Глаза… Тёмные, темнее ночи. Они всё ближе. Всё замерло внутри… Да, вот он, тот момент, когда уходят сомнения. Целуй меня. Целуй и ласкай. Мне нужна твоя нежность, чтобы излечиться от одиночества. Я не умею быть одна. Я не могу быть одна!

Свет вырывается на крыльцо из открытой двери. Лерка с Инкой, смеясь, выскочили из домика, резко замолчали и вновь прыснули от смеха, сбегая по ступенькам.

– Лёш, похоже, это уже в наш адрес.

– Ага. Может, лучше пойдём отсюда?

Мы по тропинке спустились к речке. Влажный, прохладный воздух пахнет осенью. Осень везде. Осень плещется в холодной тёмной воде, осень кружится в воздухе и, шурша опавшими листьями, стелется по земле. Я чувствую её наощупь. Её руки нежны, как бархат, но её прикосновение колет, как ветви шиповника. Она горит, как огонь, но сгорая, несёт холод промозглых туманов. Я слышу её: грустно и нежно осень шепчет мне жестокие, злые слова. Каждый раз она приносит мне один и тот же подарок – лишний год в моей жизни. Каждую осень я становлюсь старше ровно на год. Я не хочу этих щедрот, но она смеётся надо мной, и мы обе знаем: мне никуда не деться от этого.

Ну что ж, привет! Мы снова встретились. Восемнадцатый раз. Сколько ещё встреч у нас впереди? Ты смеёшься. Твой смех похож на шелест листьев. Ты знаешь, но не скажешь мне. Ну что ж… привет!

– Анжела…

– Да?

– Иди ко мне.

Сидя на перевёрнутой лодке, Лёшка перебирает струны. Что-то грустное-грустное плыло в воздухе, отражаясь от воды, путаясь в ветвях ивы и вновь возвращаясь к нам.

На ковре из желтых листьев
В платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон…

Как странно созвучны наши мысли. Из всех песен он выбрал именно эту. Может, действительно существуют люди, способные читать чужие мысли? Но если даже и так… сегодня мне нечего стыдиться. Так хорошо и грустно на душе. Лёгкая тихая грусть как мотылёк порхает по струнам. Песня сменяет песню, тихий приятный голос поёт мне о любви и нежности. Какой волшебный вечер.

Он откладывает гитару:

– Иди ко мне…

И я, как зачарованная, иду. И вот уже вместо гитары на его коленях я, и что-то дрожит во мне, как струна, и его поцелуи на моих губах, и на шее, и на груди. Пуговицы расстёгнуты, и жаркая рука ползёт по спине, отыскивая застёжку лифчика. А в голове туман. И проходят мимо подробности того, как щёлкнула застёжка, как сползает с плеч, обнажая их, кофточка. Только поцелуи, как плащ, покрывают плечи, руки, грудь.

– Я люблю тебя, Анжела, если б ты только знала, как я тебя люблю…

Я чувствую голой спиной шершавое дно лодки, но мне не хочется думать об этом. Я слышу только жаркий шепот, но смысл сказанного не доходит до меня.

Только нежные руки на моём теле.

– Я хочу тебя. Я больше так не могу… Одна-единственная ночь…

И что-то откликается внутри, я выгибаюсь навстречу его рукам, его губам.

– Я сделаю тебя счастливой…

Вж-ж-ж-жик! Поехала вниз молния на брюках.

– Я люблю тебя…

Жаркие руки спускают вельвет всё ниже и ниже. Меня охватывает озноб.

Сознание резко возвращается, как будто сменили слайд в диапроекторе, и я, как со стороны, вижу себя почти полностью раздетую на перевёрнутой лодке. Меня вмиг начинает трясти, то ли от холода, то ли от страха. Губы не слушаются меня, и хриплый шепот неузнаваем:

– Нет, Лёша, не надо.

– Что?

Тёмные глазищи, в которых я тону. Я снова чувствую туман, обволакивающий меня, и из последних сил сопротивляюсь, пытаясь сохранить рассудок, и понимаю, что всё напрасно.

– Не надо, я прошу. Пожалуйста, не надо.

– Анжелка, не ломай меня.

– Ну я прошу!

– Анжела…

Он продолжает целовать меня, а я, понимая бесполезность своих попыток, срываюсь на слёзы. Он несколько минут удивлённо смотрит на меня и отпускает, садится рядом, взлохматив волосы, и отворачивается.

– Извини, я не хотел тебя обидеть.

Меня всё ещё трясёт, и я, уткнувшись лицом в колени, всхлипываю и размазываю слёзы по щекам. Накинув мне что-то на плечи, он притягивает меня к себе и начинает вытирать слёзы:

– Успокойся. Ничего страшного не случилось. Всё будет так, как ты захочешь. Ты поняла? – Отведя волосы, падающие на лицо, и приподняв мой подбородок, он заставляет смотреть себе в глаза: – Успокойся, ты не должна меня бояться. Я не собираюсь тебя обижать. Я люблю тебя. Всё будет так, как ты скажешь.

– Я не хочу этого…

– Я понял. Не хочешь – и не надо. Одевайся. – Он отвернулся, закурил, отошел на мостик.

Я быстро натягивала брюки, лифчик, кофту, не веря, что всё кончилось таким образом. «Не хочешь – и не надо…» Лёха, если б ты знал, как я благодарна тебе.

Он курит и молчит. Наверное, злится на меня. Может быть, тихонько сбежать?

– Не уходи… – Три шага, и он уже рядом. – Не уходи, пожалуйста. По-моему, я уже доказал, что ты можешь мне доверять.

Он притянул меня за плечи к себе:

– Ты останешься?

– Да.

– Ну вот и хорошо.

– Лёша…

– Да?

– Спасибо тебе…

– Глупая ты. Благодарят обычно совсем за другое.

Он поднял упавшую гитару.

Солнце сквозь листву, солнце сквозь листву
Озаряет лица.
Вижу я тебя, вижу я тебя
И хочу добиться
Той любви большой, той любви большой
Полной чар и ласки.
Эту ночь с тобой, эту ночь с тобой
Я провёл, как в сказке.

– Ой, Анжелка, Анжелка… как ты меня жестоко обломала! Слушай, Анжелка, а что ты вообще знаешь об этом?

– О чём?

– Ну об этом… в общем, об отношениях мужчины и женщины.

Мне не нравится, что он смеётся надо мной. Как будто я действительно беспробудная дурочка.

– Ну расскажи. Что, по-твоему, творится ночью в закрытых спальнях?

– От этого рождаются дети.

– А-а-а… Ну самое главное ты всё-таки знаешь! – он всё ещё забавляется, ему, видишь ли, весело. – А как ты думаешь, дети всегда рождаются?

– Нет.

– А почему?

– Ну бывают какие-то отклонения, и мужчина или женщина оказываются бесплодными, тогда детей в семье нет.

– Я не об этом. Ты что-нибудь знаешь о предохранении?

– Ну да, резинки есть.

– Вот и смотри: люди не хотят иметь ребёнка, пользуются резинками, но всё равно это делают. Почему?

К чему это он ведёт?

– Я не знаю.

– Тебе никто не говорил, что это может быть приятно, а иногда и сказочно приятно?

– Это для мужчин.

– А для женщин?

– А для женщин – это супружеская обязанность.

– То есть?

– Ну она ему даёт, когда он хочет.

– Ага… – Кажется, я его озадачила, ему уже не смешно. – Ну а Шурка, почему она даёт Виталику?

– Она любит его. И вообще, она глупая.

– Ага. Вот как. А ты… тебе было неприятно, когда я тебя целовал? Это тоже была обязанность?

– Нет.

– То есть тебе было приятно?

– Лёша, я не понимаю…

– Ты ничего не понимаешь! Чего ты боишься? Что можешь залететь? Так ведь если предохраняться, можно и не залететь. Ты боишься, что будет неприятно, но ты даже не пробуешь!

– Я не хочу, чтобы мой будущий муж всю жизнь попрекал меня за то, что я не дождалась его.

– Ага. Вот в чём дело. А если твой будущий муж – это я?

– Тогда ты не будешь расстроен, что немного подождал.

– То есть сначала свадьба, потом постель?

– Вот именно.

– Но ведь сейчас не прошлый век, и простыни на ворота не вывешивают.

– Лёша, я не хочу дальше развивать эту тему. Перестань, хорошо?

– Ну, мне просто интересно.

– А мне нет. И вообще, уже поздно. Пора домой.

– Анжелка, да ладно тебе… Не заводись. Не хочешь, я не буду… – Он снова взялся за гитару. Перебирает струны, но что-то волшебное уже исчезло, и мелодия не складывается. – Да, ты права, уже поздно. Нам надо вернуться.

Он проводил меня до крыльца и, не попрощавшись, не поцеловав меня, исчез в темноте. Ну и ладно! С чего это он решил, что я буду выполнять его прихоти? Пошёл он!..

Наши уже спали. Быстро раздевшись, я нырнула под одеяло.

– Анжелка, ты где была? – Ольга, оказывается, ещё не уснула.

– Гуляла.

– Я понимаю, что гуляла. С кем?

– Как будто ты не знаешь. С Лёхой. А что?

– Тебя Павлов искал. Был очень зол.

– Это его проблемы.

– Он тут чуть дверь не вынес.

– Нам эта дверь больше не понадобится – завтра уезжаем.

– А-а-а. Ну спи. Я тебя предупредила.

– Спокойной ночи.

Какой длинный день! Только очутившись в постели, я поняла, как устала. Волна усталости охватила всё тело и потянула куда-то в темноту, в забытьё…