12. Последняя битва мошонки

«Паб без названия» прячется в тени жилого дома под железнодорожным мостом. Он открылся еще в Викторианскую эпоху, и с тех пор этот укромный, труднодоступный и даже несколько таинственный притон стал излюбленным местом сбора местных заядлых выпивох. Отсюда недалеко до стадиона «Тайнкасл», и в дни матчей паб пользуется популярностью у футбольных болельщиков. Кроме того, история этого заведения пестрит разнообразными несуразицами. Долгое время пивной управляла череда неудачливых хозяев, и в результате здесь стала собираться смешанная публика, состоящая из конкурирующих байкерских группировок, крайне правых сторонников монархии, нескольких привлеченных местными ценами пьяниц со стажем и футбольных фанатов из противоборствующих банд, которые регулярно громят паб за его лояльность к «Хартс».

Есть люди, и большинство из них никогда не переступало порог этого заведения, для которых «Паб без названия» – место сомнительное и даже пользующееся дурной славой: мерзкая, отвратительная дыра, набитая живущими в каменном веке допотоп ными динозаврами. Однако для завсегдатаев паба это просто место, где можно раскрепоститься: невосприимчивая к безликим веяниям современности олдскульная пивнуха, где нет нудных проповедей профессиональных морализаторов и критиканов.

Сейчас это место в осаде другого порядка. На улице завывает Мошонка; кажется, словно это больной астмой дьявол играет на аккордеоне, и в его угрозах есть даже какое-то очарование. В теплом «Пабе без названия» все очень скоро привыкают к этим завываниям. К ультразвуковым мелодиям примешивается посторонний грохот – вероятно, от упавшего на пол кия для игры в бильярд. Завсегдатаи обмениваются понимающими взглядами и наигранными комментариями в духе «не хотел бы я там оказаться». Но никотиновой ломке нет дела до враждебно настроенной природы, поэтому скоро, несмотря на летящие навстречу пакеты от чипсов и коробки из фаст-фуда, посетители начинают предпринимать вылазки наружу. Дерзкие выкрики вроде «повой мне еще!» яростно адресуются ветру, который превращает прикуривание сигареты в столь непростое предприятие.

Глубокой ночью, около двух, все прекращается. На время никто уже особенно не смотрит. Растекаясь из паба по призрачным, усыпанным мусором проспектам и нетвердой походкой направляясь домой, многие уже и вправду не помнят ни о каком урагане.

Одной из последних вечеринку покидает Джинти Магдален; она бредет по холодной утренней улице, ее знобит, ноздри истерзаны, в глазах жжение, а в голове – жуткий беспорядочный грохот.

Часть третья. Послемошоночная паника

13. Джонти на районе

Следующим утром вместе с первыми неуверенными лучами солнца просыпается и Джонти Маккей, так уж у него заведено. Но никакой Джинти рядом нет. Волна паники поднимается у Джонти в груди, поток воспоминаний захватывает его, и он начинает биться в конвульсиях. Джонти выпрыгивает из кровати, подбегает к двери и медленно ее открывает. Ему хочется закричать, но слова застревают в пересохшем горле. Его трясет, с него струйками сбегает пот, он выходит в коридор. Через щель в приоткрытой двери в гостиную он замечает, что Джинти спит на диване. Ее спутанные темные волосы выбиваются из-под куртки «Хартс», которой, как он начинает теперь припоминать, он накрыл ее ночью. Джонти решает ее не беспокоить, он быстро одевается, выскальзывает из квартиры на лестничную площадку и спускается вниз по лестнице.

Этажом ниже молодая, одетая в паранджу женщина возится с ребенком и коляской, через отверстие для глаз она бросает взгляд на Джонти. Джонти чувствует, как этот взгляд смеется, танцует у него в душе, и он улыбается ей в ответ. Они обмениваются любезностями, он – в своей бессвязной манере, она – сдержанно, тихо, словно лесная лань. Он помогает ей спустить по лестнице коляску, пока она несет ребенка. Затем он широко распахивает тяжелую входную дверь своего многоквартирного дома и выходит на свет божий. Он смотрит, как эта женщина, миссис Икбал, катит по усыпанной после урагана мусором улице коляску с ребенком.

Джонти стоит под бледным светом дня и моргает. Он чувствует, что поступает плохо, тайком сбегая из дома, но разве у него нет на то причин? Остался всего лишь один пакетик чая, и Джонти помнит, что вчера он уже обращал на это внимание Джинти. И хлеба нет – вчера он поджарил в тостере последний кусочек, горбушку. Это плохо, потому что сегодня у него смена, он красит квартиру в Толлкроссе. Ему нужен плотный завтрак, поэтому он решает идти в «Макдональдс» и, возможно, взять там макмаффин с яйцом. Правда, ему не нравится запах макмаффина; тот каждый раз напоминает ему запах его собственного тела, как если бы он работал до седьмого пота, а затем по пал под дождь по дороге домой. Это второе важное решение за сегодня, которое он должен принять. Первым был выбор: отправиться в «Макдональдс» на улице Принцев в Уэст-Энде, это как раз по пути в центр, или развернуться и пойти в тот, что на Горджи. Джонти выбирает последнее, потому что он любит там завтракать.

В «Макдональдсе» на пересечении Горджи-роуд и Уэстфилд-роуд маленькие компании страдающих ожирением взрослых и детей сидят бок о бок с худыми как щепка счастливцами, которые, судя по всему, обладают иммунитетом к натиску жирной и высококалорийной пищи, которую здесь подают. Малыш Джонти Маккей, самый худой из них всех, заходит в ресторан и с открытым ртом начинает изучать меню на стене, затем переводит взгляд на двух округлых, как рождественские индейки, обедающих женщин в блузках и пальто из «Сейнсбери»^[20]. Он делает комплимент их выбору блюд. Затем повторяет его снова. Они отвечают на это тем, что начинают повторять его замечание друг дружке. После чего они заливаются смехом, но Джонти не разделяет веселья, к которому они, казалось бы, приглашают его присоединиться. Вместо этого он снова смотрит на меню, потом на продавщицу за стойкой, молодую девушку с лицом в прыщах. Хотя на завтрак и принято есть яйца, а курица больше подходит к обеду или ужину, вместо макмаффина с яйцом Джонти заказывает чикен-макнаггетс. Джонти считает, что это и есть ответ на вопрос: что было раньше – ку рица или яйцо? Яйцо, ведь его едят на завтрак. Но если так, не нарушил ли он тем самым какой-то неписаный закон Божий? Терзаясь сомнениями, он берет еду и садится на свободное мес то. Он обмазывает один макнаггетс кетчупом, это – макнаггетс-хартс, его он съест последним. Прочь, «Рейнджеры»! Прочь, «Абердин»! Прочь, «Селтик»! Прочь, «Килли»! И самое главное: прочь, «Хибз»! Джонти повторяет все это себе под нос, пережевывая наггетсы и быстро проглатывая их один за другим. Он беспокоится, что люди могут принять последний из них, красный, за символ «Абердина» вместо «Хартс».

– Это не «Абердин», – говорит он женщинам из «Сейнсбери», размахивая вилкой с наггетсом.

Через окно он видит, как по улице идет девушка с золотистым лабрадором. Джонти думает о том, как хорошо было бы родиться в следующей жизни собакой, но только такой, которая знает, что нюхать, а что нет. Он возвращается к кассе, чтобы взять макфлури со вкусом шоколадок афтер-эйт. По пути назад он на несколько секунд останавливает взгляд на десерте: мороженое и мятный шоколад. Когда его достают из морозильной камеры, от него начинает подниматься пар. Вот они, лучшие мгновения жизни. Затем Джонти методично поглощает макфлури, оставляя совсем немного, чтобы еще посидеть и подумать.

Пару часов спустя в квартире на Толлкросс его встречает Рэймонд Гиттингс. Рэймонд – худощавый мужик с покатыми плечами, лохматой бородой и редеющими каштановыми волосами. Он всегда, в любую погоду, носит кофты с высоким горлом. Благодаря этому да еще его бороде появилось предположение, что у Рэймонда на шее какое-то родимое пятно или шрам, но наверняка никто сказать не может. У Рэймонда солидное, похожее на опухоль, брюхо, которое выпирает так, словно он вынашивает ребенка. Это считается необъяснимым феноменом, поскольку лишних килограмм у Рэймонда больше нигде не наблюдается.

Рэймонду нравится Джонти, потому что Джонти надежный и дешевый работник. Он может красить целый день, не задавая лишних вопросов, и радуется любой подачке. Разумеется, Джонти был бы куда полезнее, если бы умел водить и использовал бы собственный комбинезон, подстилки, кисти и растворители. Но благодаря тому, что Джонти не нужно носить с собой все эти вещи, никто не сдаст его за работу мимо кассы.

– Здорово, Рэймонд! Здорово, старина!

– Джонти, как жизнь? У меня есть для тебя сосиска в тесте из «Греггз». Я подумал, что не знаю, успел ли Джонти позавтракать, так захвачу-ка я ему сосиску в тесте из «Греггз»!

Джонти все еще чувствует запах бурлящих у него в животе чикен-макнаггетсов и макфлури-афтер-эйт, но он не хочет обижать Рэймонда и поэтому делает вид, что проголодался.

– Ну, Рэймонд, ну, чувак, ты лучший босс на свете, точняк, ты лучший, ага, ага.

Легкий, словно мимолетная тень, укол совести поражает душу мелкого дельца Рэймонда Гиттингса. Но он убеждает себя, что раз Джонти так счастлив, то, наверное, в каком-то смысле он и вправду лучший на свете босс.

– Ну и умора с тобой, Джонти!

– Точняк, Рэймонд, умора, ага! Точняк, точняк, ага… – повторяет Джонти.

Рэймонд смотрит на сияющее, радостное лицо Джонти и улыбается, но, когда в воздухе повисает неловкая пауза, внутри у Рэймонда все съеживается. Он откашливается и указывает на сосиску в тесте, которую держит Джонти.

– Ладно, значит, как справишься с сосиской, застилай пол в гостиной – и начинаем класть краску на стены!

Джонти с жадностью заглатывает сосиску и понимает, что он действительно снова голоден. Все из-за этого «Макдональдса». Затем он приступает к работе и хорошенько вкалывает, прежде чем прерваться на полчаса, чтобы пообедать чебуреком из «Греггз» и бутылкой «Вимто»^[21]. После этого Джонти без передышки работает до раннего вечера. Он неплохо умеет класть краску на стены, слой за слоем. Когда приходит время заканчивать работу, он думает о Джинти и о той жуткой ссоре, которая состоялась между ними вчера, перед тем как он пошел спать. Джонти не решается ехать домой, поэтому он звонит своему брату, Хэнку, чтобы зайти к нему на чай. Лучше, чтобы Джинти с ним не было, она не ладит с подружкой Хэнка, Мораг. Пусть немного остынет после вчерашней стычки.

Хэнк и Мораг живут в Стенхаузе, в муниципальном доме, который покойные родители Мораг приобрели, пока действовал тэтчеровский закон о приватизации. Отец Мораг умер от сердечного приступа, а ее мать, страдающая старческим слабоумием, живет в доме для престарелых. Поначалу дом унаследовала сестра Мораг, Кристи, но затем она ушла от мужа и уехала с детьми в Инвернесс к мужику, которого встретила в Испании. Выдворение из дома покинутого, озлобленного супруга стало для Хэнка и Мораг геркулесовым подвигом, но в конце концов им это удалось, и теперь они с удовольствием вьют свое гнездышко. Здесь чисто и уютно, и Джонти нравится это место. Мораг приготовила ростбиф с подливой, картофельным пюре и горошком.

– Ростбиф, – говорит Джонти, – это суперкласс. Точняк!

– Все верно, Джонти, – соглашается Хэнк.

Хэнк – высокий и худой парень. У него выпадают волосы и лысеет макушка, как и у Джонти, но, в отличие от своего брата, по бокам и сзади он носит длинные волосы. На нем джинсы Wrangler и футболка Lynyrd Skynyrd с вариацией на тему флага Конфедерации.

– Жаль, что Джинти не смогла прийти, – говорит Мораг – ширококостная женщина в лиловой блузке и черной юбке. Она работает в офисе страховой компании в центре. – Эти ночные смены ее добьют.

– Ага… ага, ага… – произносит Джонти, неожиданно почувствовав себя не в своей тарелке.

Хэнк и Мораг незаметно обмениваются напряженными взглядами.

– Что бы вы там о ней ни думали, – осторожно произносит Мораг, переводя взгляд с Хэнка на Джонти и обратно, – а она работяга. Как она добралась до дома в такой ураган, Джонти? Она в порядке?

– Ага… в порядке. Добралась. Да. Она пришла домой рано утром, – отвечает Джонти, пытаясь звучать весело. – Застряла в пабе! Точняк!

Мораг хмурится и качает головой с выражением крайнего неодобрения, но Хэнк только пожимает плечами.

– Может, это и неплохо, – говорит он. – Будь я на ее месте, я бы точно переждал, пока эта Мошонка не утихомирится.

Джонти чувствует, как что-то лопается у него внутри. Он пытается не ерзать на стуле. Он смотрит на соусник и меняет тему:

– Четкий соус, Мораг. Она всегда делает четкий соус, да, Хэнк? Четкий у Мораг соус, а?

– Не то слово, Джонти! Тебе такой и не снился! – Хэнк подмигивает своей подруге, подмечая, что та слегка покраснела.

Оставшаяся часть обеда проходит в тишине, пока Мораг, остановив на несколько секунд пристальный взгляд на Джонти, не говорит:

– Я надеюсь, Джинти заботится о тебе, Джонти, сынок, потому что на вид ты худой как щепка, от тебя скоро ничего не останется. Прости, если тебе кажется, что я лезу не в свое дело.

– Да, худой как щепка, – повторяет Джонти. – Худой как щепка, скоро ничего не останется. Точняк. Я скучаю по поездкам к мамке в Пеникуик, точняк, в Пеникуик. Теперь все по-другому. Да, Хэнк?

Хэнк уставился в телевизор у Джонти за спиной, где в выпуске шотландских новостей подсчитывают итоги разрушений, нанесенных Мошонкой. «Ущерб может составить десятки тысяч фунтов», – мрачным голосом сообщает диктор.

– Ага, так и есть, Джонти, сынок, – признает Хэнк, – все теперь совсем по-другому.

– Все, да, все по-другому.

Ко всеобщему удовольствию, на столе появляется десерт, яблочный пирог из «Сейнсбери» под заварным кремом из банки. Позже, когда сытый и довольный Джонти уже направляется к выходу, Хэнк похлопывает его по плечу и начинает уговаривать:

– Не делай вид, что ты ей чужой человек, своди малышку Джинти как-нибудь вечером в паб. В «Кэмпбеллс» или в этот «Паб без названия».

Джонти кивает, но это не значит, что он согласен. Нет, совсем не согласен, потому что он твердо убежден в том, что все проблемы начались именно с «Паба без названия».

Наконец Джонти уходит, он срезает путь через парк, возвращается на Горджи-роуд и проходит мимо забегаловки с жареной картошкой на перекрестке с Вестфилд-роуд. Эту забегаловку он особенно любит. Пока существует она и C. Star, картошечка в Горджи всегда будет лучше, чем в Лите. Этого нельзя отрицать. Остальные забегаловки просто не дотягивают, что правда, то правда. Но и просто пройтись по Горджи-роуд всегда приятно. Где еще увидишь настоящую ферму? На Лит-уок никогда не было фермы. Джонти снова замечает впереди миссис Икбал, соседку с нижнего этажа, она катит коляску с младенцем. Коричневый ребенок, думает Джонти. В этом нет ничего плохого, он уже как-то раз говорил об этом; вечером, в «Пабе без названия», он говорил, что никто не выбирает, какого цвета ему родиться на свет.

Тони тогда согласился с Джонти. С этим ведь не поспоришь, никто не виноват в том, что родился не белым.

Эван Баркси усмехнулся и назвал соседей Джонти террористами с занавеской на голове, сказал, что в квартире под ним наверняка расположилась фабрика по производству бомб.

Но Джонти все никак не понимал, как могут молодая девушка и ее ребенок заниматься такими вещами. И тогда он сказал им об этом, Эвану Баркси, Крейгу Баркси, Тони и Опасному Стюарту и всем остальными. Баркси только махнул рукой и ответил, что Джонти слишком туп, чтобы разбираться в политике.

Джонти согласился, что он всего лишь деревенский парень из Пеникуика. Точняк, точняк, Пеникуик, ага, повторял он все тише до тех пор, пока его голос не смолк окончательно. Но его заинтересовала мысль о том, что люди могут делать бомбы у себя дома. Он даже решил почитать об этом в интернете. «Коктейль Молотова», его так легко сделать.

Сторонясь гостиной, где все еще спит Джинти, он смотрит через матовое окно своей узкой ванной на противоположную сторону улицы, туда, где с неприступным видом стоит он, «Паб без названия». Джонти совсем не хочется заходить внутрь, но он решает собрать волю в кулак и сделать это: показать им всем, что ничего страшного не случилось. Он несколько раз хватает ртом воздух, наполняет им легкие и переходит дорогу, направляясь прямиком в паб. Его руки трясутся от волнения, пока он достает из кармана деньги и Сандра с улыбкой на лице наливает ему кружку лагера, которую он заказал.

Даже не глядя в противоположный угол паба, туда, где висит дартс, он знает, что они здесь. Они наблюдают за ним в тишине, пока наконец не раздается зычный голос Опасного Стюарта:

– А вот и он!

– Здорово, Джонти! – говорит Тони.

Джонти берет свою кружку с барной стойки и идет к ним. Он видит, как на лице Эвана Баркси замирает ухмылка, и что-то у Джонти внутри падает. Баркси ничего не говорит, но продолжает напряженно смотреть на Джонти.

– Точняк, я тут видел девушку из моей парадной, ту, что в маске и с коричневым ребенком. Ага, видел ее.

– А вы с ней поладите, Джонти! Она станет фермерской телкой из маленького городка, все такое, – смеется Тони.

– Да ни один придурок в Пеникуике так не разговаривает, как он! Какой из него, к черту, фермер! А, Джонти? – Крейг Баркси пытается поддеть Джонти, и его нижняя челюсть выдается вперед.

– Точняк, точняк, точняк, Пеникуик, ага.

Все смеются над представлением, которое устраивает Джонти, но он убеждает себя, что они просто не знают того, что знает он.

– Да, Горджи изменился, ага, изменился, совсем как Куик, – объясняет собравшейся компании Джонти, – все эти коричневые, китаезы и все остальные, парни, которые продают DVD, «Имя розы» там, точняк, ага. Хороший, кстати, фильмец, ага. Но Пеникуик теперь совсем другой, точняк.

Все снова смеются, все, за исключением Эвана Баркси, который крутит пальцем у виска и говорит Джонти, что у него не все дома.

Джонти не обращает на них внимания; он идет к музыкальному автомату. В автомате есть несколько клевых-преклевых рождественских песенок. Ему нравится та, которую он называет «I Will Stop the Calvary», он считает, что в ней поется о поездке в Канаду^[22]. Джонти думает, что поехать в Канаду было бы классно, только очень холодно. Хотя здесь, конечно, тоже не сахар, особенно после урагана Мошонка. Все просто переждали, пока все не уляжется, в пабе. Но даже это создало кучу проблем. Это создало ужасные проблемы для них с Джинти. Теперь ей нехорошо. Скоро Джонти будет пора возвращаться, чтобы присмотреть за ней. Он берет свою кружку, допивает пиво и выходит из паба, ни на кого не оглядываясь и не прощаясь.

Вернувшись в квартиру, Джонти поднимает спящую Джинти с дивана и переносит в спальню. Он укладывает ее в кровать, поправляет одеяло, целует ее голову. Он приготовит им по стакану горячего тодди; в той бутылке, что недавно принес Хэнк, еще осталось немного виски.