Глава 5

Её разбудил грохот, что доносился из зала ресторана. Шир укрылась одеялом с головой и перевернулась на другой бок. «Наверно, опять дрова привезли», – сквозь сон решила она. Особенно холодными ночами Шир оставалась ночевать в доме у Лео и Марселя. В её каморке над швейной мастерской было невыносимо холодно. Настоятельница запретила сторожу давать Шир дрова на обогрев и горячую воду.

– У… ведьма, – говорил сторож, размахивая худыми руками, торчащими как сухие ветки из широких рукавов его дублёной шубы, – а шипела то как, не поленилась, сама лично пришла проверить, как я тут выполняю её приказ. Но я придумал одну хитрость: теперь топлю в мастерской на втором этаже, дров кладу побольше, так чтоб тепло и вам доходило.

Сторожу нравилась Шир, он решил для себя, что она самая красивая и добрая женщина, какую он когда-либо встречал. Шир была единственная во всём доме, а может, и во всём мире, кто разговаривал с ним. Иногда Шир приносила сторожу еду из ресторана, и они трапезничали прямо на скамейке под тыльной стеной дома, которую ветер обходил стороной. Все свои истории старый сторож начинал со слов «Никого у меня в этой жизни уже не осталось, а я всё живу и живу. Шир ему во внучки годилась, но о себе могла сказать то же самое.

Грохот снизу постепенно превратился в однообразный стук. «Что бы это могло быть?» – подумала Шир. Спать ей уже не хотелось. В доме у Лео было тепло и уютно. Шир потянулась, нежась в мягкой постели. Было уже светло, за окном бесшумно сыпался совершенно свежий и безукоризненно белый снег. Шир приподнялась на локтях и стала прислушиваться к стуку. «А может, нас грабят? – вдруг подумалось ей, – а что если они убили Лео, а Марселя прибивают к полу, ну или наоборот, чтобы он рассказал им, где спрятаны деньги?» Шир сама улыбнулась, какая же глупая мысль пришла ей в голову. Но едва ощутимая и почти ничем не оправданная, но всё же тревога, осталась блуждать в её сонных мыслях. Шир решила спуститься вниз и посмотреть, что же всё-таки там происходит. Она вставила ноги в домашние туфли, накинула шерстяную шаль и стала спускаться. Все эти вещи: и туфли и шаль, когда-то принадлежали покойной жене Лео. Вещи Шир по-прежнему оставались в каморке над швейной мастерской, всё как-то времени не хватало перенести их к Лео, да и не было в этом особой необходимости: Лео с Марселем перетащили в комнату, что теперь принадлежала Шир, целый сундук женских нарядов.

– Уверен, что она смотрит на нас сверху и совсем не против, чтобы ты надевала её платья, – сказал Лео. Платья его покойной жены пришлись Шир в самую пору.

Спускаясь по лестнице, Шир услышала ворчание Лео и покорно приглушенный голос Марселя:

– … крепче держи, бездарь.

– Угу, можешь подавать, держу.

Шир вздохнула с облегчением: «Всё в порядке».

В зале было светло и прохладно, столы и стулья были сдвинуты в одну сторону ближе к центральному входу, повсюду валялись доски разных размеров, щепки, инструменты, Лео и Марсель прибивали большую доску к стене: Лео, сидя на полу на войлочной подстилке, а Марсель, стоя на стремянке, на той самой стремянке, на которую он влезал помногу раз на день достать на кухне подвешенные к потолку куски вяленой буженины. Они двое не сразу заметили Шир, которая уже пару минут наблюдала за их работой. Шир поёжилась, поплотнее завернулась в шаль. Лео заметил Шир и, глядя на неё снизу вверх, сказал:

– А, Шир, мы тебя разбудили, можешь ещё отдыхать, откроемся только к обеду, мы должны закончить с этим.

Шир молча окинула взглядом разбросанные на полу доски, затем окна, затем перевела взгляд на стоящего на стремянке, Марселя.

– Мы всегда забиваем окна на этой стене на зиму, чтоб было легче протапливать зал, зимой-то всё одно посетителей мало, а топить надо, иначе вообще никто не придёт, – объяснил Марсель.

Шир пожала плечами.

– А, понятно, я думала – вы просто хотите отгородить ненужную часть зала, чтоб она не забирала тепло, так я делала в доме у мужа, когда зима была особенно холодной, – сказала Шир, и воспоминания о суровой зиме тут же рванулись к памяти, как вьюга в неплотно закрытую дверь. Шир затворила эту дверь покрепче, ещё раз окинула взглядом Лео, Марселя, разбросанные доски и медленно пошла в свою комнату в надежде снова уснуть.

Лео и Марсель молча переглянусь и, вот так глядя друг на друга, на пару секунд застыли без движения.

– Ну ладно я… я уже старый, но ты-то молодой, а ума не больше, чем у замороженного петуха, – сказал Лео и кряхтя поднялся со своей войлочной подстилки, держась за спину, – отдирай все эти доски с окон и делай, как сказала Шир.

– Ага, понял! – радостно вскрикнул Марсель. – Мы отгородим эту часть зала, и тогда там будет теплей.

– Смотри-ка, догадался, а я уж было подумал – ты окончательно все свои мозги пропил.

По дороге в свою спальню Шир заглянула на кухню. На кухне, под стеной, недалеко от печи, лежали дрова, перевязанные травяной верёвкой. От них пахло свежестью и морозом, как пахнет постиранное бельё, которое сохло на улице зимой. Но дрова уже потихоньку начинали оттаивать и издавать волшебный запах древесного сока. На столе оставались неприбранными два бокала и почти пустая бутылка вина. Ночами, когда гости расходились, зал пустел и не было смысла его обогревать, Марсель с кем-нибудь из гостей продолжали попойку на кухне. Ночные похождения Марселя перестали интересовать. То ли зима была слишком холодной, то ли он наконец-то повзрослел и теперь напивался ночами, как и многие взрослые, неприкаянные и не обременённые семьёй. Шир вылила в рюмку остатки вина, не заботясь о том, что рюмка может быть недостаточно чистой, собрала в ладонь с разделочной доски обрезки варёного мяса, одним глотком выпила вино и кислый вкус выдохшегося вина заела варёным мясом. Печь была еще тёплой, Шир открыла затворку и заглянула внутрь: дрова уже выгорели. Шир зачем-то взяла кочережку и разворошила тлеющие угли, угли покраснели, и из-под них пробились едва заметные лепестки пламени. Шир подняла с пола несколько щепок, аккуратно положила их в печь на угли, и вновь занялся огонь. «Здесь я уже, как дома, – подумала Шир, – и там, в каморке, как дома, и в доме у варвара-мужа была, как дома, потом в домике для гостей – тоже как дома, – Шир усмехнулась, – беспризорница…»

Но и дом Лео был не последним её пристанищем.

Вечером пришёл Эфраим, навьюченный в бараний тулуп, в скрипучих кожаных сапогах.

– Это что ещё за сооружение? – спросил он, хлопнув ладонью по дощатой стене, которую Лео и Марсель выстроили по совету Шир.

– Шир нам подсказала, – самодовольно сказал Лео и многозначительно посмотрел на Шир, надо ещё коврами забить, будет красиво и тепло.

– Ах, Шир, – проговорил Эфраим и пренебрежительно потрепал Шир за щеку, он сделал вид, что только сейчас заметил её, хотя Шир всё это время была рядом и первая вышла ему на встречу, когда он вошёл.

Шир отвернула лицо в сторону и отшатнулась, с ней давно никто так грубо не обращался, она вообще забыла о существовании Эфраима.

– Освоилась уже? – и Эфраим опять потянул руку к лицу Шир, но Лео перехватил его руку и превратил невежественный жест в дружеское рукопожатие.

– Садись за стол, брат, устрою тебе ужин, давно ты у меня не был.

– Давай, Шир, шевелись, – сказал Эфраим и щелкнул пальцами, – хозяева ужинать будут.

Лео виновато посмотрел на Шир, нелепо улыбнулся, как бы извиняясь за брата.

– Ты садись, давай, тулуп снимай, я сам всё принесу, у Шир и без нас работы хватает.

– Правильно, пусть работает, хлеб свой отрабатывает, – важно по-хозяйски сказал Эфраим, он сидел, откинувшись на спинку стула, выпятив живот и широко расставив ноги, – а то придётся её уволить как ту.

– О ком ты говоришь, брат? Никого я не увольнял, – торопливо сказал Лео и опять виновато посмотрел на Шир.

– Ну как же, помнишь, толстуха молодая?

– Так она ж сама ушла, замуж вышла, не понравилось её мужу, что она работает ночами.

– Да уж, – проговорил нараспев Эфраим и с ухмылкой посмотрел на Шир, – не пристало приличной женщине между столами задом вертеть по ночному заведению.

– И что на тебя нашло? – Лео придвинул стул и сел напротив брата так, чтоб заслонить собой Шир от его насмешливого взгляда. – И потом, у нас тут не ночное заведение – ресторан, люди приходят покушать. Расскажи лучше, как твои дела, когда пекарню открывать думаешь?

Эфраим махнул рукой.

– Оставь, много работы, заново строить надо, вот дождусь весны…

Марсель принёс бутылку домашней водки и блюдо с дымящимся варёным картофелем со шкварками.

– Здравствуй, дядька, вот вам для начала, чтоб согреться.

– Ага, Марсель, красавчик, вот ты где, хорошо выглядишь, – Эфраим и его щипнул за щёку, – а я уж думал – ты окончательно тут спился.

– Терпеть его не могу, – сказал Марсель Шир, когда вернулся с пустым подносом на кухню, – он зануда, пусть отец с ним сидит, а мы с тобой и сами управимся.

Впервые за всё время работы у Лео Шир почувствовала усталость. Ей захотелось домой, но где был её дом: здесь у Лео, где разорённый в щепки брат хозяина щёлкает ей в лицо пальцами или, может, в каморке над швейной мастерской, где святая добродетель холодом старается выжить её на улицу? «В каморке, – подумала Шир, там, в каморке на стене, оставался портрет Милоша, – хоть Милош и был варваром, но, пока я была с ним, мне не о чём было заботиться, я заботилась только о нём». Шир вдруг ощутила одиночество, потерю. Никогда ранее, как ей казалось, она этого так сильно не чувствовала. Шир захотелось в холодную каморку, где портрет Милоша, чтобы упасть на кровать и долго плакать. Теперь она снова видела его героем: сильным и добрым, крепостной стеной, ограждающей её от забот. Всё происходило само собой, сами собой появились деньги, а потом сам собой выстроился большой дом, в нём сами собой завелись слуги, и сам собой водился достаток. Милош был трудным человеком, его характер был резок и непредсказуем, но это единственное к чему надо было приноровиться. Понадобилось лишь время и терпение, чтобы научить его доверять, не ревновать и не подозревать. «И какая же глупая мысль водилась тогда в моей голове, что помышляла о свободе и позволила потерять Милоша?» – подумала Шир, с трудом сдерживая слёзы.

Её позвали. Эфраим, он крикнул бесцеремонно на весь зал:

– Шир, неси нам ещё водки!

Они оба с Лео были уже пьяны и теперь, перебивая друг друга, жаловались на жизнь.

– … Того, что зарабатываем летом, только и хватает на дрова зимой, – говорил Лео.

Шир поставила им на стол очередную бутылку водки и, не поднимая глаз, поспешила уйти.

– Сегодня домой пойду ночевать, – сказала она Марселю.

– Да что ты, Шир, он очень редко приходит, он скоро уйдёт, – Марсель сразу догадался, почему Шир хочет уйти. – Зачем ты вообще подошла к ним? Меня бы попросила. Ты только не уходи, они скоро разойдутся, я отца знаю, он много пить не может, скоро засыпать начнёт. Я сейчас дядьку выпровожу, а отца наверх спать отведу, и мы с тобой ужин устроим. Мне с тобой поговорить надо.

– Нет, Марсель, спасибо, – Шир печально улыбнулась, – мне хочется домой. Можно мне уйти сейчас?

– …И не нужно меня спрашивать, – сказал Марсель, он взял Шир за обе руки, и ему передалась та печать одиночества, что уже полностью охватила Шир. – Подожди минутку, я провожу тебя, минутку подожди, гостей уже не будет, а с этими двумя я потом разберусь, когда вернусь.

Они были уже у выхода, когда Эфраим догнал их, покачиваясь и шаркая ногами. Он бесцеремонно оттолкнул Марселя, обнял Шир, почти полностью повисая на ней, и, дыша ей в лицо перегаром от водки, сказал:

– Пойдём, дорогуша, я провожу тебя домой, молодым нас не понять, мы с тобой одно поколение, своё мы уже отжили, нам будет, о чём поговорить.

Марсель сжал кулаки и, если б Эфраим не был его дядькой, то Марсель бы его, конечно же, ударил, даже не смотря на то, что тот был его вдвое старше. Но Марсель покорно отошёл в сторону, он понимал, как противен был Шир пьяный невежественный Эфраим с отёкшим красным лицом. За те несколько месяцев, что Шир проработала в ресторане, Марсель понемногу учился понимать её. С раннего детства Марсель начал помогать родителям в ресторане и уже много лет простоял за барной стойкой, наблюдая за посетителями. Марселю было необходимо понимать настроение каждого вошедшего в ресторан, чтобы уметь быль приветливым и ненавязчивым; весёлым, но не насмешливым; услужливым, но не надоедливым. Лео по-отцовски жалел своего единственного сына и по-своему его любил, но во многом и не недооценивал. Лео даже не догадывался, какую важную роль исполняет Марсель в его деле, «недоумок» и «бездарь» Марсель, умеющий вовремя подбежать к посетителю с подносом и с широкой улыбкой, кого-то по-дружески похлопать по плечу, кому-то вежливо поклониться. Каждый новый человек, вошедший в зал, был для Марселя новым уроком, к которому Марсель подходил осторожно и аккуратно, стараясь усвоить всё до мельчайших деталей. Когда к отцу пришёл Эфраим, чтобы рассказать про Шир и выхлопотать для неё рабочее место в ресторане, Марсель был неподалёку и слышал их разговор. Эфраим говорил о Шир пренебрежительно, назвал её женщиной посредственной, но вполне подходящей для работы на кухне. Потом говорил, что очень жалеет её, и его бесконечно добрая душа не может позволить ему оставаться равнодушным. Сказал, что Шир вдова, что горе помутило ей рассудок, и она пустилась в распутство, за что теперь горько раскаивается. Лео был напрочь сбит с толку, но ему нужна была помощница, и он пообещал принять Шир на работу. Марсель пытался представить себе, какой должна быть эта Шир, он не слишком-то доверял своему дядьке и понимал, что многое сказанное им может быть неправдой. И вот на следующее утро пришла сама Шир. Она была совершенно другой, Марсель так и предполагал, что Шир будет чем-то совершенно иным, очень отличающемся от того образа, что он состроил за ночь в своей голове. Впервые заглянув ей в глаза, Марсель догадался, что Шир будет для него тем уроком, что ему и за всю жизнь не усвоить. Поначалу он упорно пытался не поддаваться её влиянию и продолжал вести привычный образ жизни, но делать это становилось всё труднее: то ли возраст давал о себе знать, то ли рядом с Шир было настолько спокойно и уютно, что уже совсем не хотелось никуда идти. Хотелось быть где-нибудь неподалёку от неё. Пусть она и занята своим делом, пусть даже спит, но на неё всегда можно посмотреть или даже просто глянуть украдкой на загадку-Шир, уютно спящую в своей постели. А ещё хотелось её удержать, чтобы она уже никуда не уходила и чтобы самому уже не надо было никуда выходить на поиски счастья. И пусть этот маленький уютный мир навсегда ограничится ресторанчиком отца и несколькими спаленками наверху. Марсель родился и вырос в маленьком мире, построенным его отцом, он не знал большой жизни, не знал и боялся её. Шир стала частью этого мира, не надо было ничего менять и начинать, всё уже само собой началось и поменялось. Марсель не представлял и представлять не хотел, что всё может быть по-другому. Накануне вечером он сказал отцу, что хочет жениться на Шир. Лео молча откупорил бутылку вина, достал из бульона ещё горячий кусок варёной говядины, медленно нарезал говядину на доске толстыми пластами, затем наполнил доверху вином два бокала и тихо сказал:

– Это будет твой первый мужской поступок, сынок, подойди, хочу с тобой выпить.

Они оба выпили вина, затем Лео сделал вступительный жест рукой, хотел что-то сказать, но, видно, передумал и едва заметно махнул рукой, что означало «неважно». Он сказал, что с утра надо будет встать пораньше и забить окна на дальней стене, хотя сказать хотел совсем другое. Следующий день Шир проспала до обеда, а потом пришёл Эфраим, а потом вдруг Шир захотелось уйти домой. Марселю так и не удалось поговорить с ней. Марсель не спал всю ночь, он думал о том, как скажет Шир о своих намерениях и что будет, если Шир не согласиться, как смогут они постоянно находиться рядом, если она ему откажет? «Она будет чувствовать себя виноватой, – думал Марсель, – а я не смогу заинтересоваться другой, покуда буду видеть перед собой Шир». А еще Марсель проклинал Эфраима за то, что тот «притащился именно в этот день и увязался вслед за Шир». Ну и, конечно же, Марсель злился на самого себя, за то, что он в свои тридцать, как сопливый мальчишка, позволил взрослому дяде себя оттолкнуть и увести его женщину Марсель решил сказать обо всём Шир сразу, как только она вернётся, пока ещё кто-нибудь не ворвётся и не помешает им. Но Марсель опоздал. Возможно, ещё вчера Шир бы ему не отказала, может, да – может, нет, она и сама себе иногда удивлялась, но сегодня она пришла, чтобы попрощаться. Лицо её было бледным, опрокинутым, она вошла, молча, опустив голову, и даже не поздоровалась. Лео увидел её ещё из кухни и поспешил подняться наверх, он уже догадался, что его сын не получит эту женщину. Марсель вышел ей на встречу:

– Нам надо поговорить, – сказал он Шир с неестественной и не свойственной ему решительностью.

– Да всё нормально, – сказала Шир, не глядя на Марселя, – а где Лео?

Решительность Марселя как-то сразу растворилась и исчезла бесследно. Он неуверенно пожал плечами, огляделся по сторонам:

– Не знаю, – сказал он, – наверно отец на кухне.

– Я пришла попрощаться, – тихо сказала Шир, продолжая смотреть куда-то в сторону.

Марсель почувствовал, что у него пересохло во рту, он не хотел слышать то, что сказала Шир, он не хотел понимать смысл этих слов, он оттолкнулся от этих слов так, как если бы их вообще не было. За ночь Марсель десятки раз проигрывал у себя в голове, как он будет разговаривать с Шир, а она будет молчать в ответ, но он будет настойчив; или она будет плакать, а он будет нежен; или она посмеётся над ним, тогда будет плакать он, но не было ни разу, чтобы Шир хотела попрощаться.

Марсель постарался заглянуть в глаза Шир, но взгляд её блуждал из стороны в сторону, она думала о чем-то совершенно ином.

– Выходи за меня замуж, – неожиданно для самого себя сказал Марсель.

Шир заставила себя улыбнуться:

– Всё будет хорошо, – тихо сказала она, – у тебя ещё будет весна.

– Я не понял твоего ответа, – с трудом выговорил Марсель.

Шир опустила голову и едва слышно проговорила:

– Нет, Марсель, я ухожу, скажи сам об этом Лео, я не смогу.

– Нет, Шир, – торопливо заговорил Марсель, – это ничего не меняет, мы и дальше можем быть просто…

Шир не дала ему договорить: