. Повинуясь жесту мудрого повелителя, по этой дороге тут же помчался вскачь головной дозор, а за ним с некоторым интервалом двинулся и весь отряд. Разумеется, мурза, отправленный ханом в свободный поиск и уже с раннего утра рыскавший по незнакомой местности, сделал правильный выбор: та дорога, что вела направо, шла через равнину, на которой не было видно никаких признаков населенного пункта, то есть какой-либо объект грабежа напрочь отсутствовал. А вот в лесу вполне могла скрываться русская деревенька. Так что скептики, не верившие в действенность амулетов, если бы таковые и нашлись поблизости, были бы вскоре посрамлены.

Головной дозор мчался по незнакомой дороге, полагаясь не только на милость богов, покровительствовавших отважным воинам. Высокая скорость движения давала степным всадникам некоторое тактическое преимущество: либо они проскочат засаду, притаившуюся в лесу и не дадут противнику возможности выстрелить прицельно, либо смогут с ходу перескочить небольшой завал, сделанный поперек дороги, опять-таки избежав прицельного огня. Низкорослые кони хорошо прыгали в длину, но барьеры брали неохотно. На коротком галопе они могли и «закинуться» перед препятствием, а на полном скаку им придется волей-неволей, не останавливаясь, перемахивать через завал.

Расчет ордынцев на быстроту и внезапность себя оправдал. Пройдя плавный поворот и вылетев на длинный прямой отрезок дороги, воины увидели в двухстах шагах перед собой телегу, запряженную тройкой лошадей. Телега была доверху навалена разнообразной поклажей, в которой опытный глаз безошибочно мог распознать самую желанную добычу: багаж беженца, состоявший, естественно, из наиболее ценных вещей. Возница, сидевший на облучке, конечно же, услышал стук копыт мчавшейся ему навстречу коницы и имел некоторое время, чтобы скрыться, прежде чем всадники увидят его. Но, вместо того, чтобы бросить телегу и спасаться бегством в лесу, он, то ли растерявшись от неожиданности, то ли не в силах расстаться со своим добром, попытался развернуться на узкой дороге и умчаться от надвигающейся опасности. Естественно, этот маневр горе-вознице не удался. Ордынцы налетели, как ураган. Просвистел в воздухе длинный аркан, и петля захлестнулась на плечах сидевшего на облучке телеги человека, сдернула его наземь.

Доблестные воины мгновенно спешились, вернее, спикировали на телегу, как коршуны на тушканчика, и принялись набивать свои седельные сумки всем, что попадало под руку. Впрочем, один из ордынцев бросился не на поклажу, а на ее бывшего хозяина, прижал его голову коленом к земле, накрепко связал руки арканом. Захваченный раб также представлял значительную материальную ценность. Тем более, что это был не какой-нибудь жалкий немощный старец, а вполне здоровый, крепкий на вид молодой мужик. Его, конечно же, можно будет потом продать с большой выгодой. Да и за захват языка начальник отряда отвалит щедрую награду.

Вскоре из-за поворота показались основные силы во главе с мурзой. Мельком взглянув на пустую телегу и раздувшиеся чересседельные вьюки дозорных, мурза подъехал к стоявшему на обочине воину, державшему пленного на аркане как собаку на поводке. Мурза чуть повернул голову, собираясь подозвать своего нукера, хорошо говорящего по-русски, но тот сам уже спешил к нему, покинув строй остановившегося посреди дороги отряда. Многие ордынцы неплохо знали русский язык, поскольку постоянно общались с русскими рабами, которых каждый год захватывали во время набегов. В некоторых людях природой заложена склонность к изучению чужеземных языков, ну а иных и палкой не заставишь этого делать. Хотя пленных, разумеется, как раз палками и заставляли понимать команды хозяев.

– Спроси у этого презренного мужика, далеко ли расположена его деревня и сколько в ней живет людей, – приказал мурза толмачу-добровольцу.

Толмач, сложив ладони на груди, склонился перед повелителем в знак повиновения, и, тронув поводья, подъехал вплотную к пленному. Для налаживания диалога ордынец, не вынимая ногу из стремени, небрежно пнул мужика в лицо, лениво хлестнул по плечам нагайкой. Тот дернулся, скорчился, попытался уклонить голову от ударов, но начавший допрос воин был опытным специалистом в своем деле, и он сразу понял, что перед ним легкий клиент, который с готовностью выложит любую информацию. Ордынец слегка удивился этому обстоятельству, поскольку большинство русских, даже немощных на вид, вели себя совсем иначе. А этот был молодой и здоровый. Толмач еще раз огрел пленного нагайкой и спросил грозно:

– Кто ты есть таков? Как ты посмел загородить дорогу войску непобедимого хана, который пришел забрать земли у вашего ничтожного трусливого царя?

– Нет, нет! Что ты, что ты, витязь! Я не загораживал, я случайно оказался на пути ваших воинов! – захлебываясь, запричитал мужик. – Я просто ехал… Я простой крестьянин… Я здесь живу!

– Как твое имя? Где твоя деревня?

– Псырем меня кличут, господин. А село-то тут, недалече, за леском, – мужик, забыв, что он связан, попытался было показать рукой, но не смог, и, подобострастно изогнувшись всем телом, вытянув голову, изобразил из себя дорожный указатель.

Ордынец резко дернул мужика за ворот рубахи, в упор уставился ему в глаза страшным немигающим взглядом и задал главный вопрос:

– Богатая ли твоя деревня? Сколько в ней людей?

– Богатая, богатая! – с радостной готовностью затараторил мужик. – Почитай, сотня дворов! Я и сам-то человек не маленький, в подручных у самого видного нашего селянина, Никифора, состоял. Так у него вообще не дом – хоромы, сундуки да закрома полны-полнехоньки! Покуда он жив был, так в соседнем городке еще две лавки держал!

– Так этот достойный человек умер? – возмущенно воскликнул ордынец, словно собираясь обвинить Псыря в смерти богатея и попытке лишить доблестных ханских воинов их законной добычи.

– Умер, – скорбно покачал головой Псырь, не уловивший подтекста, прозвучавшего в вопросе. – Царство ему небесное! Неведомыми злодеями убит.

– А хоромы, а сундуки, добро все где? – свирепо рявкнул толмач, близко к сердцу принявший ухудшение криминогенной обстановки в русских селах.

Глаза Псыря забегали, он на секунду смешался, но затем произнес:

– Так где ж ему быть, витязь, все в целости и сохранности, у вдовы и детишек.

Разумеется, сей достойный друг покойного богатея не стал сообщать проклятым басурманам о том, что вокруг наследства Никифора завязалась жуткая свара, и что прихвостни, много лет ползавшие перед богатеем на брюхе, попытались каждый отхватить по куску у беспомощной вдовы и малолетних сирот. Кстати, добро, которое Псырь вез на телеге в безопасное, по его мнению, место, как раз и являлось частью того самого наследства, которую он обманом и хитростью присвоил себе.

– А войска в деревне есть? Подумай, прежде чем солгать! Живьем шкуру сдерем, а мясо собакам скормим!

– Что ты, благодетель, какие войска? Мужики да бабы, землепашцы мирные, – жалобно заблеял Псырь.

– Якши! Сейчас поведешь нас в свою деревню! – приказал толмач, и, отвернувшись от Псыря, перевел суть беседы мурзе.

Мурза благосклонно кивнул толмачу:

– Скажи этому русичу, что если он будет себя хорошо вести, поможет нам захватить большой полон и богатую добычу в своей деревне, да покажет путь к другим селам и городкам, в которых нет крепкой стражи, то мы не только сохраним ему жизнь, а еще и наградим и возьмем в ханскую службу. Верные люди нам нужны, чтобы помогать нашим баскакам управлять отвоеванными землями. Переведи!