Тогда, воспользовавшись новообретенным высоким статусом первого автора, выбрал для исследований ту самую башню, с которой началось знакомство с миром. Это расположение считалось весьма привилегированным: рядом с Галереей сведений и буквально за стеной от капсулы покоя. Самозабвенно трудился над воплощением новых палитр, и спектр цветов неуклонно расширялся. Постигать способы легкого и безболезненного изменения параметров внешности без наружного воздействия оказалось весьма увлекательно. Сначала пробы по усилению интенсивности оттенков, а затем полет фантазии уже не останавливался. Экспериментировал на почти настоящих мышах, неотличимых от живых, подсмотрев странный способ в залинейном фильме, за что получил от коллег обидное прозвище – «доктор Маус». Катр усмехнулся, вспомнив, как оно раздражало и как быстро всеми забылось. После совершенного им открытия, изменившего мир, былые насмешники все как один, сгибались в учтивых поклонах. Благодаря прорыву получил звание профессора, не заботясь о том, чтобы кто-то из учеников добился остепененности.

Катр сам не сразу поверил, поняв, ЧТО нечаянно изобрел. Дело в том, что капсула покоя, разумеется, неофициально, использовалась им не совсем по прямому назначению: лишние мышки неподходящего оттенка исчезали в ней, оставляя цветную вспышку, проникающую через стену. В глубине души Катр был гуманистом и хотел облегчить страдания пушистым неудачникам. Не мог же он их устранять собственноручно… Капсула покоя принимала обреченных зверьков, безболезненно останавливала их сердечки, после чего утилизировала цветные останки. Крайне удобно, учитывая объем исследования.

Разумеется, сакральный прибор вовсе не был предназначен для ликвидации отработанного материала, и Катр не рассчитывал, что комиссия по этике стерпит такое кощунство, поэтому проделывал тайные манипуляции исключительно в короткие циклы приватности – вместо отдыха.

Через непродолжительное время выяснилось, что мыши-исходники, ожидающие очереди на получение цвета вблизи помещения, где утилизировались их пигментированные собратья, переставали взрослеть. А затем Катр приметил, что и сам подозрительно неплохо выглядит несмотря на ставшую привычной усталость от регулярного недосыпа. Предположил, что у присутствующих при утилизации тела, наполненного оттеночным пигментом, останавливаются процессы старения. Как он хохотал! Побочный эффект! Всеобщая недостижимая мечта досталась ему «на сдачу»…

***

– Профессор, ты и вправду сумасшедший! – Дали пришла в экстаз от таких откровений. – Кому еще могло прийти на ум использовать самый священный предмет этого мира в качестве утилизатора отходов производства! Умоляю, Катриэль, никому об этом не рассказывай, это чудовищно… – уронила голову на руки, обессилев от смеха.

– Дело давнее, кому такое интересно? – благодушно согласился и заинтересованно принюхался. – Дали, а чем так божественно пахнет? Я снова проголодался.

Нарезая толстыми ломтями благоухающий пирог, Дали поглядывала на приятеля. Они не виделись после того, как возраст к нему вернулся. Автор идеи цвета ушел не прощаясь, и в ее памяти так и остался несуразным юношей, внезапно получившим профессорские регалии. Улыбнулась, вспоминая угловатую тощую фигуру, огненно-рыжую копну волос и веснушки на выдающемся тонком носу. Впрочем, не так уж этот красавчик и изменился, в отличие от нее самой…

– Так что, понравились тебе мои свежеизобретенные деликатесы? – потребовала признания своих талантов Дали.

– Спасибо, очень красиво! – похвалил Катр и, прикусив язык, уткнулся в тарелку, избегая недоуменного взгляда хозяйки.

Под угрозой пыток не сознался бы автору идеи вкуса, что именно вкус еды для него второстепенен. Имели значение запах и цвет. Мог с удовольствием употребить абсолютно безвкусную пищу, при условии, что это будет приятно пахнуть и красиво выглядеть. Надо отдать Дали должное, она не пренебрегала оформлением своих произведений.

– Спасибо тебе, – растроганно повторил, поймав изучающий взгляд.

– Это тебе спасибо! Мне приятно выведать твои секреты, профессор, – от лучезарной улыбки на постаревшем лице засветились отблески прежней ослепительной красоты.

Катр благостно рассматривал Дали – уже и перестал замечать разительные перемены в ее внешности. Казалось, она и была такой: уютной, приветливой и мудрой.

– Далюша, ты чудесная! Ты единственная в этом мире, кто не допрашивал меня о возвратном эффекте! – восхитился деликатностью подруги. – Знала бы ты, как меня все достали с бессмысленными расспросами! Я ведь и сам представления не имел о природе этого побочного явления.

Она замялась, но все-таки откликнулась на откровенность.

– Катриэль, я не спрашиваю, потому что знаю. Точнее, всегда знала.

Не обратив никакого внимания на нежелательную полноту имени, он подался вперед и взревел так, что задрожала посуда за медной стойкой.

– Ты знала?! Всегда знала? Почему ты… – он насупился и демонстративно отвернулся.

– Ну что ты, дорогой, не волнуйся так. Как ты говорил стажерам: «Ты не спрашивал».

Он и правда не спрашивал, нечего возразить. Катр горько рассмеялся. И да, какая разница? Никто не вернет ему время, потраченное на разгадку сути своей ошибки.

– Друг мой, если бы я могла для тебя что-то сделать, перевернула бы весь мир. Недостаточно желать тебе другой участи. Ты не из тех, кто принимает помощь или нуждается в спасении, к моему великому сожалению.

Моргнув, он признал ее правоту.

– Прости, Далюша, что-то нервишки пошаливают. Одичал. – Покаянно склонил голову и усмехнулся.

– Ничего, это пройдет, – утешительно подмигнула Дали.

– А скажи, я сильно изменился? – осмелился задать вопрос, предвидя, какой последует ответ, и надеясь на него.

– Пфф, – фыркнула она. – По мне – как был мальчишкой, так и остался. Нашел кого спросить! – Дали подошла поближе, села напротив, и, вытирая крепкие маленькие руки о новенький, удивительного лимонного оттенка передник, надетый по случаю приготовления обеда для дорогого гостя, проницательно заметила: – Я правильно понимаю, что своей ненаглядной черноглазой дамочке ты все еще не решился показаться, трусишка?

– И чем тебе не угодила Юнита? – не переставая с аппетитом жевать, поинтересовался, продолжая давний незаконченный диалог.

– Мне? Да мне решительно нет до нее дела! – презрительно отвернулась, будто отрицая существование неприятного ей персонажа. – А вот тебе, парень, вообще не стоило с ней связываться. Хотела бы я иметь возможность тебя предупредить, но кто бы меня слушал.

Катр, подавившись, откашливался, побагровев так, что Дали испуганно метнулась за водой и вернулась с полным стаканом, впопыхах налив из кувшина прозрачной настойки.

Залпом выпив предложенное, закашлялся, захрипел, хватая ртом воздух. Дали попыталась его отравить? Чем успел так ей насолить?

– Вот ведьма! – выругался, вновь обретя способность дышать. Сполз на пол и прислонился щекой к переднику старушки, принявшей отяжелевшую голову в ласковые объятия.

– Дорогой, извини, – без малейшего чувства вины в голосе пропела Дали. – Как тебе мое новое зелье? Не крепковато?

– Угу, в самый раз, – тактично начал, и, не выдержав, возмутился слегка заплетающимся языком. – Что это было? Если ты будешь вместо дегустаций устраивать такие перформансы, тебя исключат из Сообщества, невзирая на твое почтенное время и репутацию!

– Не исключат, не волнуйся! Я сама способна любого вытурить оттуда, ты и вообразить не можешь, как изменилась расстановка сил, пока ты неизвестно где шлялся.

– Ох, Дали, я все пропустил… – Катр безоговорочно верил, нисколько не сомневаясь в могуществе автора идеи вкуса, но сейчас она просто верный друг. Старушка Дали на его стороне и имеет полное право взять его лицо в шершавые ладошки и прямо спросить обо всем, что ее интересует.

– Что с тобой приключилось, Катриэль, расскажешь мне?

И Катр, устроившись возле ее ног на пушистом коврике, продолжил вспоминать. Старательно пытаясь отыскать ответы на вопрос Дали, прикрыл глаза и отстраненно просматривал благополучно выброшенные из памяти эпизоды. Смирившись, что все осталось в прошлом, и наполнившись ясностью, перебирал эти невостребованные сокровища.

***

Он всегда отчетливо ощущал бесконечную душу и ненадежность тела. Периоды жажды свершений чередовались с неизъяснимой потребностью в покое. Хотел права на окончание пути, но не находил способа достойно подвести итог. Как это сделать, если капсула покоя не вызывает никаких эмоций, кроме смутной тревоги? Катр безоговорочно доверял интуиции, и она его не подводила.

Сколько помнил себя, пытался свыкнуться и примириться с болью. Боль была непреходящей, наверняка появилась до него и, скорее всего, останется и после. Обитала внутри, где-то в солнечном сплетении, словно там действительно переплелись жгучие ослепительно-темные лучи в тягучем неразрывном объятии. Ни с кем не говорил об этом, и коллеги видели в нем то веселого, то мрачного интеллектуала, безапелляционного и острого на язык, а кто-то и вовсе считал безумным. Катр относился к мнениям о себе подчеркнуто безразлично – мучительно хотел просто быть и одновременно страстно мечтал избавиться от неумолимой невидимой спутницы, ненадолго утихающей, когда увлекался чем-то феноменальным. А еще подметил – когда рядом находилась ассистент Юнита, облегчение становилось просто головокружительным. Старался не злоупотреблять этим, желая сохранить независимость.

В лаборатории проекта идеи цвета, находящейся прямо через стену от капсулы покоя – отнюдь не случайно выбранное им соседство, искал для себя гипотетическую допустимость последнего выбора. Похоже, ее имели все, кроме него. Возможность уйти в свое время. Безболезненно и без остатка. Превратиться в идеальное ни-че-го.

Вместо сна и отдыха тайно изучал принцип действия прибора для упокоения. На это не устанавливалось прямого запрета, столь беспредельное нахальство было за гранью представлений добропорядочных составителей инструкций безопасности. Фиксировал излучение, появлявшееся в момент ухода навсегда, сопоставлял параметры с имеющимися данными о покойном.

Оказалось, что после ушедших остаются едва уловимые импульсы, соответствующие их прижизненной сути. И к великому сожалению все яснее становилось, что именно ему не приходится рассчитывать на стандартную процедуру упокоения. Останавливало убеждение, появившееся ниоткуда и ничем не подтвержденное. Считал, что, как только невидимое поле отключит волю и остановит сердце, избавив от боли, она, освобожденная, тут же найдет новую жертву. С таким нельзя смириться: «не навреди» – одна из немногих заповедей, согласовывающаяся с выстраданной системой ценностей. При всей показной циничности верил, что действия, им совершенные, в итоге приносят несомненную пользу. И считал, что будет правильно, если так и останется, когда его не станет.

Увлечение нечаянным открытием способа прекращения старения принесло временное облегчение: боль уступила место энтузиазму. Катр не менялся достаточно долго, подопытные мыши тоже были так бодры, что появилась вера в успех. Понимал, что воспроизведение нечаянного результата, достигнутого посредством истребления цветных зверьков невозможно. Но страстное желание осуществить настоящую пробу фиксации возраста становилось невыносимым. Нужно только удостовериться в правильности гипотезы, дождавшись уходящего навсегда, наполненного цветным пигментом, и найти первую модель. Сам уже на эту роль не подходил.

И удача снова не подвела: случай представился даже быстрее, чем можно было надеяться. Один из старейших членов Сообщества завершил свой финальный проект. Катр не очень близко, но знал доктора Арда и лично разрабатывал для него индивидуальную сапфировую палитру. Старик принял тот факт, что время завершения пришло, и сделал свой последний выбор, решив уйти навсегда. Ассистент Юнита без колебаний согласилась на предложение стать первой.

Процедура прошла предсказуемо легко: Юнита просто спокойно стояла за тонкой стеной зала, в котором капсула упокоила ученого. Почтенный уход доктора Арда ознаменовался пронзительной синей вспышкой. Оставалось ждать и наблюдать за изменениями верной помощницы, а точнее, за их отсутствием. Целую дюжину длинных циклов Катр изнемогал, выжидая подтверждения гипотезы. Самая неторопливая и растянутая пора, благостная бессмысленность, полная предвкушения. Юнита оставалась все такой же неизменно прекрасной, как в первую встречу. Время скользило сквозь нее – эксперимент удался.

Выдержав череду длительных, занудных, выводивших из терпения согласований с комиссией по этике, воспользовавшись положением о доверии, Катр все-таки ухитрился скрыть суть новации. Должно остаться тайной, что шанс не стареть – косвенное последствие реализации идеи цвета. Поэтому для начала в дополнительной инструкции к капсуле покоя появился новый пункт. Навсегда уходящий прощался со всеми, если считал нужным, и оказывался в месте упокоения в полном одиночестве. Последний путь без свидетелей – красиво, благородно и одобряемо обществом. Катр торжественно назвал коридор Лабиринтом, что было недалеко от истины: идущие с другой стороны к небольшой каморке за стеной капсулы покоя блуждали по светлым коридорам с запутанными линиями, указывающими направление. Усложнив для посторонних карты дорог возле башни, получил гарантию тайны: никто бесконтрольно не попадет в поле воздействия капсулы. Он и в дальнейшем никому не собирался сообщать о нюансах открытых взаимосвязей. И без того ясно, что мир, принявший возможность останавливать изменения, бесповоротно преобразится.

После введения положенных ритуалов объявил о своем открытии. Это стало сенсацией. Прорыв – автор идеи цвета предоставил то, о чем не смели и мечтать.

Организовать условия оказалось несложно: скрытая комната по соседству с капсулой покоя у него имелась. И никто так и не узнал, что остановка возраста – побочный эффект от близости к покидающему мир человеку, однажды выбравшему оттенок своего тела из палитры, созданной автором идеи цвета. Катру нравилась мысль об этом невольном щедром жесте покойного: прощальном подарке стремящимся к неизменности.

Только вот выбирать приходилось лишь что-то одно: или цвет, или молодость. Эти процессы оказались трагически несоединимыми. Понял это, заметив, какие жуткие вещи творятся с разноцветными мышками, оказавшимися в радиусе действия капсулы покоя в момент утилизации модифицированных животных. Единожды увидев задыхающихся существ, утративших цвет до пугающей прозрачности, Катр милосердно прервал их мучения и прекратил исследования в этом направлении. При всем беспринципном любопытстве не стал продолжать изыскания и установил бессрочный запрет на сочетание процедур. Не задавал вопросов без готовности к ответам.