Цитаты из книги «Мамочка и смысл жизни. Психотерапевтические истории»

ты так боишься смерти, что не позволяешь себе войти в жизнь. Как будто боишься ее израсходовать.

Я рано понял, что не способен ни петь, ни танцевать, ни рисовать, ни играть на музыкальных инструментах. Я смирился с тем, что никогда не стану артистом или художником. Но начав ваять групповые встречи, я изменил свое мнение. Может быть, у меня все-таки есть талант? Может быть, дело было лишь в том, чтобы найти свое призвание?

– Я поставлю этот вопрос по-другому. Может быть, именно смерть делает жизнь более живой, более драгоценной. Факт смерти дарует делам жизни особую остроту, качество горькой радости. Да, может, это и правда, что ты, живя в измерении снов, становишься бессмертным, но твоя жизнь, мне кажется, насквозь пропитана тоской. Когда я попросил тебя описать свою жизнь, ты ответил одной фразой: «Я жду». И это жизнь? Разве ждать – значит жить? Мергеш, у тебя еще осталась одна жизнь. Почему не прожить ее сполна?

Мы соблюдаем правила этикета. Мы выталкиваем смерть из сознания или открыто игнорируем ее, совершая безрассудные подвиги. А потом, перед тем как стать взрослыми, мы опять начинаем много думать о смерти. Некоторые не могут этого перенести и отказываются жить дальше, но большинство заслоняет свое осознавание смерти погружением во взрослые дела –

Это значит, что ты так боишься смерти, что не позволяешь себе войти в жизнь. Как будто боишься ее израсходовать. Помнишь, чему ты меня учил несколько минут назад – о сути кошачьей природы? Скажи мне, Мергеш, какую территорию ты сейчас защищаешь? Где те коты, с которыми ты борешься? Где похотливые, воющие самки, которых ты покоряешь? И почему, – Эрнест выделял голосом каждое слово, – ты позволяешь драгоценному семени Мергеша пропадать втуне? Пока Эрнест говорил, Мергеш все ниже склонял голову. Потом угрюмо спросил:

сказал: «Некоторые люди отказываются брать жизнь взаймы, чтобы не оказаться в долгу у смерти» – О чем ты? Говори понятно, – сказал Мергеш, который к этому времени перестал вылизывать брюхо и снова сел на задние лапы.

kichel, печенья, которое пекла мать по утрам каждое воскресенье; тепло в первые несколько секунд после того, как обмочился в постели; его первый поцелуй; первый оргазм, подобный пистолетному выстрелу, когда он мастурбировал в ванной, представляя раздевающуюся тетю Хэрриет; поедание пирожных из мороженого под горячей глазурью в «Хот-шоп» на Джорджия-авеню; невесомость во время катания на американских горках в парке аттракционов Глен Эко; его ход королевой под прикрытием коварного слона и возглас «Shah mott!» (шах и мат), обращенный к отцу. Ощущение heimlichkeit – теплого и влажного домашнего уюта – было так сильно, так окутывало со всех сторон, что Эрнест на миг забыл, где находится.

Больше никогда не буду сомневаться в силе бессознательной эмпатии. Может быть, именно такой опыт заставил Фрейда воспринимать всерьез идею телепатического общения

И еще мои сиськи слишком большие! Обессилев, она откинулась на спинку кресла. Все было сказано. Эрнест был ошеломлен. Теперь уже он лишился дара речи. Это же его слова! Откуда они взялись? Он посмотрел на Мерну, которая изогнулась в кресле, обхватив голову руками. Как ответить? У него кружилась голова. Он хотел было поддаться импульсу и созорничать, сказав: «Твои сиськи не слишком большие».

А ведь совсем недавно, – подумал Эрнест, – я считал Мерну тормозом в межличностных отношениях».