Глава 3

Александр уже третий час сидел неподвижно. Правая нога мучительно зудела, и ужасно чесалось плечо, но он продолжал терпеть, внимательно сосредоточившись на докладе министра финансов. Президент не часто встречался с кабинетом министров, поскольку эта процедура, всегда казавшаяся тошнотворной формальностью, за два года до очередных парламентских выборов превращалась в смотр народной самодеятельности в районном Доме культуры. Событие широко освещалось по телевидению и в интернете, соответственно каждый старался продемонстрировать максимум убедительности, красноречия и умения обыгрывать подчас противоречивые факты.

Александр прекрасно знал, кто, где и в чём конкретно врёт, искажает данные или недоговаривает, благо, отчёты о состоянии той или иной отрасли хозяйства исправно каждое утро ложились ему на стол в аккуратных красных папочках. Министры об этом знали, но нужно было доигрывать фарс до конца. Государственная власть по большей части состояла не из принятия решений, выполнения планов и уж тем более не из коррупции, получения взяток и строительства вилл с вертолётными площадками, а из банального лицемерия. В самой сути своей она заключалась в многочасовом сидении с серьёзной миной и понимающим взглядом, в бесчисленных одобрительных кивках, когда очередной подчинённый, краснея, задыхался то ли от тугого галстука, то ли от страха, в незаданных вопросах и не уточнённых данных, а главное: в вечном молчании, которое приходится хранить, когда хочется заорать.

– Состояние национальной валюты в текущем финансовом году… – монотонно бубнил министр финансов, Максим Светлофф, короткий лысоватый, но очень мозговитый человечек. Он проделал большой путь от рядового бухгалтера на провинциальном консервном заводике до министра финансов. Безумно этим гордился и до такой степени дорожил своими мозгами, что добровольно отказывался от приёма каких-либо медикаментов из-за возможного побочного эффекта на когнитивную деятельность. От этого он всегда был простужен и противно гнусавил.

Президент оглядел левую сторону стола. Все те же до боли знакомые лица – заклятые недруги, преданные соперники, самые сливки политического террариума. Рядом с ним сидел министр обороны – подтянутый, бравый спортсмен с прекрасным именем Юлиан Бергер и улыбкой на миллион долларов. Он был неизбежным злом и вынужденной платой Александра за поддержку на выборах. Его пурпурная рубашка выгодно, как всегда, оттеняла многослойный загар и каштановые волосы, благодаря которым казалось, что и в кабинет министров он приходит только ради очередного селфи.

Справа от него – министр иностранных дел – высокий сухопарый джентльмен, похожий на знак вопроса, прозванный за глаза Веней за старомодную привычку носить очки и выставлять вперёд длинный палец во время спора, и министр образования Анджела Матвеева – красивая белокурая женщина, потратившая не один год и не одно состояние, чтобы стать похожей на американскую киноактрису прошлого века. Чуть в сторону расположились накаченный и красивый министр здравоохранения Иван Суслов и похожий, как две капли воды, на него министр спорта Майкл Бренсон.

Министр культуры Сергей Сверкин – единственный открытый гей в правительстве, сидел поодаль и деловито копался в бумагах. Кажется, он затеял новый проект и хотел предложить его кабинету министров. Инициативный и чересчур активный, он вызывал раздражение и насмешки, хотя искренне хотел сделать что-то полезное.

Но была на этом празднике бессмыслия и одна занимательная личность – Виктор Прагмин, председатель правительства. Худой жилистый мужчина, потерявший уже добрую половину волос, замер в самом конце стола прямо напротив Александра, сосредоточенно уставившись в пустоту. Холодные серые глаза чуть прищурены, лоб напряжён, а пальцы левой руки едва заметно перебирают что-то невидимое. Александр давно заметил эту странную особенность. Казалось, министр перебирает страницы известной одному ему книги.

С Виктором они были знакомы более пятнадцати лет. Президент отлично помнил их первую встречу. Молодой и амбициозный студент ворвался на заседание их партии с целой кипой предложений и замечаний к политической программе. Поднялся шум. Секретарь пытался выставить непрошенного гостя. Но Александр, уже успевший завоевать непререкаемый авторитет, попросил гостя остаться. С тех пор он неоднократно спрашивал у себя, что им тогда двигало кроме необъяснимого чувства дежавю. Он уже видел этот упрямый взгляд, дерзость и глубокую морщину на лбу, причём видел их каждое утро.

С тех пор их отношения прошли через все стадии и не по одному кругу. Через баррикады революции они вдвоём вошли в Кремль, пережили два с половиной президентских срока и смогли вывести государство из затяжного кризиса, в который его втянула предыдущая власть. Они прекрасно изучили свои плюсы и минусы, стали идеальной командой, научились вместе работать и ненавидеть друг друга той самой истинной и глубинной ненавистью, которая скрепила не один брак и позволила тысячам пар отпраздновать вместе золотую и бриллиантовую свадьбу.

Виктор вдруг отошёл от забытья, поймал взгляд президента и, ухмыльнувшись, подмигнул. Александр дежурно улыбнулся в ответ. Затем показал на часы и жестом спросил: «Ты после уходишь? Нам с тобой поговорить надо». Председатель правительства кивнул и одними губами ответил: «Вечером позвоню?». Президент утвердительно кивнул.

«Надо попросить секретаря освободить время вечером».

Задумавшись, Александр даже не заметил, как со своего места встал министр внутренних дел – служака средних лет с лёгкой сединой и настырным прямым взглядом. Звали его Михаил Земцов и, пожалуй, он был единственным человеком, которому во всей этой компании можно было доверять. Михаил поднялся, осторожно повёл травмированным плечом и заговорил:

– Господин президент, министры… – Он кивнул. – Наше министерство в этом году выполнило все поставленные цели и задачи…

Но Александр напрягся, было что-то тревожное и мрачное в позе и движениях мастодонта, пережившего не один водоворот политических интриг и препятствий. Президент наклонился вперёд и внимательно слушал доклад старого приятеля. Вроде бы ничего странного: будничный тон, уверенная поза и чёткая артикуляция, но что-то было не так. Кажется, в ближайшем будущем их ожидали перемены, и, скорее всего, не самые приятные.

Александр с досадой вспомнил, что не прочитал сегодня утром доклады особого отдела, как следовало бы, поскольку в последнее время в стране явно сдвигались тектонические плиты, приводившие всех и вся в движение. Это чувствовалось во всём: в том, как утром пожилая гувернантка приносила ему крепкий кофе с овсянкой, и даже в том, как пресс-секретарь отчитывалась о заголовках мировой прессы. В воздухе витал свежий запах грядущих изменений.

Он в нетерпении дослушал остаток докладов, то и дело осторожно ёрзая в кресле – беспрецедентное поведение по меркам президента – и, дождавшись, пока толстый и безмерно унылый министр транспорта не замер, усыплённый собственным голосом, бодро вскочил на ноги и, слегка склонил голову в знак вежливости, произнёс:

– Спасибо огромное, господа, за проделанную работу! Мы хорошо постарались и будем надеяться, что в дальнейшем наши успехи окажутся столь же значительными. Я встречусь с каждым из вас отдельно для более детального разбора результатов. Ещё раз спасибо!

Он поаплодировал, улыбаясь, одновременно пристально глядя на Михаила. Тот понял намёк и замедлил сборы, сосредоточенно уткнувшись в экран интрокома, изготовленного по специальному заказу.

Когда последние министры, расшаркавшись, удалились из помещения, Александр, чуть помедлив, опустился на стол рядом с другом и спросил:

– Миша, что случилось?

Собеседник откинулся в кресле, что-то обдумывая и пожёвывая губы. Помедлив, он заговорил:

– Да что-то всё к одному. Доклады читал? – Министр выжидательно посмотрел на собеседника. Президент медленно покачал головой, готовясь к плохим новостям.

– Времени не было. Не успел. Что там?

– Англосаксы опять удвоили бюджет лошарикам. Я не знаю, что с этим делать. У нас нет возможности их перекупать. Я разговаривал с Додей. Но у них и так уже работает пара сотен дятлов. Больше они уже не потянут, а делать что-то надо. Нам стуканули, что столичные лошарики готовят провокацию. Опять какая-то херня. Ведь даже нет ничего нового, пользуются теми же технологиями, уроды!

– Может, потому что мы так и не научились им противостоять? – меланхолично заметил глава государства.

При всей выдержке и обычной собранности сейчас министр выглядел нервозным и потерянным. Александр удивился, что друг изменил привычной вежливости и перешёл на пренебрежительный жаргон, который обычно не использовал. Мало кто в правительстве называл объединение оппозиционных организаций «лошариками», стараясь сохранить хотя бы видимость признания и уважения. Постоянно этот термин использовал только сам Додик – министр массовых коммуникаций и связей, теневая фигура правительства, прозванная журналистами и различными аналитиками «главным архитектором». В подчинении Додика работали несколько сотен высококлассных IT-специалистов, средства контроля и слежения за всеми интрокомами, социальными сетями, переговорами и любой информацией, которая ежедневно писалась, отправлялась и передавалась по многокилометровым кабелям и невидимой сетке беспроводной связи. Кроме того, в его распоряжении была парочка специальных отделов, вызывавших особый страх и трепет в душах посвящённых. По сути, именно за его скромными невзрачными стенами скрывались основные центры контрразведки, разведки, а также секретные данные.

Сам Додик – засохший во времени интеллектуал, он же Дмитрий Эдуардович Васерман, занимавший разнообразные посты в министерстве уже около тридцати пяти лет и прошедший путь от самого низа к безграничному влиянию, был своеобразным «смотрящим» верхушки государства. Нет, он не обладал какой-то конкретной властью, всегда с особым почтением выполнял любые указания и приказы, да и его министерство работало как часы, всегда точно и в срок предоставляя любые необходимые сведения. Вот только занять в стране какой-либо пост выше мэра провинциального города кандидату, который не устраивал лично Додика, было невозможно. Сам Александр прекрасно знал всю мощь министра, что позволяло ему находиться с ним в партнёрских отношениях и никогда не пересекаться в сферах влияния.

Министерство массовых коммуникаций исправно работало, чтобы создавать благоприятный образ государства как среди его граждан, так и за рубежом. Однако аналогичные иностранные службы последнее время работали значительно эффективнее. Это объяснялось, с одной стороны, большими финансовыми вливаниями и значительным опытом применения этих технологий, а с другой – традиционным пренебрежением восточных культур к технологиям массового влияния. Александр часто размышлял, почему на протяжении истории Россия, а затем и Евразийский союз неизменно проигрывают так называемую идеологическую войну. Возможно, дело в том, что её правители уделяли этой сфере преступно мало внимания, считая её глупыми заморочками журналистов и интернет-задротов, а возможно в том, что культурная, технологическая и научная экспансия имеет гораздо большее значение, чем принято считать.

Самого Александра часто упрекали в американофобии и ненависти ко всему западному. Хотя мало найдётся восточных управленцев, бывших и настоящих, которые были избавлены от этого недуга. По его мнению, они делились на два типа: ярых ненавистников и столь же ярых завистников, которые в искреннем презрении к собственному народу были готовы примкнуть к любому, разделившему эту ненависть. Он не относил себя ни к одному, ни к другому лагерю, считая, что средний житель его страны заслужил возможность купить отечественный автомобиль или посмотреть фильм на родном языке, даже если он этим правом никогда не воспользуется.

– Это не в моей юрисдикции… – раздражённо отозвался министр. Он развалился в кресле и медленно расстегнул мундир. Его нервозная усталость булькала где-то в груди, рискуя каждую секунду вырваться наружу, вылившись волной ненависти.

– Знаю… – Александр прикрыл глаза, воскрешая в голове образ Додика. – Я без претензий. Я поговорю с ним. Не беспокойся. Есть шансы узнать, что замышляют лошарики? Опять молодёжи хочется вершить революцию?

– Ага, – кивнул Михаил, вытягивая ноги. – Как там было? «У того, кто в шестнадцать лет не был радикалом, нет сердца; у того, кто не стал консерватором к шестидесяти, нет головы»? Какие-то у нас все больно сердечные…

– Ну, а что ты хотел? Чтобы все было легко и просто? Это наши избиратели, и мы обязаны их любить и уважать, насколько отвратительными они бы ни были. – Саркастично исказил собственный лозунг Александр.

– Знаешь? – уже меланхолично заметил министр. – Иногда политика напоминает мне многолетний брак с еврейкой.

– Почему с еврейкой?

– Чем больше живёшь с ней – тем больше должен…

– Не смешно… – отмахнулся Александр.

– Знаю, зато правда. Обоюдные претензии растут, ненависть тоже, а дети, ради которых всё и затевалось, ничего, кроме разочарования, не приносят.

– Друг, ты становишься брюзгой… – усмехнулся президент. – Ещё немного и пора будет на пенсию.

Министр тяжело вздохнул и закрыл ладонью глаза.

– Я на тебя посмотрю. Я пока не могу сказать тебе что-то более конкретное, но мы обязательно выясним всё и подготовим отчёт. Нужно будет реагировать быстро и жёстко. Иначе хана. И поговори ещё раз с Додиком. Он подробнее все расскажет про их операцию. Но ходят слухи, что они в ближайшее время введут программу «Джуниор».

– Таки да?! Они даже на это деньги нашли?!

Михаил подавленно кивнул.

Вдруг интроком завибрировал. Александр посмотрел на экран:

– Мне пора, прости. Позже поговорим.

– Хорошо. Я постараюсь всё выяснить… – Министр поднялся и, махнув на прощание рукой, выскользнул в коридор.

Александр посидел ещё несколько секунд, избавляясь от неприятных мыслей, которые могли помешать предстоящему мероприятию. Отправив содержание разговора и вызванные им эмоции в хранилище у себя в голове, он улыбнулся, и с довольным видом вызвал водителя.