– Нет, пешком вы точно простудитесь, – он снял пиджак, и, пресекая  все протесты, надел ей на плечи, – вон ветер какой поднялся! А в гости я с удовольствием. Я вообще в гостях бывал раз семь за всю жизнь. Сейчас, только,… извините, – он достал мобильник, и, став при этом намного старше, заговорил с каким-то Антоном на таком непонятном научном языке, что она только теперь поняла, как же упрощенно он ей все объяснял, и уловила лишь смысл концовки – Кирилл вызвал машину.

– Ой, ну зачем же теребить людей! Какая машина, ведь рядом же, можно и на троллейбусе… – сокрушалась она, но Кирилл жестом прервал ее, и, взяв под руку, повел к выходу. – Да, видимо, вы можете быть жестким и даже суровым, а внешне и не подумаешь.

– Работа такая, – он опять улыбался. – А вот с вами я просто душой отдыхаю. Ну, сознайтесь, у вас ведь ухажеров было видимо-невидимо?

– Ухажеров, сознаюсь, действительно было хоть отбавляй! Но только УХАЖЕРОВ, не более! И не смотрите лукаво, как-нибудь расскажу. Да и сейчас Пантелеич с восьмого этажа проходу не дает – давай, говорит, жениться, вместе жить веселее! А он меня на двадцать лет моложе, – она опять смеялась, – только он этого не знает, думает, что Витуля – моя внучка, а не правнучка! Ну, а я ему, естественно, не говорю, кокетничаю, так сказать, и "пудрю мозги"!

Кирилл уже хохотал, и опять сетовал, что ему не сто лет, а то бы он этого Пантелеича…

…"Елена Игоревна! Вы меня слышите? Если слышите, то попробуйте шевельнуть пальцами… но только пальцами!… Виктор Евгеньевич! Есть! Есть реакции! Она слышит и понимает! Елена Игоревна, сейчас вы заснете, вам нужно очень много спать. Постарайтесь думать о хорошем… Спокойной ночи… Антон, давай…"

…А она и думала о хорошем. О том самом вечере. Который начался так ужасно, а потом стал началом ее новой жизни…

…И потом они на роскошной пепельно-синей Ауди приехали к ней домой, и Кирилл, расправляясь со второй банкой ее фирменного крыжовникового варенья с грецкими орехами, продолжал:

– Конечно, начинали, как и положено, с лягушек, мышей, крыс и кроликов. Но как понять, та же это мышь или другая? Собаки и кошки тоже, вроде бы, и на клички отзывались, и команды выполняли,… но ведь не спросишь их, помнят ли они вчерашний день, позавчерашнюю куриную ножку или своих котят-щенят? И тогда решили попробовать на обезьяне – Кирилл опять помрачнел. – Ох, идиоты!…

– Почему? – она ловко взбивала белки для бисквита, но слушала внимательно. – Чем же она отличается от собаки?

– Нет, Елена Игоревна, мы еще плохо знаем обезьян. Бедная Найта… Когда собаки и кошки видели на себе новую шерсть или новые лапы, они, в общем-то, и не удивлялись. Запах тот же…

– Как новую?! – она отложила кастрюлю в сторону. – Почему новые лапы?!

Кирилл удивленно посмотрел на нее, потом хлопнул себя по лбу:

– Ну и лектор из меня! Я же упустил самое главное! Так вот, параллельно со всем тем, о чем я уже рассказал, велись работы по УЛУЧШЕНИЮ нового тела. Кому же не хочется вместе с новым телом приобрести и рост побольше, и ноги попрямее, ну или стать блондином вместо лысого? Редко кто доволен своей внешностью. Да, еще  нужно было только МОЛОДОЕ тело, а не то с которого мы делали копию.

– И значит, это удалось,… – она говорила почти шепотом, – ведь вы предложили мне стать именно молодой… Могла бы и сама догадаться…

– Ну да. Это оказалось гораздо проще всего остального. В процессе выращивания мы изменяем структуру генной матрицы именно там, где…

– Нет, нет! Заговариваетесь! На "кухонно-бытовом", – она продолжала работать венчиком, – а то у меня от перенапряжения белок осядет!

– Хорошо. Значит, выращиваем мы тельце и говорим: "Расти тельце новое, молодое, красивое и здоровое", – он решительно взял у нее кастрюлю и заработал куда как проворнее. – Вам что, ваши бизнесмены миксер не могут подарить?

– Да есть у меня миксер, и не один…. Только так как-то душевнее получается. И вкуснее. Все говорят.

– Ладно, попробуем, – он продолжал накручивать венчик. – Продолжу. С Найтой, это обезьяна, мы развернулись вовсю. Из маленькой самочки шимпанзе, нежно орехового цвета мы сотворили огромного, черного как смоль самца. Операция прошла удачно. Когда она открыла глаза, то узнала всех, улыбалась… Мы были на седьмом небе… Идиоты!… И я самый большой. Потому что как только мы сняли все простыни и она увидела свои руки… – он отложил кастрюлю, тяжело сел,  взялся за виски, –  …ведь это было только вчера…

– Значит, вы сегодня… оттуда?

– Да… Боже! Обезьян нельзя держать в клетках! Они все понимают! Они действительно наши меньшие братья. …У нее стояли волосы дыбом. Она начала дергать себя за шерсть. Она плакала, кричала, рычала, звала нас на помощь, а уж когда увидела свое "мужское достоинство"… Ведь у нее два раза были детеныши… И она все-все понимала! И, кто знает, может, помнила ласки своего друга… И теперь объяснить случившееся ей никто уже не мог. Ей ввели успокоительное. Думали, обойдется как-нибудь… Она проспала тревожным сном всего ничего, очень быстро очнулась, организм-то крепкий, и… сошла с ума. Хотя о животных так и не говорят… Смотреть на нее страшно, все время вводят успокоительное, и долго она не протянет…

Какое-то время оба молчали. Потом она подошла, положила ему руку на плечо:

– Я не передумаю. И не надейтесь. Как я поняла, из людей я буду первой? Но, почему же все-таки я?

Кирилл тяжело вздохнул, потом грустно улыбнулся своей замечательной детской улыбкой:

– А, может, я в вас влюбился? – он театрально взял ее старую, но очень ухоженную, с изящным маникюром руку и поцеловал. – И хочу побывать в роли принца разбудившего спящую красавицу?

– Ценю ваш юмор. Только… – теперь она тяжело села. – Вы, вообще-то, затронули страшную тему… Вы хоть представляете себе, что это значит – быть в душе молодой? Хочется нравиться, хочется любить, хочется быть желанной, и отнюдь не Пантелеичем… Постельных сцен хочется, черт возьми! А потом смотреть на себя в зеркало и… – она махнула рукой. – Не спящая красавица, а лягушка. Ну да, ведь у вас в лягушках большой опыт…

– Из царевн-лягушек вы будете первой, – он все еще держал ее руку в своей. – И красавицей будете. Обещаю.

– Я могла бы делать пластические операции, – задумчиво продолжала она, – денег хватает… только все это как-то неправильно, по-моему. Да и всему свой срок. Когда еще можно было – у нас не делали, на запад по этому поводу выезжать не разрешали, а сейчас уже и бесполезно. А то получится, как в том анекдоте – "это у вас не родинка на подбородке, а пупочек"…

Зазвонил телефон. Она взяла трубку.

– Бабуля! – Вита. Как всегда веселая. – Я рядом! Ну, я к тебе еду! Не одна! Что купить? Тортик? Или у тебя есть что-нибудь вкусненькое? Со мной такой троглодитище! Ну, круто-о-ой! Я верхом на "Харлее", прикинь? Не хило?

Кирилл, сделав страшные глаза, махал руками.

– Вита, Вита, подожди, не тарахти. У меня гость. Не сегодня.

– Гость? Ну и что? – потом она запнулась, и восторженно-тоненько: – Настоящий мужчи-и-инка?

– Ну, – она хмыкнула, посмотрев на Кирилла, – в общем… да.

– Ой, бабуленька, ну, наконец-то! – Вита аж взвизгивала. – Ну, сколько  ж можно себя блюсти? Ой, ну как я рада! Ну, отпад! – потом куда-то вбок, решительно: – У бабули любовник! Разворачивай! – и опять в трубку: – Ну, значит, вы там развлекайтесь, а утром ты мне позвони, да? Я до десяти дома, а потом на мобилу. Ну, я целую!

Она положила трубку, улыбалась.

– Это моя внучка. Вернее правнучка. Ее Викторией зовут. Нина – это  жена моего внука – так назвала. Как она ее родила, одному богу известно. Девять месяцев мучений. Диагнозы один страшнее другого. И все-таки она победила. Победа – Виктория. Хотите – верьте, хотите – нет, мы с ней как подружки. Вы слышали ее реакцию?

– Да, связь хорошая, да и она не из тихих… – улыбнулся Кирилл, а потом, довольно посмеиваясь, сказал: – Давненько не был любовником!

– У них сейчас все мысли вокруг этого. Возраст, что поделаешь! А вот моя старшая дочь сейчас уже пошла бы пить валидол, и потом еще неделю бы нудела по телефону, что "да как можно знакомиться на улице!", "да в таком возрасте!", "да о чем ты вообще думаешь?!", "а может он жулик!", ну, и в том же духе. Но я ее не виню. Себя виню. Я их с младшей – Оксаной – и не воспитывала вовсе. Все, казалось, они еще малы, успею. Работа, муж… А очнулась, когда они уже стали взрослыми. Каждая со своим характером, своими странностями и особенностями. Хотя, надо было бы понять, что блокадные дети взрослеют быстрее…

– Вы и блокаду перенесли?

– Да, я вообще-то из Питера. Мама до моего рождения танцевала в Мариинке. Отец – инженер. Бабушки-дедушки сплошь интеллигенты-аристократы. До сих пор не понимаю, как это все репрессии мимо нас прошли? Как заговоренные были! Слушайте, вы долго меня мучить будете? Досказывайте вашу лекцию. Или уже передумали?

– Ага, значит, кое-что из нервов все-таки осталось? Это хорошо, иначе, что же это за молодая девушка без нервов? А повизжать при виде мышки? – Кирилл опять развеселился. – У нас их много!

– И все же.

– И все же осталось чуть-чуть. Значит, почему вы? Да, мальчики-калеки не задумываясь пошли бы на это. Но, ведь нет никаких гарантий! Мы не имеем права так рисковать, тем более с ними. Они живы! …хоть и без ног. Они личности, люди! …хоть и без рук… Они еще слишком молоды! До них дойдет очередь, но только тогда, когда эта операция будет сродни удалению аппендицита. И еще есть их родственники. Вы подумали, как будет вопить пресса, если такой мальчик что-то забудет, хотя бы свой прошлогодний насморк? Зомбирование! Роботы-люди! Новое пушечное мясо! Я уже почти наяву вижу эти заголовки в газетах. Не скрою, еще, когда мы готовили к операции кошек-мышек, о людях уже были мысли. "Спонсоры" сразу же предложили: бомжи, одинокие старики и даже совершенно здоровые люди… которых, я думаю, могли бы нам просто выкрасть…

– Вы работаете в чудовищном месте, – она смотрела настороженно. – И много через вас прошло… этих… бездомных… и… выкраденных?

Кирилл как-то сник, устало потер виски.

– Вы мне не верите. Да я бы тоже не поверил.  Но, лучше подумайте о моем рассказе. Люди до настоящего времени нам были просто не нужны. Да, мы выращивали отдельные органы, но для этого их не нужно отрезать. Вот мой палец, – он вытянул вперед свой длинный тонкий мизинец, – он не родной, старый-родной безнадежно пострадал в одном адском растворе, и его пришлось удалить. Видите тоненький шрам-колечко? Это отцова работа. Сделали зеркальную копию с другой руки и пришили.

– Ничего не понимаю. Раз это уже возможно, то опять я думаю о…

– Ну да, да о мальчиках… Объясняю. Во-первых, этому пальцу всего год. Это последнее отцово достижение… А потом он погиб… Глупо, случайно… на работе.

– Ох, Кирилл…

– …Это… уже… ладно… Но тогда неизбежно работы приостановились. Ведь отец был,… у нас и должность-то эта как-то не определена,… директором, что ли? На оргвопросы ушло почти два месяца. Ваш покорный слуга, – он сделал легкий поклон в ее сторону, – занял его место. Потом продолжили. Конечно, были и успехи и поражения. Оказалось, что пришить выращенную руку-ногу куда сложнее, чем свою, родную. Тут дело в… – он нахмурился и вздохнул: – Ну, в общем, поверьте так, на "кухонно-бытовом" не объяснишь. Пересадка мозга по сравнению с этим гораздо проще. Во-вторых, вы не забыли о секретности наших работ? И, наконец, в-третьих, а может, и в главных, об их стоимости? Лабораторию трясет. Все прекрасно понимают, что такими достижениями нужно делиться! Но, увы, наши "спонсоры" этого не желают. А с непокорными, я думаю, вы понимаете, что может произойти…

…Она поняла, что не спит. И еще она почувствовала, что ее лицо свободно.  Очень медленно она открыла глаза. Знакомая комната, напичканная разной аппаратурой, Кирилл сидит, напряженно уставившись в монитор. Она сглотнула и, собравшись с духом, прошептала:

– А я уже не сплю…

– А я уже давно это знаю, – Кирилл все не отрывался от монитора, но теперь улыбался. – Только не шевелитесь, умоляю. Вы вся в датчиках, трубках и проводах, составляете одно целое с аппаратурой, да и рано еще. Почему вы так мало спите? Сны плохие?

– Сны отличные. А сплю я всегда мало. Так уж получилось, – хоть она и говорила шепотом, но все же поняла, что голос какой-то не ее. – Что с моим голосом? Мне как-то странно себя слышать.

Кирилл оторвался от монитора, подошел к ней. Серый, небритый, с темными кругами под глазами.

– А вы как думали? У вас новые голосовые связки, новая гортань, рот. А голос прежний останется?

– Новое… Значит, я… новая? И без рака?

– Все, на сегодня разговоров хватит, – Кирилл опять стоял у монитора. – Вы сейчас своими эмоциями всю нашу работу порушите.

Он защелкал по  клавиатуре, и у нее перед глазами все поплыло…

…В тот вечер они улеглись только часам к трем ночи. Она, конечно бы, не прочь была проболтать и до утра, но видела, что Кирилл уже валится с ног и засыпает на ходу. Пока она стелила ему в большой комнате, он разглядывал картины, которыми были увешаны все стены. Тут были и дочкины, и младшего внука. Перед одной он встал надолго.

– А ведь это вы.

– Точно, только как вы догадались? – это был один из экспериментов внука, вблизи полная мазня, только метров с двух что-то начинало проглядывать. – Ведь ее надо смотреть специально. Устремив взгляд в даль. Тогда изображение станет объемным. Виталя говорит, это стык художества и компьютерной графики.

– Да знаю я про эти картины. Только я еще до "специально взгляда"  догадался, что это вы. У вас талантливый внук. Он смог передать ваше "я" даже просто цветом. Тут видно ваше настроение, ваш неугомонный характер… И еще большая любовь вашего Виталия к вам.

– Вы что, еще и художественный критик? Прямо как каталог с выставки читаете.

– Нет, я вообще в художестве ни бум-бум. Просто смотрю, как вы говорите, с точки зрения "кухонно-бытового" уровня, – он улыбнулся. – А это значит, что он хороший художник, которого понимают простые люди.

– Да уж, простой вы человек. Идите-ка лучше спать.

…А уже примерно через час, она проснулась от жуткой боли. Стиснула зубы. Свернулась калачиком. "Уходи, уходи…, – уговаривала и заклинала – не сейчас…" И таблеток-то в доме никаких не было! Она только простужалась иногда, а от простуды – малина, мед, чеснок… Все радикулиты-остеохондрозы ее миновали, ведь час балетного (спасибо маме!) станка в день – это было "чугунёвое", как говорила Вита, правило. "Может, чаю крепкого выпить? – подумала она, это было одно из ее "лекарств" от головной боли. – И сладкого…"

Медленно сползла с кровати, держась за стенку, доковыляла до кухни. Взяла чайник, и тут боль так закрутила, что потемнело в глазах. Уронила чайник. Сползла на пол. Внутри будто кто-то ворочал раскаленным стержнем. На кухню, на ходу заправляя рубашку в брюки, влетел Кирилл.

– Что такое? Что, что, не молчите!

– Да это по плану… Как и сказали… – она еле шептала. – Боли, говорили, почти не будет… Значит потерплю. Ах, как нехорошо получилось!

– Что значит потерплю? Где аптечка? Что у вас есть?

– Да нет аптечки, ничего не надо…

– Ясно, значит "скорая", – Кирилл схватился за телефон, но тут же бросил трубку: – Черт! Какая "скорая"? …увезут, а потом… Нет, не скорая… – он уже стучал по кнопкам мобильника. – Антон! Пришли по адресу… скорей, какой адрес? – но она уже уплывала куда-то, и только шевелила губами. – В общем, я на Полянке, номер дома не знаю, кажется рядом «Молодая Гвардия»… спроси у Жени… или попроси запеленговать… конечно, оставляю включенным…  этаж, кажется, десятый. Пришли портфель с третьим набором…  Да… Еще мой ноутбук и сканер… Какие, к черту, картинки?! НАШ сканер… Нет, … извини,… все…  Больше ничего не надо, – а потом к ней, успокаивающе: – Сейчас, сейчас, это намного быстрее "скорой"… И, главное,  эффективнее.

Как он перенес ее на диван в гостиной, она уже не помнила. Смутно слышала звонок в дверь, мужские голоса… А потом стало хорошо. Кирилл сидел рядом, держал в руках что-то напоминающее шприц, только без иглы.

– Ну, все? Отпустило? А теперь, давайте-ка, я сам вас посмотрю, – на стуле рядом уже тихонько гудел ноутбук, к нему на тонком прозрачном проводе был присоединен какой-то прибор, вроде толстой ручки. Кирилл с бесцеремонностью врача поднял ее рубашку и начал водить этой "ручкой" по телу. "Господи, я еще могу смущаться…" – она почувствовала как краснеет и отвернулась к стенке. Кирилл глядел на монитор, который был отвернут от нее, и хмурился все больше и больше. Наконец отложил все, сел, подпер подбородок двумя руками. Глядел куда-то вдаль.

– И что? – попыталась опять улыбнуться она. – Что там за страсти такие?

– Знаете, вас здорово обманули, – он по-прежнему глядел куда-то вдаль. –  Хотя, может, просто у меня аппаратура получше. Не два и не месяц. Счет уже пошел на дни. И если у вас в запасе больше недели, то значит я – Софи Лорэн.

– И… что же? Вы не успеете? – никогда она не была плаксой, а сейчас кусала губы, но слезы текли сами собой. – Значит… точка?

– Значит, я должен немедленно услышать окончательный ответ, – посмотрел он ей в глаза.

– Да я не передумаю, хоть сейчас на операционный стол, только Вите позвоню…

– Нет. Вот об этом я все время молчал, но сейчас надо сказать. Для всех вы должны умереть по-настоящему. Организуют это наши "специальные товарищи", – он усмехнулся, – да так, что комар носа не подточит. В общем, вы на самом деле должны будете стать новым человеком. С новым именем, новой жизнью. Со старым нужно проститься либо сейчас, либо уже… впрочем, я все же дам вам один день, вы сможете рассказать о своей болезни … ну, хоть как-то подготовить всех… И подумать…

– Нет, – она решительно села. – Сразу же упекут в Кремлевку. Вот только Вита… И даже намекнуть будет нельзя?

– В целях её же безопасности. А с Витой "познакомитесь" потом. Опять будете подружками.

– Да не верю я вам, вы же врать не умеете, – она грустно посмотрела на него, – моя дальнейшая жизнь, если она состоится, будет проходить рядом с вашими мышами и лягушками… Кто ж меня, живой эксперимент, выпустит?